МАФИЯ НАУКИ

Святее Папы Римского

При обсуждении статьи «О лжеученых» комментатор под ником Токарь с удивлением сообщил:
«..в частных беседах, (где-нибудь в «каминном зале» Дома ученых), едва ли не большинство серьезных физиков-теоретиков ставят под сомнение и априорную базу и выводы, как Специальной, так и Общей теории относительности. Но - это лишь в частных беседах! Только в частных!

Публично же, а, уж тем более, в научных лекциях и статьях никто из профессиональных физиков-теоретиков (не экспериментаторов) не посмеет даже намекнуть, что сомневается в гипотезе Эйнштейна, понимая, что это сразу приведет к неформальному, но мгновенному изгнанию из профессионального сообщества физиков-теоретиков.

Этот непонятно откуда взявшийся запрет на любую критику гипотезы Эйнштейна действует, как часы, в любой стране мира...
Почему?
И что это за такая странная «научная теория», которую непонятно кто охраняет от малейшей критики сильнее, чем Великобритания женскую честь своей королевы?..

Странно... Непонятно... Удивительно...
Удивительно, но факт.
И что бы это значило?»

Попробую пояснить. Все эти ученые живут за счет своего звания «ученый», а это звание ой, как сильно, зависит от той научной мафии, которая правит советской наукой уже очень давно.

Сейчас я процитирую довольно интересный документ с интересной судьбой. Это копия письма, которое 28 марта 1942 г. послал молодой профессор Андрей Владимирович Фрост члену ГКО В.М. Молотову, курировавшему в те годы науку. Сам А.В. Фрост (1906-1952 гг.) помимо теоретических работ в области термодинамики и кинетики являлся классиком химии фосфора и его органических соединений, занимался созданием промышленных катализаторов (ускорителей химических процессов), а в последние годы своей жизни – ракетным топливом. Умер внезапно, расследования его смерти не проводилось.

Это его письмо достаточно известно в научных кругах, но оно никогда не публиковалось, и из его содержания ясно почему. Когда в 1997 г. его опубликовала «Дуэль», то позвонил сын А.В. Фроста с претензией, что мы материал за подписью его отца опубликовали без его разрешения. Я предложил ему дать место под любое его опровержение, но опровержения не последовало.

Возможно, не всем читателям будет легко читать это письмо из-за обилия уже забываемых имен «великих ученых» и специфической терминологии. Итак:

«Дорогой Вячеслав Михайлович!
В Советском Союзе существует группировка химиков, главным образом физико-химиков, возглавляемая академиком А.Н. Бахом и особенно энергично А.Н. Фрумкиным.

В этой группировке, известной мне с 1927 г., активную роль играет академик Н.Н. Семенов. Из членов-корреспондентов АН СССР в нее входят А.Н. Бродский, Я.К. Сыркин, С.С. Медведев, С.З. Рогинский, П.А. Ребиндер, Д.Л. Талмуд, Казарновский, В.Н. Кондратьев и ряд других, и профессора И.И. Жукова (ЛГУ), Темкин, Жуховицкий, Каргин, Ормонт, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, Д.А. Франк-Каменецкий, М.Б. Нейман и др.

Из физиков с этой группой тесно связаны академики А.Ф. Иоффе, Мандельштам и их сотрудники, математик академик Соболев; члены-корреспонденты Тамм, Френкель, Ландсберг.

В основном это сотрудники Карповского Института, Института Химической Физики, Днепропетровского Физико-химического института, Физико-технического института (Харьков).

С этой группой весьма сильно считаются и не решаются действовать самостоятельно в серьезных вопросах академики П.Л. Капица, С.И. Вавилов... (часть текста отсутствует. – Ю.М.)

...Многие из научных работников относятся к группе академика Фрумкина либо индифферентно, либо считают ее просто группой авантюристически настроенных людей, не отдавая себе полного отчета о вредной роли ее в советской науке.

