«Даёшь советского Микки-Мауса!» К истории российской мультипликации

Советскую детскую культуру несло: ей вообще не нужны никакие дети. Тут взрослые зарабатывают «на теме», транслируют невинным душам всё своё взрослое, подлое, извращённое кодексом строителя коммунизма дерьмо.

Вам повезло — вы не видели, как делили «Союзмультфильм» и его коллекцию чиновники и бывшие актёры. Как продавали права в Америку, как требовали роялти за то, что давно оплачено государством. Это всё были люди, которые промывали мозги детям СССР своими подчёркнуто добренькими мультиками. Но всё логично. Логично.

С раскосыми и жадными очами

Старевича у вас не было. Потому что имел мозги, чтобы уехать в Париж, подальше от удивительных писателей, художников, режиссёров и прочего сброда, который только что убил собственного царя, его детей и писал их кровью свои бессмысленные слова.

Ладислав Старевич делал русскую мультипликацию в годы, когда народ-богоносец гадил в вазы Зимнего дворца. Так что Старевича не было у вас ни раньше, ни позже. Поэтому его всегда вычёркивали из истории русской мультипликации уважаемые киноведы, которые были так или иначе потомками тех, кто гадил в вазы.

Или неужели вы всерьёз считаете, что советские киноведы происходят из киноведов при дворе Александра Освободителя?

Старевич делал анимацию по мотивам басни Крылова «Стрекоза и муравей» (Ханжонков presents) так, что зритель был уверен, что снимали дрессированных насекомых. Публика — дура, что поделать.

Четыре года прошло, и почти та же самая публика уже начала вешать попиков и грабить алтари. Искусство не пошло впрок. И случилось то, что случилось.

Всё остальное существование уже советской культуры было ведь посвящено одному — как бы выжить в условиях, в которых человек жить не должен. А это не по-христиански. Это делает из людей нелюдей.

И тогда нелюди начинают воспитывать выживших, чтобы подчинились, согнули голову, продали крест, отдали мать и отца, ну и, как водится, хлеб, иконки там всякие, камушки, золотишко и т.д.

Собственно, вся советская культура с 26 октября 1917 года до наших дней была именно этим — выдачей лицензии чекистам-коммунистам на убийство.

Миф о гениальных 20-х, с левым прогрессивным искусством, судя по всему, был нужен для оправдания, оправдания и оправдания. Например, расстрелов несогласных матросов в Кронштадте. Или же ещё менее согласных крестьян.

Вот вроде бы талантливый автор Дзига Вертов, Денис Аркадьич Кауфман, которому повезло родиться в заднице империи — Польше, проходит в красной пропаганде как основатель местной документалистики.

А я скажу больше — и мультипликации тоже. Именно он сделал советский пропагандистский мультфильм о продвижении фронта в агитационном альманахе «Кинонеделя».

Ведь он уже ездил с агитбригадами ВЦИКа. И его фильмы «В сердце крестьянина Ленин жив» (видимо, в виде красной пули), «Шагай, Совет!», «Три песни о Ленине».

Да нет, ради бога, кто считает? Мы же не начётчики какие-нибудь, сколько надо раз помолиться идолу-Ленину, чтобы заслужить звание отца-основателя. Одного раза вполне достаточно, чтобы превратиться в вампира. Нам всё равно.

Герой советской мультипликации Дзига Вертов сам за себя говорит: «Дореволюционные «художественные» образцы висят в вас иконами, и к ним одним устремились ваши богомольные внутренности. Заграница поддерживает вас в вашем заблуждении...»

Да, ok, и тут нам всё равно. Просто надо знать, каковы эти самые отцы советской культуры в целом и анимации в частности, даже самые талантливые из них.

Потому как с самого primal scream на их паркерочках и карандашиках — кровь.

Про гениального Шагала не будем. Комиссар не может быть гениальным. Он или комиссар, или гений. Марк Захарович тоже это почуял и исчез с локаторов советской власти.

Ах, васильки, васильки...

Малевич всё мечтал сделать супрематистский фильм. А вместо него все достижения левого искусства использовали немцы — Рутман, Рихтер, Фишингер, это они делали ожившие абстрактные картины в 20-х годах.

А на этой территории, захваченной большевиками, знаток игрушки Николай Бартрам и поэт Николай Агнивцев начали делать свою анимацию.

