Мой стих дойдет через хребты веков и через головы поэтов и правительств

Ворвались.
На ковры!
Под раззолоченный кров!
Каждой лестницы
каждый выступ
брали,
перешагивая
через юнкеров.
Как будто
водою
комнаты полня,
текли,
сливались
над каждой потерей,
и схватки
вспыхивали
жарче полдня
за каждым диваном,
у каждой портьеры.
По этой
анфиладе,
приветствиями оранной
монархам,
несущим
короны-клады,-
бархатными залами,
раскатистыми коридорами
гремели,
бились
сапоги и приклады.
Какой-то
смущенный
сукин сын,
а над ним
путиловец-
нежней папаши:
"Ты,
парнишка,
выкладывай
ворованные часы-
часы теперича наши!"
Топот рос
и тех
тринадцать
сгреб,
забил,
зашиб,
затыркал.


Забились
под галстук-
за что им приняться?-
Как будто
топор
навис над затылком.
За двести шагов...
за тридцать...
за двадцать...
Вбегает
юнкер:
"Драться глупо!"
Тринадцать визгов:
-Сдаваться!
Сдаваться!-
А в двери -
бушлаты,
шинели,
тулупы...
И в эту
тишину
раскатившийся всласть
бас,
окрепший
над реями рея:
"Которые тут временные?
Слазь!
Кончилось ваше время".
И один
из ворвавшихся,
пенснишки тронув,
объявил,
как об чем-то простом
и несложном:
"Я,
председатель реввоенкомитета
Антонов,
Временное
правительство
объявляю низложенным".