Отличительными чертами группы академика Фрумкина являются:

1. Круговая порука и взаимная поддержка, маскируемые весьма поверхностным налетом неглубоких полемик между отдельными ее членами (Фрумкина с Ребиндером, Рогинского с Темкиным и Жуховицким).
   Особенно показателен здесь Ребиндер, который лет 10 назад откровенно предлагал ряду ученых заключать союзы по взаимной рекламе выпускаемых работ; такой союз был у него, например, с Д.Л. Талмудом и заключить такой союз он пытался со мной.
2. Весьма (мягко выражаясь) осторожный стиль работ, заключающийся, главным образом, в повторении работ зарубежных ученых и их развитии, что избавляет от риска сделать ошибку. Все члены группы весьма ревниво берегут свою научную репутацию и обращают внимание на то, чтобы не сделать в своих статьях какого-либо опрометчивого и необычного по форме вывода. Поэтому они действуют не в сторону развития науки (это требует риска – можно ошибиться), а в сторону копирования апробированных на Западе образцов.

Я встретился с этой группой в 1927 г. и систематически мог наблюдать ее деятельность по пропаганде новых направлений в области физической химии, развиваемых в Германии, Англии и США. До 1932-1934 гг. я весьма высоко ценил эту деятельность, возглавляемую Бахом, Фрумкиным и Семеновым.

Однако, начиная с 1930 г., занимаясь решением практически важных проблем, я вынужден был убедиться, что в руках этих ученых «новая наука» не помогает, а тормозит развитие промышленно-исследовательских работ в Союзе. Все внимание ими обращалось на мелкие формально-теоретические вопросы. Применение науки в промышленности и народном хозяйстве страны, как и необходимость координации развития проблем далекого будущего с сегодняшними запросами, не интересовала этих людей, и в первую очередь я обратил внимание на то, что

а) «теории», развиваемые этой группой, не помогают мне решать практические вопросы, а отвлекают от них;
б) я и мои коллеги-практики, выдвигавшие перед немногими молодыми сотрудниками практически важные задачи, постепенно лишались сотрудников наиболее энергичных и сообразительных, так как для получения ученой степени от них требовалось решение практических вопросов, что заставляло их тратить много энергии и времени, тогда как в лабораториях «группы» они, подражая стандарту немецких или американских ученых, без особого напряжения, но, конечно, и без особого научного результата, могли решать «теоретические» вопросы и быстро делать научную карьеру.

За границей у них появляется много друзей, купленных за выгодные приглашения в СССР – для чтения лекций, участия в конференциях, ведения работ в их Институтах.

Профессора Эренфест (еврей из Голландии), Норриш (Англия), Фольмер (еврей из Германии), Поланьи и братья Фаркалик (венгерские евреи из Германии), Кольтгоф (немецкий еврей, ныне в США), Гейтлер (немецкий еврей), Боденштайн (немец), Лондон (немецкий еврей), Марк (немецкий еврей) и ряд других широко их рекламируют на страницах советской и зарубежной научной литературы.

Проанализировав в 1932-1934 гг. отношение к членам этой группы со стороны иностранных профессоров, с которыми я встречался в Берлине и позже на конференциях в Москве и Ленинграде, я пришел к выводу, что поддержка, оказываемая иностранцами разным нашим людям, имеет разную подоплеку.

Если лица еврейского происхождения, проживавшие в Германии, поддерживали Фрумкина, по-видимому, в расчете на то, что он их приютит в СССР, когда в Германии им станет невмоготу (а они этого ждали уже в 1930 г., если не раньше), то такие профессора как Боденштайн (рекламировавший Семенова) и Ноддакк (не ругавшийся при разговорах о Фрумкине, хотя фамилий немецких евреев при нем нельзя было произносить), считали их деятельность выгодной для Германии (оба большие патриоты, Ноддакк даже, как будто, активный нацист), так как им было совершенно ясно, что подражательная и оторванная от запросов жизни наука, развиваемая Фрумкиным и др., ослабляет Советский Союз. Сам Ноддакк совсем не занимался «теорией» в смысле Фрумкина, а разрабатывал методы аналитического установления географического местонахождения руд, а также – методами получения из них изделий для нужд Германии и т.п. нужными Германии проблемами. Боденштайн же держал две лаборатории. В первой, главным образом для иностранцев, развивалась «высокая теория» и куда могли входить все; а во второй работали только близкие ему люди, туда он никого из иностранцев не пускал.