Так как нас пока не очень волнуют художественные качества продукта, а скорей генезис тотальной подлости советской культуры, мы посмотрим, откуда на красном горизонте возник поэт Серебряного века Агнивцев.

Из дворян, но в 1917-м уже организовал кабаре, совершив первое предательство своего класса во имя выживания. Испугался, убежал за границу с 21-го по 23 год-й, предав свою апгрейженную родину.

Вернулся в Совдепию, предав эмиграцию. И нанялся в сатирические журналы. Прекрасные стихи «Октябрёнок-пострелёнок». Или кукиш Блоку:

Некие в смокинг одетые атомы,
Праха веков маринованный прах,
Чванно картавят, что, мол, «азиаты мы»,
На европейских своих языках!

Винтики и Шпунтики

Не напрягайтесь так, это просто пример, взятый с потолка, он про то, что, куда ни ткни в советскую культуру, везде ложь, предательство, приспособленчество, оправдание преступлений режима. Соучастие.

И это тоже бы ничего — действительно, люди и до революции устраивались как могли: у кого-то был заводик, а у кого и железная дорога. Кто винит?

Но вот брать после этого на себя функции совести нации не надо. Надо тихо получать свой писательский/режиссёрский паёк, пока народ дохнет от голода, и тихо-тихо его жрать под подушкой.

«Винтик-шпинтик», фильм Агнивцева о значении маленьких «винтиков» на предприятии, потом переродится в носовcкий «Винтик и Шпунтик» 1960 года, где эти славные мастера придумывают пылесос (придуманный уже давным-давно проклятыми американцами в году эдак 1907-м, через два года после русской революции), «Тараканище» (кокаиновые бредни Чуковского), «Буквы жалуются наркому» (поэт знал, как решать вопросы).

В государственном техникуме кинематографии тем временем Иванов-Вано ковал индустрию мульткино. Была она подвально-чердачная, потому как, видать, руководство по слабоумию и необразованности не чуяло, каким мощным инструментом по выносу мозга населению может стать обычный мультик.

«Сенька-африканец» (по Чуковскому), «Блэк энд уайт» по Маяковскому — в 1932 году. Тот самый, где на пальмах десятки повешенных негров. Иванов-Вано называется иногда «автором сказок, дорогих нам с детства» и основоположником советского стиля мультипликации. Запомним.

Как раз когда навсегда вычеркнутый из истории Старевич уже в Париже сделал своего «Рейнеке-Лиса» (Le roman de Renard) — первую в мире полнометражную анимационную ленту, Иванов-Вано развешивал по пальмам рисованных негров.

Так как комиссары тупо взирали на анимацию, то творческие прорывы имели место: питерская художественная школа взрастила Цехановского («Почта»).

Или вдруг ученик Фаворского Ечеистов режет целый фильм в технике ксилографии. Это, конечно, всё странности, вызванные не только творческим полётом, но и технологической нищетой.

Но когда наступает нищета, то творческие порывы касаются в основном замены недоступных материалов на доступные, как «Сказки о царе Дурандае» (1934) Иванова-Вано и сестёр Брумберг вместо целлулоида нарисованы на бумаге.

Говорят, Дисней купил эту картину и показывал своим сотрудникам. С какими точно комментариями он это делал, история умалчивает. Но именно с приходом Диснея в советской мультипликации стало совсем всё дурно.

Заграница «помогла»

Чёрным днём впору объявить день показа фильмов Диснея «Пароходик Вилли» и «Три поросёнка» в 33-м году в «Ударнике». А потом на Первом Московском кинофестивале 1934 года.

И всё, американская машина по производству мультипликации навсегда раздавила гужевой транспорт местной лавочки. А заодно и стиль. Во многом потому что главный зритель страны — Папаша Джо — полюбил Диснея как родного.

А местные мастера культуры умеют только сосать, лизать, оттопыривать попку и сдавать жён и братьев в лагеря. И поэтому, конечно, — та-дам! — все советские мультфильмы превратились в эпические полотна, подражающие Диснею.

Микки-Маус сделал всех советских положительных героев — Тип-Топа, Кляксу, Бузилку и прочих монстров, порождённых больной фантазией охотников за продпайком и тёплым телячьим пальто.

Вот ведь странно — Микки исповедует все ценности протестантского религиозного общества, всё то, что абсолютно противоречит коммунистической идеологии и практике, и он такой предприимчивый и энергичный.

