Изобретать нельзя заимствовать

Инновационная модель российской модернизации уперлась в русский логос

Ознакомление губернатора Калифорнии Арнольда Шварценеггера с проектом иннограда "Сколково" стало для Дмитиря Медведева принципиально важным.
Фото Reuters

Очередное заседание Никитского клуба незатейливо было названо так: «Инновационная модель российской модернизации». Известная московская дискуссионная площадка, призванная наладить контакты между бизнесом и наукой, не в первый раз обращается к этой тематике. Еще задолго до того, как президент Медведев сделал само это понятие – «модернизация» – ключевым в официальном политическом дискурсе.

На этот раз экспертам предлагались к обсуждению вопросы, действительно не только актуальные, но и сущностно важные. Проектный и эволюционный способы модернизации: можно совместить эффектное с эффективным? Что даст инновационный прорыв в условиях нынешнего состояния базовых отраслей народного хозяйства для страны в целом? Сможет ли «небольшой сектор счастливых» стать стимулом для развития отечественной науки и физической экономики? Очаговое развитие: предпочтение, продиктованное российскими обстоятельствами, или вопрос управленческого стиля? Механизмы инноваций/модернизации: «рутина» vs «эксклюзив»…

Очень быстро, однако, стало понятно, что всем интереснее всего – за редким исключением, о котором ниже, – обсуждать конкретный проект создания инновационного центра «Сколково». Впрочем, в этом и нет ничего удивительного: Сколково – оно у нас одно такое. Не случайно ведущий заседания Александр Привалов, научный редактор журнала «Эксперт», предельно обострил проблему: «Случись технологический прорыв в Сколкове – это повлияет на общую модернизацию нашей промышленности? Этот вопрос сейчас меньше всего интересует тех, кто занимается созданием Сколкова».

Как ни странно, невинная провокативность, прозвучавшая в словах ведущего, сработала. Странно, потому что, пожалуй, впервые специалисты, непосредственно занимающиеся реализацией проекта в Сколкове, публично и прямо признали: «Проекта такого (во что конкретно будут вкладываться средства. – А.В.) нет, над ним сейчас идет работа. Но когда Берия создавал шарашки, проекта тоже не было – была задача, и об экономическом эффекте никто не думал. Когда появляется задача, нужно принять политическое решение». Это заявление Игоря Агамерзяна, генерального директора ОАО «Российская венчурная компания», члена попечительского совета фонда «Сколково», вызвало чуть ли не вздох удовлетворенного облегчения в зале: мол, что и требовалось доказать.

«Так какова задача Сколкова?» – попытался уточнить академик Виктор Полтерович. «Самодостаточные рынки начинаются с 250–300 миллионов граждан, – последовал ответ. – Европейский союз, по всей видимости, создавался исходя именно из этого. СССР попадал в эти рамки, Российская Федерация не попадает. У Сколкова нет проекта, но есть задача – перестройка российской экономики».

В общем-то, задача понятна. Непонятно, почему из нее вытекает «Сколково». «Соотношение целей и средств абсолютно неадекватно в Сколкове, – считает Виталий Тамбовцев, доктор экономических наук, профессор МГУ им. М.В.Ломоносова. – Для структурного преобразования российской экономики даже десятка Сколково недостаточно.

Вообще, по мнению Тамбовцева, стиль обоснования очень большого числа проектов в РФ – это когда собственно проекта нет, но есть политическая задача.

«Можно ли структурное преобразование российской экономики считать проектом? – задается вопросом профессор Тамбовцев. – Такой прецедент был – индустриализация в 30-е годы прошлого века. Но тогда закупленная за рубежом техника старела в рамках существовавшего технологического уклада десятки лет; Магнитка до сих пор что-то выдает. Сейчас технологический уклад совсем другой, технологии стареют за месяцы, максимум – за несколько лет».

Именно поэтому, кстати, академик Полтерович специально подчеркнул, что и инновации, и заимствования приводят к росту производительности труда. Весь вопрос в том, что выбрать и в каком соотношении. По мнению академика, идеи, заложенные в основу Сколкова, – романтические идеи, которым можно из абстрактных соображений сочувствовать. Но романтические идеи – типа большого скачка – пожирают ресурсы и приводят к провалу.

«Если мы хотим увеличить благосостояние за счет роста производительности труда – шарашки не помогут; нужны крупные институциональные проекты, – уверен Виктор Полтерович. – И первый этап такого проекта – постепенное заимствование на Западе передовых технологий. Я вижу Сколково как попытку имитации западной системы. И эта попытка настолько примитивная, что мы даже слово «силикон» правильно перевести не сумели – есть разница между силиконовой продукцией и кремнием».

Принципиально не согласен с такой постановкой вопроса Иосиф Дискин, доктор экономических наук, сопредседатель Совета по национальной стратегии: «Заимствование технологий не создает структуры занятости, которая нас устраивала бы. И нам придется отказаться от большой части нашей культуры. Если Сколково окажется детским садом для будущих наших высокомаржинальных R&D-проектов, то оно уже окупится».

Понятно, что умеренно скептическая точка зрения всегда более выигрышная, чем безудержно оптимистическая. И все-таки метафора Сколкова как «детского сада», мне кажется, не вполне работает. Ведь даже если в Сколкове будет реализована тысяча отличных проектов, наша экономика в современном ее виде просто не воспримет этих результатов НИОКР.

Не обошлось на заседании и без лозунгов, имеющих больше отношения к метафизике, чем к конкретному анализу проблемы модернизации России или хотя бы создания центра инноваций «Сколково». Вот некоторые из них: «Самая главная опасность для инновационных проектов – конфликт интересов составляющих проект людей»; «Сколково – это мост между наукой и промышленностью»; «Сколково задумывалось как некая интеграционная площадка: капитал денежный и капитал человеческий»; «Потом, в случае успеха, Сколково можно будет пересадить в другие места»; «Сколково» – гламурный проект»; «Сколково должно показать: технологический бизнес – это круто!»; «Не «Сколково», а «Вексельбург» – так это надо было называть»; «Но не всякое развитие есть модернизация»...

Все это лишний раз подчеркивает, что Россия – это страна логоцентричной культуры. Вполне определенно высказал свое мнение на этот счет наш нобелевский лауреат, академик Иван Павлов: «Должен высказать свой печальный взгляд на русского человека, он <…> не способен воспринимать действительность как таковую. Для него существуют только слова. Его условные рефлексы координированы не с действиями, а со словами».

Остается только надеяться на правоту одного из участников дискуссии на заседании Никитского клуба: «Если будет много денег и много рабочих, конечно, задним числом что-то произойдет».