Все это производило впечатление того, что либо по собственной инициативе, либо по заданию германского правительства, они пытались повернуть развитие науки в СССР и в других странах в бесплодном направлении. Поэтому-то Ноддакк подавлял свои антисемитские чувства в отношении Фрумкина, а Боденштайн с иронической улыбочкой похваливал работы Семенова и ввел его в редакционную коллегию теоретической части издаваемого им Журнала физической химии.

Забавно, что такое учреждение как «И.Г. Фарбениндустри», не пустившая меня в свои лаборатории, а проф. К.П. Лавровского (проникшего туда под видом студента немецкого университета) удалив после первого же вопроса по существу, вскрывшего его инкогнито, свободно допустило в свои стены С.З. Рогинского и ряд других наших «теоретиков». Очевидно, либо они были там свои люди, либо, что вероятнее, немцы просто не боялись, что они могут что-либо понять.

Итак, уже в 1930 г. фрумкинская группа физико-химиков, при поддержке иностранных ученых активно культивировала в СССР бесплодную для страны, но выгодную для них самих подражательную тенденцию в науке, которая, не требуя больших затрат энергии и таланта, позволяла им:

а) быстро приобретать авторитет в науке,
б) соблазнять легкостью успеха продвижения молодых людей, отрывая их от более сложного и трудного процесса работы над актуальными проблемами нашего народного хозяйства,
в) организовать многочисленные кадры «теоретиков» их толка.

В результате, не дав стране ничего для развития ее мощи, а наоборот, ослабив ее, эта публика захватила в свои руки науку, определяет, или, во всяком случае, пытается определять официальное суждение о качестве научных работ, и отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий).

Доказательством их тесных заграничных связей является:

1. Вызов для работы в одном из университетов США А.Н. Фрумкина в 1928 г., устроенный ему Кольтгофом; что этот вызов не связан с авторитетом Фрумкина как ученого видно из того, что заграничные ученые, не связанные с поддерживающей Фрумкина группой, не цитируют его работ, а основоположник химии поверхностных явлений – области, в которой работает Фрумкин – Лэнгмюр тогда даже не знал о его существовании.
2. Очень скверная, кишащая ошибками и малопонятная книга Семенова издается Норришем и Хиншельвудом в Англии.
3. Семенов избирается членом Английского Химического Общества в Лондоне при содействии Хиншельвуда, который, как видно из его статей, весьма мало ценит «открытия» Семенова в области теории горения...[Н.Н. Семенов совместно с Хиншельвудом получает Нобелевскую премию в 1956 г]
4. Семенов заимствует теорию Христиансена и фактически выдает ее за свою собственную. Удивительно, что Христиансен не предъявляет к Семенову никаких претензий, что может быть объяснено их соглашением, преследующим чуждые науке цели.

Временами положение группы, не давшей ничего для развития страны, становится шатким. Тогда такие авантюристы как С.З. Рогинский или Д.Л. Талмуд начинают демагогические антинаучные выступления вроде обещания увеличить активность промышленных катализаторов в 500 раз (в 1936 г. Рогинский) или «разрабатывают» известные вещи вроде «грелки Рогинского», рационализацию сахарного или вискозного производства, дорожного строительства по Талмуду или добычу золота из морской воды по Талмуду. Создав блеф и подкрепив его отзывами друзей, его быстро стараются предать забвению, что обширность компании позволяет сделать весьма легко. Затем работа путем засекречивания хоронится... а впечатление, будто что-то сделано для страны, остается. Особенно яркий пример этому является случай с азотной кислотой, которой, по Семенову, должны были «испражняться» тракторы, но из этого, кроме пятка диссертаций и премии Семенову (устраивал Фрумкин), ничего не вышло, но было впечатление, что Семенов старался облагодетельствовать страну.

Если бы школу Фрумкина-Семенова можно было бы обвинить только в подражании заграничным образцам, то и тогда она должна была принести большой вред стране.

Ведь ясно, что капиталистическая и фашистская наука ведут не вполне строго научную агитацию, которую нужно уметь анализировать, нужно осторожно относиться к проповедуемым иностранцами «научным» истинам и положениям.

