ОСНОВАНИЯ РЕЛИГИИ

ОСНОВАНИЯ РЕЛИГИИ

Борис Ихлов

Что произошло? Исчезли догматика и схоластика, которую под маской марксизма-ленинизма свыше 60 лет насаждала в обществе правящая элита СССР.

Но эти догматика и схоластика не заполняли индивидуальное сознание, наоборот, его заполняла легкая фронда. Но главным образом – трудовое общежитие на предприятии.

Это заполнение исчезло в ходе либеральных реформ. Возникла пустота.

Ее заполнили религией? В одной из статей журнала «ПОЛИС» за 2006 год указывается, что по данным социологически опросов лишь 9% населения считали религию чем-то важным.

Пустоту заполнили заговоренная вода, путешествия во времени, нетрадиционная медицина, конспирология, верховные шаманы Севера и Чукотки, инопланетяне, опусы Бушкова, Калашникова, спичи Кагарлицкого, Кургиняна, Фурсова, целой армии проповедников нового типа. И началось не с 1991 года, а раньше – с фальсификаций Климова и Резуна-Суворова, с писанины святых отцов всесоюзного общества борьбы за трезвость, Углова, Мерзлякова и др., с мошенников Алана Чумака, Джуны Давиташвили и Кашпировского.

Возникает религия нового типа, по выражению Маркса, «превращенная социальная форма», когда в сознании маргинализованных слоев общества, вырванных из мейнстрима общественных связей, фетиши средств массовой информации подменяют реальность. Маркс пишет, что религия есть не только искаженное отражение действительности, но восполнение.

В «Тезисах о Фейербахе» Маркс пишет: «… то обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя и переносит в облака как некое самостоятельное царство, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы» (Соч., Т. 3. С. 2)

Но любая субстанция самопротиворечива. Какое же противоречие имеет в виду Маркс? - Саморазорванность в форме маргинализации по мере роста армии безработных, в форме отчуждения от реальности с помощью интернета, наконец, в форме отчуждения от средств производства.

Объективные причины

Причины возникновения религии обычно делят на социальные и гносеологические.

Разумеется, истоки религии объективны, утверждение атеистов XVIII века Сильвена Марешаля, Жана Мелье или атеиста XX века Генриха Эйльдермана, что «религия выдумана попами», не выдерживает критики.

К социальным истокам религии относят взаимоотношение человека с непонятными силами природы, а также отношение человека и общества.

Этнограф Б. Малиновский, исследовавший быт туземцев Тробриандовых островов (Меланезия), обнаружил, что магия предваряет и сопровождает те виды трудовой деятельности туземцев, в которых присутствует неуверенность в результатах затраченных усилий, большую роль играет случай.

Законы природы и общества выступают как слепые, стихийные силы, которые в его сознании принимают сверхъестественный облик.

Конкретнее под объективными социальными основаниями религии имеют в виду классовую структуру общества и вытекающие из нее отношения частной собственности. И Аристотель, и большевик Богданов указывали, что религия есть отражение в общественном сознании общественной иерархии. Ленин подчеркивал, что религия есть отражение экономических отношений.

Фейербах отмечал, что бог есть совокупность качеств, отделенных, с одной стороны, от природы и, с другой — от человека, абсолютизированных и перенесенных на воображаемое личное существо. Богу приписывается вечность, в то же время это царь, но царь идеальный, справедливый, любящий, заботящийся.

С другой стороны, как писал Ленин: «Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей. В чудеса и т.п.… религия – род духовной сивухи, в котором рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь» (ПСС, Т. 12. С. 142-143).

Но это не все объективные причины религии.

Противоречие присуще субстанции, оно выражается, как формулировал Гегель, в ее «внутреннем беспокойстве». Это внутреннее беспокойство как нельзя более присуще не субстанциальному индивидуальному сознанию.

Сознание индивидуально только тогда, когда оно чем-то отлично от общего среднего. Этим отличием становится обладание – образованием, умением, знаниями, чьей-то душой, вещью.