Ему не надо убеждать своих зрителей, что труд на благо родины-мачехи из-под палки — это благо. А ведь не случайно больше половины советских мультфильмов — про труд, потому что в стране, где все человеческие ценности перевёрнуты, как гроб в автокатастрофе.

Людей нужно принуждать трудиться за понюшку табаку, ставить перед ними фальшивые ориентиры, утверждать ложные мотивации.

Управляющему кинопредставительством «Амкино» (буквально «Американское кино», что удивительно) в США Смирнову дали задание изучить производственный процесс на студиях «Дисней» и заодно братьев Флейшер.

Изучив процесс, он в СССР организовал при главном управлении кино и фото экспериментальную мультстудию. Тут внедряли поточный метод производства «смешных» мультиков и единственным режиссёром был сам Смирнов.

Против везунчика, подсевшего на государственные бюджеты, конечно же, окрысились локальные мультипликаторы. Питерские художники, как особо духовные, старались больше других — Михаил Цехановский в отчаянии пошёл против линии партии, крича, что американские мультипликаторы «посредственные карикатуристы». И, дескать, неча на них ориентироваться.

Однако, несмотря на всхлипы творцов, на первом Всесоюзном совещании по кинокомедии в 1933 году под единогласные аплодисменты выдвинули лозунг «Даёшь советского Микки-Мауса!».

Прислушайтесь к этому отчаянному бреду: «советский Микки-Маус». Даёшь кремлёвского Мэрилина Мэнсона! Но чего только не скажут люди, дрожащие по ночам сами и пишущие доносы на других, чтобы выжить, откормить своих очередных жён и очередных детей.

Советских творческих детей. Которые будут потом сеять мифы про своих славных гениальных родителей. Про славные времена. Завоевания.

Дети кукушки хвалят петуха.

Эйзенштейн был тут знатоком и ценителем студии «Дисней» и тов. Микки-Мауса лично. Любил поговорить про его гениальные природные каплевидные формы. Что поделаешь, эстет.

Пока они кричали про «даёшь Микки-Мауса», ещё один русский мультипликатор, вычеркнутый из истории отечественного кино, Александр Алексеев, снял в Париже «Ночь на Лысой горе» (1933), используя свой собственный «игольчатый экран», и стал основателем французской мультипликации. А потом уже фестиваля анимации в городе Аннеси. Считается творческим отцом Юрия Норштейна, Нормана Макларена и Стэна Брекиджа, не говоря уже об остальных.

Но мало того что он был в кадетском корпусе в 17-м году, он уже в 20-м сбежал от красных, и, стало быть, он был совсем чужой. А в этой культурной среде приборчик «свой/чужой» работает ещё быстрей, чем на боевом истребителе.

Собственная гордость

10 июня 1936 года Главное управление кинофотопромышленности организовало «Союздетмультфильм» — буквальную копию студии Диснея.

А что, ГАЗу можно копировать американцев, а «Союздетмультфильму» нельзя?

И — примечательно — студия разместилась в клубе бывших политкаторжан. Здесь советских мультипликаторов воспитывали Эйзенштейн и Мейерхольд.

Эйзенштейн добровольно в 1918 году вступил в Красную армию, и историки кино не уточняют, сколько на его руках было крови.

Но то, что он сделал для пропаганды классовой ненависти в своём trendsetting «Броненосец «Потёмкин», поражает даже видавших виды. Его кинофильм «Стачка» получает в Париже серебряную медаль.

Парижские интеллектуалы ещё не понимают, какая чума готова излиться в Европу и воспитать заодно национал-социалистов Шикльгрубера. Они пока заигрывают с пропагандистами бесчеловечного режима. Молодцы, спасибо.

Естественный шаг Эйзенштейна — попытаться на сценарий чекиста Ржешевского снять «Бежин луг» — based on true story Павлика Морозова.

Но даже такое глумление над здравым смыслом и совестью чудовище, которое так голубили советские мастера культуры, не стало жрать — выплюнуло.

Эйзенштейна отлучили от кормушки, дав, впрочем, возможность ещё раз подсуетиться — снять «Александра Невского». Картину, которая полностью подменила пропагандистскими образами даже малейший намёк на реальную историю страны.

Неслучайно в проекте «Имя Россия» до политической коррекции результатов номером первым был Сталин, а потом Александр Невский. Не реальный персонаж, а образ в исполнении актёра.

Целлулоид вместо рукописей. Фуфло вместо реалий. И это — основной творческий принцип тех, кто остался на выжженной коммунистами территории. И что самое забавное, их потомков в любом колене тоже.