Они могут быть не только однобокими, но и неверными. Ведь мы знаем, что Габер, стараясь внушить своими (открытыми) работами трудную осуществимость синтеза аммиака, прикидывался наивным ученым, ратующим за неосуществимые утопические производственные методы. Однако в то же самое время Габер реально осуществлял уже этот процесс на технологическом уровне, а его статьи о малодоступности такого процесса печатались в то время, когда немцы с помощью Габера готовили тысячи и тысячи тонн взрывчатых веществ.

А что стоит история с авиабензином уже во время Второй мировой войны? Главным образом именно немцы внушили американским и русским мотористам, что ароматические углеводороды в бензине вредны, и вся американская промышленность ориентировалась на изготовление не содержащих ароматики бензинов.

Мы в СССР плакались, что портим наши бензины ароматикой и наивно радовались, что немцы по бедности ее применяют, а когда война подвергла оценке эти «научные» истины на стендовых испытаниях, то оказалось, что ароматика необходима в авиабензинах, немцы ее применяли вовсе не по бедности, а умышленно, и в США пришлось перестраивать промышленность авиабензина. Таких примеров можно привести много.

Ясно, что ученые нашей страны не могут слепо доверять зарубежным и слепо равняться на их образцы. Мы должны строить свою науку, основанную на наших особенностях, особенностях потребностей и ресурсов нашего государства. Нужно воспитывать в наших ученых критическое отношение к фактам, теориям, учить мыслить их самостоятельно, чтобы не попасть на удочку к врагу.

Вторым вредным следствием господства группы Фрумкина является подавление критики. В нашей научной литературе почти нет критики, нет полемики с их страстным стремлением к истине, нет горячих дискуссий. Дореволюционные русские научные журналы, выходящие теперь немецкие и американские журналы много богаче критикой, чем журналы, контролируемые и издаваемые Фрумкиным.

Он и его школа боятся критики и боятся критиковать. Ведь может пострадать репутация. А репутация для них – это все. Нет идей, а идейки не дают авторитета; нет подлинных открытий, нет работы, а работками авторитет не завоюешь. Он завоевывается поэтому круговой порукой, вздувающей липовую репутацию этих «ученых» и, не обладая ничем, кроме репутации, они так за нее держатся.

Наконец, та огромная группа научных работников, которая непосредственно работает в лабораториях Фрумкина, Семенова и т.п., а также работает в других учреждениях, подражая им, производит почти что никому, кроме авторов этих работ и их друзей, не нужную продукцию. Ведь воспитательная роль Журнала, физико-химических конференций, а также комиссий ВСНХ, Наркомтяжпрома и АН СССР, утверждающих план научных работ в республиках, очень велика, а все эти орудия находятся уже 10 лет в руках Фрумкина и его близких. Редкий ученый химик в Союзе может похвастаться независимым от этой группы мышлением. Он окружен антинаучными, отрывающими мысль от актуальных направлений влияниями группы Фрумкина и т.п.

Поэтому здесь мы сталкиваемся с еще более огромным по масштабу вреднейшим влиянием, выбивающим из участия в развитии науки в правильном направлении сотни, а может быть и тысячи одареннейших исследователей».

Для тех, кто не совсем понял, о чем идет речь в этом письме, поясню кратко.
Еще до войны в советской химии и физике организовалась интернациональная мафия, которая выкачивала из страны деньги в виде финансирования «научных» работ, доплат за научные звания и премий, а взамен не давала стране либо ничего, либо копии западных работ, которые вполне могли скопировать и заводские инженеры и техники в ходе своей повседневной работы. Как видите, заправляли в этой мафии представители одного маленького, но очень талантливого народа.

Заметим, что «ученые отцы» атомной и водородной бомб, физики-атомщики, пусть и по необходимости, но действовали точно так же – копировали то, что добывали им из США и Англии разведчики Л.П. Берия. Но атомная физика начала развиваться уже после войны, когда эта мафия получила в свои руки такой лом, как слово «антисемит», поэтому в физике обстановка была еще круче.

