Советский гуманизм и украинский национализм.

Львов – один из красивейших городов планеты. Он полон старины и романтики, его архитектурный облик богат и неповторим. Его можно назвать шедевром художественной и архитектурной мысли. Но для меня он - шедевр человеческой злости и подлости.

Я родилась во Львове. Прожила в этом городе до 14 лет. Сейчас приезжаю туда каждые полгода. Во Львове у меня осталась бабушка, друзья, одноклассники, соседи.

Я помню Львов еще в те времена, когда он был в «железный объятьях советской власти». В области и в самом городе успешно работали десятки заводов: Электрон, автобусный, инструментальный, кондитерская фабрика «Свиточ» и др. Город был центром научной и культурной жизни не только Украины, но и всего Советского Союза. Было невероятно престижно учиться во львовском университете или медицинском институте, политехнике или знаменитом львовском физкультурном институте.

Хоть я и училась в русской школе, в программе обучения обязательными предметами стояли украинский язык и литература. Большая часть школ в городе была украинская. Никогда не было и речи о запрете украинского языка или о каком бы то ни было его притеснении в этом регионе. Газеты, вывески, объявления и афиши в городе были на украинском. В музеях названия картин писали на двух языках – на украинском и русском (сейчас же во львовской картинной галерее, историческом музее надписи на русском грубо замазаны, на их месте сделаны надписи на английском с тупой надеждой, что они кому-то будут интересны).

В 1987 году я впервые пошла в церковь. На Пасху наша соседка-украинка тетя Соня показала мне, как красить яйца луковой шелухой, как уложить в пасхальную корзинку кулич, яйца, копченую колбасу, сало, корень петрушки, и повела меня в церковь. Святили все это добро прямо на улице, потому что людей было очень много, они заполняли тротуар с обеих сторон улицы метров на сто. Мои родственники тогда в церковь не ходили, но «отправлению ритуалов» никто не препятствовал.

Тетя Соня говорила только на украинском языке. Она сама приглашала меня в гости и учила раскрашивать яйца воском, плести из бисера герданы, вышивать. У нее была острая человеческая потребность передать кому-то те навыки и знания, которыми она обладала - эту нить украинской культуры, которую я, русская девочка из семьи коммунистов, принимала с благодарностью и восторгом.

Муж тети Сони, дядя Андрей, суровый молчаливый старик с извечной трубкой в зубах как у морского волка, восседал с утра до вечера на крыльце нашего дома как на капитанском мостике.

В молодости он был бендеровцем, так говорила сама тетя Соня. Но мой дедушка запретил мне рассказывать об этом своим друзьям. «Бендеровцем он был в молодости, оружие сдал сам, советская власть его простила. Зачем ворошить прошлое и будить в сердцах национальную вражду?», - говорил мой дед.

Такова была политика советской власти во всем регионе. Уже позже я поняла, что эта политика была неверна. Советской властью было гарантировано уважение и нормальная жизнь этим людям. И даже мы, дети, своим заговорческим шепотом не должны были нарушать этот обет. И вот спустя 20 лет, когда я увидела, как плюют в спины нашим ветеранам, пришедшим 9 мая к монументу Победы, плюют и выкрикивают гадости эти выращенные, откормленные, выученные советской властью хмыреныши, я поняла, что советская власть ошиблась. Ошиблась в масштабах своей гуманности. Человеческие правила неприемлимы в зверином обществе. Уходившие из послевоенного Львова поляки предупреждали советских солдат о злобной натуре местных. Моя бабушка знала польский язык и успела завязать знакомства с некоторыми львовскими поляками. Ох, и ненавидели они местное «быдло». Они называли их только этим польским словом.

А вот моя бабушка из тех же соображений политкорректности никому не рассказывала о том как расквартированные во время войны в 30 км от Львова в местечке Жовква, они, советские солдаты, навлекли беду на все село, которое бенедровцы вырезали за одну ночь за «содействие красным». Было убито около 20 украинцев, некоторые были обезглавлены. Ни одного красноармейца они не тронули. На это у борцов за свободу Украины не хватило духу.

Сейчас Львов покинуло большинство русских, евреев и украинской интеллигенции. Город заполонили сельские жители из окрестных районов. Сама же львовская интеллигенция называет их рогулями. В городе нет хозяйствующей власти, почти не работаю ЖЭКи и коммунальные службы. В городе есть власть самодурства и антироссийской пропаганды. Не надо приводить сотни примеров, достаточно упомянуть о переименовании улицы Лермонтова в улицу Джахара Дудаева. Это вам не улица бендеры, шухевича или прочей нечестии! Улица Дудаева значит гораздо больше!

И я не знаю, как теперь мне любить этот город, такой дорогой и милый моему сердцу и такой ненавистный ему. Город сколь красивый, столь и ужасный. Город-призрак.