Ну, в общем, в «Союздетмультфильме» собрались всё те же сёстры Брумберг, всё тот же Ивнов-Вано, Амальрик, Ходатаева и Владимир Сутеев, чей рисунок был удивительно диснеевским.

Дух веет где хочет

Сутеев просто подражал Уолту, а вот история с «Тремя поросятами» удивительна и показательна.

Когда я ещё был маленьким, а это было давным-давно, у меня была книжка «Три поросёнка», автор Уолт Дисней (перевод Сергея Михалкова).

Когда у меня уже были дети, ни о каком Диснее и речи не было: «Три поросёнка» уже значились сказкой Сергея Михалкова.

Есть даже более показательные варианты: «Английская сказка» (обработка С. Михалкова). Ну только не надо сейчас про Джоэла Харриса.

Отметьте, что на факультете мультипликации ВГИК, который открыли в 1938 году, уже присутствует Фёдор Хитрук, которого считают классиком мультипликации.

Картинки картинками, а в это время уже запущена карательная машина, которая начала заливать кровью назначенных врагов эту землю. И тут сгодился и Дисней, и его уроки, как быстро делать кино.

В мультфильме «Победный маршрут» (Д. Бабиченко) паровоз ВКП(б), идущий к коммунизму, сметает с пути всех врагов. Титр: «В первую пятилетку был разгромлен последний капиталистический класс — кулачество».

Именно здесь звучит песня «Жить стало лучше, жить стало веселей. Хочется всей необъятной страной Сталину крикнуть: «Спасибо, родной, долгие годы живи, не болей, жить стало лучше, жить стало веселей».

Это звучит как злая шутка, но это не шутка. Это мастера культуры зомбируют свою недобитую паству. Это бесконечная подлость, которая никуда из советской/российской культуры не ушла. Тот, кто родился со СПИДом, тот не лечится.

Крикни всей страной спасибо за нравственный СПИД, которым тебя наградили отцы-основатели страны-монстра. Птушко даже «Золотой ключик» 1939 года умудрился приспособить под коммунистическую пропаганду.

Не убий

Когда «Союздетмультфильм» уехал в эвакуацию в Самарканд, его расположили в церкви. И это показательно. Этот вертеп теперь вечно будет расположен в убитой церкви — затем и на Долгоруковской в Москве.

И его отвратительный, хищнический, нелепый конец только подтверждает проклятье, которое он заслужил и церквями без крестов тоже.

После войны творцы начали жрать друг друга с новой силой. Они решили, что надо бороться за народность и реализм. Где они собирались брать народ для своей народности, не очень понятно, но для начала предали анафеме бывшего своего кумира Диснея.

Действительно, двух кумиров быть не может. Их кумиром был и отстаивался Сталин. Собрание, посвящённое новой линии, сотрясали крики про «североамериканского империалиста Диснея», и, конечно, это только проклятые пиндосы могли снять человеконенавистнический фильм «Бэмби».

Знакомые тексты, не правда ли?

Так вот, вы, люди молодые, вы можете не понять: «человеконенавистнический фильм «Бэмби» — это не моя бредовая выдумка, это цитата из выступления мастеров культурки.

Но так как всё наше детство другие мастера культуры хаяли в ещё более крепких выражениях The Beatles, нашему поколению — ничего нового.

Советских мастеров культуры отличает тотальный страх потерять всё, что нажито непосильным халтурным трудом. И от этого страха немеют конечности и цепенеет разум.

Но стоило диктатору двинуть кони, как они начинают суетиться под новым начальством — у них в ходу мультфильмы про заколдованного мальчика (в оригинале «Путешествие Нильса с дикими гусями»), «Снежная королева», где надо растопить льды, снять морок, злые чары. Показать оттепель.

Злые чары у них, вот незадача, околдовал их проклятый Сталин. Это не они сами, вроде детского писателя Маршака, сдавали своих братьев в лагеря. Это всё гадкий, гадкий Сталин. У немцев такая тотальная отмазка не прошла. Почему-то.

Цехановский, которому не нравился Дисней, сделал «Диких лебедей» по Андерсену (рисунок фильма вполне оригинальный, совсем не диснеевский), здесь тоже про расколдовывание. И, конечно, про злобную мачеху.

С жёнами отцов вообще в советских мультфильмах (ссылаясь на сказочную традицию) было нехорошо. Они все злобные, бесчеловечные красавицы с чёрными волосами и тонким носом.