Как известно, упомянутый в письме Фроста, как член мафии, Ландау Нобеля получил за то, что высказал смелое предположение по поводу того, почему гелий сверхтекуч. Ага, скажете вы, значит Ландау открыл сверхтекучесть? Нет, сверхтекучесть открыл П.Л. Капица, а Ландау высказал по этому поводу смелые предположения и получил за это Нобелевскую премию в 1962 г. Капица, правда, тоже получил Нобелевскую премию за свое открытие, но только через 16 лет после Ландау – в 1978 г. и через 30 лет после того, как он его сделал. Меня интересует вопрос – почему так? Почему в СССР физик, сделавший открытие, представляется Нобелевскому комитету для награждения позже того, кто это открытие описал? Это ведь все равно что летчик, сбивший 20 немецких самолетов, получает звание Героя через 30 лет после войны, а журналист, описавший его подвиг, – немедленно.

У меня нет другого ответа, чем тот, который уже дал в своем письме А.В. Фрост. Напомню: «В результате, не дав стране ничего для развития ее мощи, а наоборот, ослабив ее, эта публика захватила в свои руки науку, определяет, или, во всяком случае, пытается определять официальное суждение о качестве научных работ, и отметила свою деятельность колоссальным количеством присужденных ее членам премий им. т. Сталина (так как им удалось захватить ведущее положение и в Комитете распределения этих премий)».

Из книги жены Л. Ландау К. Ландау-Дробанцевой можно узнать довольно интересные подробности, в том числе и о способах награждения, принятых в советской, так сказать, физике.

Так, к примеру, физик П.А. Черенков сделал открытие, которое тянуло на Нобеля, но Нобелевскую премию получили трое: Черенков П.А., Франк И.М. и Тамм И.Е. Последние два – за руководство Черенковым и «истолкование» этого открытия. (Должен сказать, что нет сведений о том, что Капица или Черенков просили кого-либо истолковать свои открытия, да и Нобель платить премии истолкователям или руководителям не предполагал). Ландау так объяснил жене навязанных Черенкову «соавторов»: «Такую благородную премию, которой должны удостаиваться выдающиеся умы планеты, дать одному дубине Черенкову, который в науке ничего серьезного не сделал, несправедливо».

Как видите, и у них есть свои понятия о справедливости. Почему «выдающиеся умы», наши «гениальные теоретики» неспособны сами сделать открытие и имеют право грабить настоящих ученых – такой вопрос не стоит. Выдающиеся – имеют право! А выдающиеся они потому, что все хором утверждают, что они выдающиеся. А то, что они не способны сделать открытие, – так это мелочь!

Вопрос – а почему Черенков согласился взять к себе в соавторы двух паразитов? Возможно, не хотел ждать Нобеля 30 лет, как Капица. Да и примеров того, что будет, если не подчиниться мафии, у него было предостаточно.

К примеру, А.А. Власов вывел уравнение состояния плазмы, которое, по несчастью, перечеркнуло «труды» гениального физика Ландау и впоследствии было названо «уравнением Власова».

Мафия тут же организовала травлю Власова. Компания: В.Л. Гинзбург, Л.Д. Ландау, М.А. Леонтович, В.А. Фок опубликовали статью, доказывающую неправильность работ Власова, причем статью, противоречившую и физике, и математике одновременно. Они доказывали: «Рассмотрение указанных работ Власова привело нас к убеждению об их полной несостоятельности и об отсутствии в них каких-либо результатов, имеющих научную ценность».

Историк науки М. Ковров пишет: «В 1946 г. двое из авторов разгромной работы, направленной против Власова, избраны академиками, третий получает Сталинскую премию. Услуги Гинзбурга не будут забыты: позже он тоже станет академиком…». О том же пишет и физик А.А. Рухадзе: «Однако укрепление авторитета Ландау столь старомодным способом за счет умаления заслуг Анатолия Александровича Власова представляется неуместным. Дело в том, что правильное кинетическое уравнение для плазмы первым написал Власов в 1938 г., и это обстоятельство оказалось, по-видимому, очень болезненным для самолюбия некоторых физиков. В 1946 г. в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» появилась статья известных ученых В.Л. Гинзбурга, Л.Д. Ландау, М.А. Леонтовича и В.А. Фока под названием «Об ошибках профессора Власова». При этом редакция ЖЭТФ не предоставила Власову возможности для печатного ответа, хотя с его ответом авторов указанной статьи ознакомили еще до ее публикации.

