Покорность перед грубой силой - это родовое проклятье России

Меня много раз спрашивали, какие у меня могут быть претензии к Сталину, давно уж умершему и ставшему частью нашей, пусть и неоднозначной, но все же нашей и т.п и т.п. и т.п. А я прямо отвечу: да никаких. Хотите обсудить положительные аспекты его правления – пожалуйста. У меня нет претензий ни к Сталину, ни к его сподвижникам. Одним из самых светлых воспоминаний моего детства стали визиты к бабушкиным знакомым, добрейшим людям, они меня очень любили, а хозяин семейства, как я узнал уже выйдя из детского возраста, занимал в свое время немелкую должность в системе ГУЛага. Хочу ли я зла тем старикам – сколько их уцелело – или, ретроспективно, им же молодым? Конечно, нет.

Что же мне не нравится в сталинизме? Мне не нравится то зло, на котором вырос ГУЛаг, черные "воронки" и речи "простых советских женщин". Нет, я не скажу, что "это не должно повториться", поскольку, во-первых, над этим заклинанием (произносимым, правда, совсем не по поводу сталинизма) смеялся в свое время едва ли не каждый уважающий себя советский интеллигент, а во-вторых, ничего "этого" (то есть гитлеровских или сталинских лагерей) в ближайшие 20-30 лет совершенно точно не появится. Но это зло осталось и имя ему – покорность перед грубой силой.

Это родовое проклятье России. Не русских, а всей страны. То ли у нас недостает сил, чтобы противостоять этому злу, то ли не хватает умения. Многие, наверное, наблюдали как какой-нибудь поклонник грубой государственной силы в ответ на обвинение в сталинизме гневно возражает, что его оскорбили, поскольку-де у него самого кто-то в семье пострадал. Я называю такой феномен сталинизмом без Сталина. Никита Михалков – яркий пример такого сталинизма.

"Лояльность к власти, умение достойно подчиняться авторитетной силе", которые Никита Михалков перечисляет среди "ценностных установок", заставляют вспомнить сценку из "Трудно быть богом", где родовитому дону Кэу назначили три дюжины розог по обнаженным мягким частям с целованием ботинка его преосвященства – "К огромному изумлению Руматы, дон Кэу не протестовал. Видимо, он уже всякого насмотрелся в этой очереди. Он только крякнул, с достоинством поправил усы и удалился в коридор".

"Авторитетная сила" – вдумайтесь, насколько точно в этих словах выражено все подсознание нашего "просвещенного консерватора"! Никто иной как уголовный авторитет в наколках встает за ними. Ведь можно было сказать: "государственной необходимости", "долгу перед народом" и т.п., но нет – "авторитетной силе!".
Как известно, в повести Стругацких "Полдень XXII век", вышедшей в 1962 году, упомянут метод кодирования мозга, происходящий по "третьей системе Каспаро-Карпова". Образ дона Кэу, с достоинством поправляющего усы перед целованием ботинка, видимо, тоже можно считать пророчеством. "Где-то в середине очереди громко, так, чтобы все слышали, дон Сэра уже третий раз за последние пять минут провозглашал: "Не вижу, почему бы даже благородному дону не принять пару розог от имени его преосвященства!".

Меня иногда называют консерватором. В последнее время я неоднократно предлагал тормозить прогресс. Целенаправленно замедлять развитие экономики и социума. Время этих идей придет позже и вряд ли их свяжут с моим именем. Пока же консерватизмом у нас считаются взгляды тех, кто просто-напросто не желает рисковать своей властью. Той частичкой "авторитетной силы", которая им досталась. Эти люди никогда не скажут, что историю надо повернуть назад, они скажут: "конечно, вперед, но так, чтобы сохранилось все, что нам мило и дорого, чтоб и рыбку и...". Что бы наши "консерваторы" ни говорили, они не против революций, они лишь против того, чтобы результатами социальных подвижек пользовались все кому не лень.

Вот это: "все – мое!" звучит у таких "консерваторов" слишком явственно, чтобы его можно было не расслышать. Никакой концепции развития у них нет, не нужна им концепция, а все их разговоры о традициях и духовности имеют слишком явственный подтекст: "девка должна быть красивой, стыдливой, и ложиться по первому зову".

Желание найти сильного и подчиниться, ненависть к тому, кто не хочет подчиниться, к тому, кто не как все – вот что лежит в основе российского общественно-политического процесса. Сейчас-то легко сказать, что пошедшие против власти похитили миллиарды у "Томскнефти", но началась эта ненависть гораздо раньше, в ту пору когда никиты сергеичи были все такими же сытыми и гладкими, зато вольнодумцы – голодными (Консерватизм, он для солидных людей. А бескорыстных консерваторов пускают побоку, как Сталин коминтерновцев. Впрочем, бескорыстным ли роптать на упущенную выгоду!).

Вся российская политика – это борьба за приближение к "авторитетной силе", то есть к тому статусу и состоянию, когда ты сможешь ударить недруга коленом в пах. Это и есть тот самый великий секрет российской политики, недоступный пониманию иностранцев. Они гадают о причинах сворачивания России назад, к диктатуре грубой силы, а не догадываются заглянуть к Гоголю, где уже все сказано: "Француз или немец век не смекнет и не поймет всех его особенностей и различий; он почти тем же голосом и тем же языком станет говорить и с миллионщиком и с мелким табачным торгашом, хотя, конечно, в душе поподличает в меру перед первым. У нас не то: у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у которого их триста, а с тем, у которого их триста, будут говорить опять не так, как с тем, у которого их пятьсот, а с тем, у которого их пятьсот, опять не так, как с тем, у которого их восемьсот; словом, хоть восходи до миллиона, всё найдутся оттенки".

Демократии у нас нет не потому, что "Путин зол", а потому, что нет людей, готовых стать демократами. Есть сумасшедший Таки-нет, срывающий со столбов объявления "русская семья снимет квартиру" как дискриминационные, ну так по нему и видно насколько комична в наших палестинах такая фигура, а большинство – большинство не решится доверить свои проблемы закону и предпочтет решить их неформально, через нужных людей, тех, что стоят поближе к "авторитетной силе". Мы, в большинстве своем, уважаем силу, уважаем Сталина – нет, не конкретного усатого персонажа, а такого, который был бы за нас, вернул бы нам величие, а весь свой гнев обрушил бы на тех, кто наш враг, то есть враг народа. Нет, мы помним, что тут двоюродную тетю в ссылку, там – прадедушку-священника... Но кто ни разу не мечтал о "высокоточном" Сталине, о таком, которым бы шарахнуть ровнехонько по приватизаторам 90-х, по расшумевшимся соседям или обнаглевшим коллегам.

Я уже говорил раньше, что наша история так долго диктовалась нам сверху, что теперь сама попытка частных лиц ее пересматривать, выдвигать свои версии кажется нам чем-то недопустимым. Сталин – это метасимвол российской власти, создающий шаблон всей российской государственности. Ну нельзя по нему шарахать и ждать, что русский человек улыбнется в ответ. Обругать Сталина – это напасть на саму эту "авторитетную силу", ударить по святому, причем по тому святому, святость которого немногие могут открыто признать или даже осознать.

Сталин и Гитлер, к сожалению, возможны. Просто в ближайшие десятилетия для реализации их историко-политических проектов не будет достаточных условий. Впрочем, на наш век дерьма все равно хватит.