Матери обычно рисуются невнятными, бесполыми, отцы — безвольными тюфяками и только мачехи — волевыми, злобными женщинами-вамп.

Извращённые модели сексуальных отношений далее в мультипликации будут только расцветать. Под видом народных сказок.

Сказка о потерянном

Если глянуть, что в это время снимали в игровом кино для детей, то там будет фильм, который почему-то меня лично в детстве просто поразил до тошноты: «Сказка о потерянном времени» Птушко.

Эти дети-старички, эти странные, извращённые отношения и приключения, это совсем не для детей — это Птушко выплёскивал свои комплексы и страхи, когда причина страхов умерла от инсульта на ближней даче.

А дети-то тут при чём? Но советскую детскую культуру несло — ей вообще не нужны были никакие дети. Тут взрослые зарабатывают «на теме», транслируют юным невинным душам всё своё взрослое, подлое, извращённое кодексом строителя коммунизма и его воплощением в жизни дерьмо.

Это просто проклятие какое-то детского искусства, и мульткино в частности. По всем советским фильмам для детей можно изучать неврозы, которыми родители наградили авторов сценариев и режиссёров.

И они понесли это сокровенное знание дальше. Действительно, не Нагорную же проповедь им нести дальше?

После войны советская мультипликация вообще оказалась на задворках мирового процесса, который развивался в Европе благодаря загребской школе, благодаря чехам Земану и Трнке и румыну Попеску-Гопо.

Да и эта школа советскому человеку была не нужна. И когда Лев Феликс Збарский в 1962 году нарисовал «Баню» по Маяковскому (ну что за big news — через 33 года экранизировать пьесу певца революции!), тут же в газете «Советская культура» появилось письмо типографских рабочих, которые отказались печатать обложку журнала «Искусство кино» с персонажами из фильма «Баня».

Буря в стакане воды. Аниматором на картине был Котёночкин, будущий мастер «Ну, погоди!». Збарского современники характеризовали как обладателя самых модных западных шмоток и самых красивых жён.

Он сделал ещё два фильма, на одном из которых аниматором был Юрий Норштейн, ставший затем трагическим символом тотального тупика русского мультискусства.

И пришлось Льву Феликсу уехать сначала в Израиль, а потом в США. Слишком любил западные шмотки и моделей.

Вот интересно с отечественными культурными деятелями — они жизнь тратят на поиск шикарных штанов и ничего-nada-null-zero на поиск хоть одной внятной идеи, способной конкурировать на мировом, а не на местном, обнесённом колючей проволокой, рынке. Считая за личное достижение, что от них хотя бы не воняет хлевом.

Это сразу превращает любую их культурную деятельность в местечковые упражнения ДК шарикоподшипникового завода. Всем хотелось жить шикарно — как ролевая модель Лиля Брик в голодные годы (для большинства населения). Но не все могли спать с чекистами. Хотя бы из физиологических ограничений.

То, что сегодняшние любители советской анимации, награждающие её особенной добротой и духовностью, всё время забывают, что те фильмы, про которые они любят поговорить, сидя в американском интернете (рутеры стоят в США), в американской программе, на американском компьютере, в американских джинсах, сделаны более сорока лет назад.

«Вини-Пух» Хитрука — 1969 год, «Малыш и Карлсон» Степанцева — 1968-й, «Крокодил Гена и Чебурашка» Качанова — 1969-й, «Ну, погоди!» Котёночкина — 1969-й, «Фильм, фильм, фильм» (с кадром из Hard Day’s Night) Хитрука — 1968-й, «Бременские музыканты» Ковалевской — 1969-й.

Тогда же начался запоздалый социальный кукиш в кармане — «Жил-был Козявин», «Человек в рамке» — оба 1966-й, но и тогда же кончился.

В это время в параллельном мире началась и закончилась альбомом Let It Be история группы The Beatles, перевернувшая всю мировую музыку.

В это же время американский «посредственный карикатурист» Терри Гиллиам начал рисовать заставки к английской телепередаче Monty Python Flying Circus, которая перевернула отношение мира к юмору на ТВ.

Несопоставимые по задачам и по масштабам влияния культуры — вот что это такое. Большой мир и малый. В большом мире придумали синтезатор Moog, а в малом мире придумали игрушку «Уйди-уйди».