В основном результате работы Власова нет приписываемых ему ошибок. Полученное им уравнение вошло в мировую научную литературу под названием «уравнение Власова», имя которого в ЖЭТФ старались упоминать как можно реже».

А. Власов, за создание теории плазмы, за свое «уравнение Власова» получил Ленинскую премию аж через 40 лет – только в 1970 г., когда уже всем стало понятно, что без его уравнения, а не без математических испражнений Ландау, нельзя обойтись. Но академиком Власова так и не избрали.

Как и медицинская мафия не избрала в академию известного во всем мире выдающегося хирурга Гавриила Абрамовича Илизарова, кстати, еврея по национальности. Как и педагогические мафии даже на свои съезды не приглашали школьных учителей, добившихся наибольших успехов в обучении и воспитании.

О ценности математических упражнений Ландау пишет, вспоминая свою молодость, бывший министр Минатома В.Н. Михайлов:

«Засиживаясь до поздней ночи дома, когда жена и сын уже спали, на кухне я ночами ломал голову, проверяя каждое приближение в теории выгораний ядерно-активных материалов в потоке нейтронов. И труд вознаградился. Оказалось, что небольшая неточность в теории приводила к большой погрешности в конечном результате атомного взрыва. Я бросился к классическим секретным работам Л.Д. Ландау и там тоже обнаружил эту неточность».

Ну и надо ли было засекречивать эти «классические» работы Ландау? Пусть бы и американцы по ним тратили деньги на неудачные испытания ядерных устройств.

Думаю, что положение в физике несколько спасало то, что, как явствует из слов жены Ландау, все эти теоретики физики были похотливы, как кролики. Ландау в этом деле был действительно Героем Соцтруда. Сношался чуть ли не на глазах жены, и это «чуть ли» зависело не от него, а от стеснявшихся любовниц. Соавтор Ландау Лившиц сношался на даче у Ландау, жена Лившица, чтобы успешно защитить диссертацию, сношалась со своим руководителем на квартире у Ландау, дочь Лившица, когда подросла, сношалась тоже на даче, но по графику, чтобы не привести любовника, когда на даче отец с любовницей. А если бы они это время занимались физикой, то к скольким бы работам смогли еще пристроиться соавторами и скольким бы строптивым физикам смогли бы «кислород перекрыть»?

И попробовал бы кто-нибудь их к порядку или к совести призвать – немедленно получил бы кличку «русского фашиста» и «антисемита».

А Эйнштейн это «Папа Римский» этой мафии – святой отец импотентов от науки, посему Эйнштейн вне критики. Сказать, что этот представитель самого талантливого народа создал не теорию, а чепуху, то возникнет и вопрос, а что создали остальные его представители? И эти представители удушали и удушают любую критику Теории относительности в зародыше. К примеру.

Летом 1952 г. член-корреспондент АН СССР, философ и физик А.А.Максимов впервые за 4 года опубликовал статью с критикой теории Эйнштейна. Не в «Правде» и даже не в «Труде» - аж в газете «Красный флот». Что такого? Возьмите, сторонники Эйнштейна, и опубликуйте язвительную критику в газете «Красная нива». Но нет!

Фок, Тамм, Арцимович, Кикоин, Ландау, Сахаров и другие пишут донос на имя Л.П.Берии. В доносе фактическая угроза, что без теории относительности затормозятся все дела с ядерными исследованиями, так как, якобы, только на ее основе строятся ускорители и т.д. Это ложь. Все, что строится, строится на основе не теории, а уравнений и формул, и никто никогда не запретил бы ни искать их, ни пользоваться ими. В фашистской Германии Эйнштейна не признавали, а атомную бомбу создавали. Так что суть доноса в том, чтобы запретить любую критику гипотезы Эйнштейна и требование считать ее величайшей истиной.

Времена были другие. Сталин поощрял дискуссии, а Берия привык к тому, что интеллигентствующая сволочь с помощью доносов охотно отправляла своих конкурентов в лагеря. И постановление Президиума АН СССР (закрытое), запрещающее всем научным советам и журналам принимать, рассматривать и публиковать работы критикующие теорию Эйнштейна, появилось только в 1964 г.