Во многом благодаря тому, что почти ничего из внешнего мира не достигало слуха и глаза советского зрителя, довольно средние по своим достоинствам произведения получили совершенно overblown значение.

В 1967 году ввели первые 20 станций системы «Орбита» — космической ретрансляции ТВ.

То есть в 1967 году на телевизорах владивостокцев и камчадалов (аж до них добил сигнал Москвы), кроме передач местного областного комитета по радиотелевещанию с десятиминутными показами почтовых открыток с цветочками под музыку в качестве технического перерыва, появилась возможность один раз в неделю детям увидеть «мультики».

Прикинь?

Один раз в неделю, как праздник. Чем-то живым веяло разве что от поляков «Болека и Лёлека» (Негребецкий, 1964) и от чешских «Стремянки с Макаронном» (Бедрич, 1969).

Но это ведь был почти Запад. Во всяком случае, это делали художники, для которых христианские ценности не были глубоко чуждыми, как для местных живых мертвецов.

Потому что отечественные имели особенное отношение с детством.

Вот «Бабушкин козлик» 1963-го режиссёра Амальрика. В аннотации так и написано: «Сказка для взрослых о том, как опасно во всём потакать детям».

Прислушайтесь только к набору слов: «опасно», «потакать», бла-бла-бла. Нет, детей надо строить, муштровать, наказывать розгами, ставить в угол, не давать им высказывать свою позицию. Потому что ребёнок — не человек. В стране, где и взрослый человек — не человек, а так, мусор. Пыль лагерная.

В кармане

Есть масса вполне приличных и умных людей среди моих друзей, которые считают, что лучшие советские мультики — это гениально, и по сотому разу выискивают скрытые смыслы, культурные слои, фиги советской власти.

Иногда добавляют: «Уж лучше было рисовать мультики, чем сидеть в тюрьме за тунеядство».

Последняя фраза выдаёт во вполне современных людях готовность играть по тюремным правилам спустя сорок лет после «Винни-Пуха».

Нормальный такой Винни-Пух, мне диснеевский вообще не нравится — он как бы выхолащивает то, что надумал Шепард. Можно умиляться советским — он милый такой, как толстячок Леонов, и слишком связан с детством. Со временем, когда была моложе мама и мир не был настолько враждебным и не надо было думать про дурацкую Вацлавскую площадь и танки, например.

Но копаться в нём сорок лет подряд, изыскивая в нём смыслы, которых нет, — это уже немного слишком.

За сорок лет люди в большом мире придумали уже много новых концепций и даже интернет, дизайнерские вибраторы и Google Maps.

Нарисовали много других мультфильмов, одна Франция чего стоит, после того как её оплодотворил мсье Alexeieff. Trio From Belleville, например.

Но смысл местной перцепции культурки в том, что за колючей проволокой глодали редкие сухарики и получали от этого бешеное наслаждение, а когда проволоку убрали, осталось неумение и нежелание делать выбор.

Или вот ещё хуже — эксплуатация этой ситуации со стороны творческой интеллигенции. Как с грустью говорил мне один кинодеятель в конце 90-х, «как было бы здорово закрыть ввоз американских фильмов сюда. Вон музыканты уже разобрались с музимпортом — ничего по ТВ не идёт чужого и теперь зарабатывают, как люди».

А это уже касается всего спектра культуры. Обсуждающие всерьёз Пелевина с Сорокиным просто, закрыв глаза, стараются не думать, сколько пелевиных и сорокиных публикуется в неделю в одной только GB.

Потому что, когда вы всерьёз который год уже мастурбируете на Сорокина, завтра вы будете делать fellatio Минаеву.

В преданности и постоянной актуализации тройки-пятёрки мультиков сорокалетней давности выпуска есть своё объяснение, и оно вполне психоаналитическое, заложенное в инфантильности русского общества в целом.

В неумении отказаться от прошлого, неумении избавляться от отходов, постоянном пережёвывании пережёванного, страхе перед будущим и новым.

Поэтому Сталин как живой и про него идут битвы вполне актуальные, поэтому власти легко ведут толпы хомячков под слоганом «На Берлин!» 9 мая, которое было, на минуточку, 65 лет назад.

И нынешняя гопота, лепящая стикер «Спасибо деду за Победу» на юзаные «опели», не имеет ничего общего с народом, который победил Гитлера, но так и не смог победить Сталина.

Почему-то.

Шестьдесят scheisse пять. Средняя продолжительность жизни человека. Жизни, которая наполнена «Иронией судьбы» раз в году. И салатом столичный/оливье. Жизни, лишённой событий.

То, что транслировали детям авторы таких мультфильмов, как «Голубой щенок», уже не поддаётся никакому разумному объяснению.

Сначала Энтин берёт венгерскую пьесу Дьюлы Урбана, которая говорит — щенок не такой, как все, он негр, и надо учиться его воспринимать человеком.

На чужой сюжет Энтин пишет свою поэму — ну любят эти шестидесятники написать чего-нибудь своё на базе чужого, потому что постоянная борьба за кормушку и выживание не даёт развиваться реальному творчеству (именно поэтому на этой территории до сих пор нет нормальных музыкантов, etc.). На базе этой поэмы Ефим Гинзбург снимает мультик тотального остракизма, бойкота и того, что называется травлей — bullying.

Про то, что человек доложен быть принадлежностью коллектива, иначе — мука, терзания, страдания, потеря себя. Когда сняли «Чучело» — кино именно про это, но только в реальной школе, — против его показа были именно борцы за «добрые фильмы», за «уси-пуси-мультики».

И вот что интересно, в стране, где так любят «добрые мультики», травля в школах — обычное дело, и её, как правило, возглавляют сами учителя, в то время как в странах, где царит «жестокий» «Том и Джерри», за bullying можно сесть в тюрьму.

Но это только часть проблемы — Гиммлер, например, был очень сентиментален. То есть в терминах поклонников советских мультиков — «добрым».

Мне нигде приюта нету.
Я один бреду по свету,
А мечтал гулять гурьбой…
Ах, зачем я голубой?

Виктимное сознание затравленной жертвы. А вот будешь гурьбой, то есть в советском коллективе, — вот и будешь в шоколаде.

К 70-м в ходу был эскапизм или стебалово на тему недоступной обычному человеку заграницы и её плодов: «Шпионские страсти» (1967) Гамбурга по сценарию Лазаря Гинзбурга (Лагина), «Ограбление по...» всё того же Гамбурга.

Бегство от реальности, что проповедовали мультипликаторы, имело своё объяснение: с 70-х наконец под строгим контролем КГБ разрешило очередную волну эмиграции по еврейской линии.

Все вычёркивали из своих записных книжек одну фамилию за другой — друзья и знакомые уезжали как через Стикс — навсегда.

У тех, кто оставался, возникало чудовищное настроение, которое они и транслировали в мозг и без того несчастным и обделённым советским деткам.

Растерянность, одиночество, полная утеря цели в жизни. Неслучайно один из самых бодро записываемых в шедевры мультиков 70-х — «Ёжик в тумане» — сегодня манифест наркоманов.

Как сказал мне один мой друг-издатель, «как ты можешь? «Ёжик в тумане» — это же наш мультик, тех, кто дует шмаль».

Я не ханжа и считаю, что каждый может делать всё что ему вздумается и отвечать за это тоже сам, но вот объяснять внукам, что «Ёжик в тумане» — хорошее кино, потому что его прикольно смотреть по укурке, я, вообще-то, не готов — ни как дедушка, ни как старый рокер.

Принципиальный конфликт между реальностью и мечтой — смысл всех этих произведений, они внушают инфернальную тоску на долги годы.

Они сбивают с толку, лишают моральных и социальных ориентиров — на самом подлом уровне, на уровне подсознания. «Я в реке, пускай река сама несёт меня», — решил Ёжик, как мог глубоко вздохнул, и его понесло вниз по течению…»

Неслучайно Норштейн не смог сделать свою «Шинель» с 1981 года. И дело не в деньгах или, скажем, пропавшем таланте. А в том, что вся фишка кончилась. Как брак. Как любовь. Всё стало бессмысленным.

Татарский попытался что-то сдвинуть своими пластилиновыми воронами и прошлогодним снегом. До сих пор странно слышать, что ирландскую песню Whisky In the Jar с проигрышем из Харрисона My Sweet Lord написал композитор Гладков.

Но чего ещё ждать от напёрсточников? К 90-м большая часть состава студии «Пилот» уже уехала в США на студию Klasky Csupo.

А с приходом людей, которые стали дербанить, как шакалы, архив «Союзмультфильма», участвовать в мультпроцессе и вообще стало стыдно.

До сих пор стыдливо умалчивают, каким образом вдруг все классические мультики оказались у компании невозвращенца Олега Видова. Точнее, 360- градусные права на территорию США и т.д.

Забавная деталь — ни один из советских фильмов не прошёл стандарты вещания по звуку. Халтурненько был записан звук у мастеров искусства.

Ниже городской канализации. Пришлось Видову даже музон переписывать. Облака, белокрылые лошадки.

Как только пошатнулось государство, авторы-исполнители вдруг решили, что им тоже что-то полагается. На слуху процессы — режиссёры мультфильмов вдруг заявили, что им нужны деньги с продажи их фильмов на ТВ и за границу. Ага.

Позорная возня вообще в духе советских режиссёров. Лишь бы повозиться.

Они просто вдруг забыли, что работали на зарплате у государства, и немаленькой. И квартиры на метро «Аэропорт» получали в сталинских домах по сто метров. И ничего про роялти не подписывали.

По делу выиграл только Котёночкин — за 17-ю и 18-ю серию своего эпического фейла «Ну, погоди!».

Вот, кстати, мы тут вроде нормальные люди собрались — вы можете мне сказать, как можно смотреть дурно нарисованный, пошло написанный, тупо придуманный, омерзительно озвученный «Ну, погоди!», когда, оказывается, Берлинская стена пала и вокруг миллион отличных оригинальных картин на ту же тему?

Только потому, что вы его впервые посмотрели до того, как у вас появились волосы на лобке, на уютном диванчике под сенью ковра на стене?

Мило, но не повод, вы же уже выросли. И даже прочитали пару книжек. И даже кто-то вам рассказал, что на свете, кроме Буковски, есть «Трейнспоттинг».

Не пора ли просто повзрослеть?

Для себя мастера культуры решили этот вопрос так: нету компартии, будем работать с бандитами. Кинопроцесс постперестройки ещё ждёт своего Дениса Горелова, чтобы точно указать, какую гадость снимали на бандитские деньги вчерашние соврежиссёры.

А их, этих картин, миллион — не могли же гении красного кинематографа остаться хоть на неделю без бюджетов, поездок на съёмки в Крым и молоденьких дурочек. И куда теперь они это убожество попрятали, интересно?

Но я понимаю, почему молчит Норштейн: работать в мультипликации, когда вокруг тебя люди тянут бабло из «Русского золота», чтобы снять феерическое чудовищное ничто на тему всё того же носовского «Незнайки», — слава богу, хоть у кого-то совесть есть. Даже и в форме чудовищного ступора.

А киоски «Русского золота» в одну ночь вдруг исчезли с ВДНХ, и начальство с ними, — во Флориду. Спонсор, кстати, «Ленкома». Очень по-совкультурному. То мы рвём кровавые партбилеты в прямом эфире, то на странноватые, мягко говоря, деньги ведёмся — всё как всегда, как будто и не было этих 93 лет советской власти.

А что тут с молодёжью? Вот картина «Кракатук», она же «Наша Маша в земляничной стране», она же «Наша Маша и волшебный орех», — с каждой отменённой с 2007 по 2009 год премьерой менялось название, а заодно и бюджет — с 3 млн до 5 млн долларов.

Что мелочиться? Потомственные кинематографисты не мелочатся. Кино можно показывать детям, но никак не коллегам — засмеют. Хотя, скорее всего, у них челюсти свело от зависти к умению выбить из Лёни Блаватника деньги. Он сам из кого хошь.

И пока в 2009 году в большом мире вышли важные или прорывные мультфильмы типа «Коралины» по Гейману (собрал 74 млн), «Метропии», «Ожидаются осадки в виде фрикаделек» (собрал 124 млн), «Бен 10: Инопланетный рой» и т.д., в маленьком мире опять рассказывают одну и ту же сказку Кира Булычёва про Алису Селезнёву «День рождения Алисы», спустя тридцать лет.

Мужчины за сорок признавались мне, что Алиса Селезнёва в исполнении Натальи Гусевой для многих из них — первый сексуальный импринт. Всё это мило, но тридцать лет мастурбации in vain — это, парни, немного слишком, не кажется? Инфантилизм зашкаливает.

Принципиальное, последовательное убожество. И это тоскливей, чем даже ёжик в тумане и его потерянная лошадка. И никакой иронии и самоиронии Терри Гиллиама — чуждое это всё, не приживается на этом «раёне». Для того чтобы снять оскаровскую «Логораму», не нужно 5 млн долларов. Нужны просто мозги.