Если души проданы собственнику средств производства, если нет ни образования, ни науки, в ранг фетиша будут возведены вещи. Так, в США один тинэйджер покончил с собой, когда отец запретил ему пользоваться автомобилем. После того, как Ростехнадзор заблокировал некоторые социальные сети, многие российские тинэйджеры плакали, они лишились своего фетиша, в их индивидуальном сознании возникла ничем не заполняемая пустота. Некоторые испытывают ужас, когда ломается их компьютер.

Сакрализуются вещи вообще, возникает товарный фетишизм, наконец, фетишем становится товар вообще, товар, лишенных всех качеств какого-либо товара – деньги, которым присваиваются все качества вообще.

Бог как заполнение пустоты вследствие «внутреннего беспокойства» - индивидуален. Невозможно любить то, что не обладает цветом, вкусом, запахом, то, что нельзя ощутить руками, услышать или узнать , желательно, на своем опыте, как проявление действия в природе и обществе . Но можно поклоняться фантазии, которую индивидуальное сознание наделяет абсолютным знанием, душевной красотой и могуществом.

«Религия, – пишет Маркс, - это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она – дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа», т.е. обезболивающее (Соч., Т. 1. С. 415).

Таким образом, бог есть деньги, они тождественны по генезису возникновения их образа в индивидуальном сознании и по своей сущности. Маммона, телец златой – это божество, которому поклоняются народы.

Могут возразить, что ученые, люди искусства, врачи и др. тоже бывают верующими.

Здесь второе основание религии: общественное сознание, которое господствует над индивидуальным. Личность человека, констатирует Маркс в «Тезисах о Фейербахе», есть совокупность общественных отношений, это новое в сравнении с животными системное качество.

Индивидуальное сознание жестко формуется общественным, газетные фетиши, подчеркивает Маркс в «Экономических рукописях 1857-1859 гг.», столь же материальны, как стол или табурет.

В новейшее время возникла новая порода ученых, которые внезапно поверили в бога исключительно с целью соответствовать истеблишменту.

Таким образом, вторая ипостась бога – это общественно усредненный бог.

Основатель французской социологической школы Э. Дюркгейм так и полагал, что религия есть исключительно общественное явление («Элементарные формы религиозной жизни, тотемическая система в Австралии», 1912), однако социум он рассматривал лишь как единство психического, при этом индивидуальные и классовые истоки религии остались за пределами его внимания.

Казалось бы, третья ипостась – биологическая, страх смерти. Религия же предлагает воскресение. Апостол Павел разъясняет: «Если нет воскресения из мертвых, то и Христос не воскрес, а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Кор. 15:13-17).

Однако именно для верующих тезис воскресения направлен против веры: во-первых, практика, жизнь показывает, что никто не воскресает, а воскресение Христа или Лазаря недоказуемо. Во-вторых, конец света в любом случае означает какую-либо из космических катастроф, которые многочисленны и неизбежны. Воскреснуть после них означает тут же снова погибнуть. В-третьих, зачем уверовавшим воскресать, если они попадают в рай?

С другой стороны, за сотни тысяч лет Homosapiens увеличил среднюю продолжительность своей жизни в 5 раз, с 15 лет до 75, и это не предел, уже есть научные предпосылки, чтобы увеличить ее до 1000 лет.

Наконец, многие верующие отрицали и бессмертие души – Ибн-Рушд (Аверроэс), Пьетро Помпонаци (1462-1524), Лючиано Ванини. «Душа умирает вместе с телом», – писал Ванини.

Помпонации отмечал, что существует множество верующих, не признающих тезис о бессмертии души и воздаянии.

Сигер Брабантский отрицал мучения в аду, т.к. умершее тело не может чувствовать.

Не верил в бессмертие душ Франсуа Рабле, Омар Хайям отрицал загробный мир в целом.

Эволюция религиозных форм

К психологическим истокам религии относят чувство страха, в целом отрицательные эмоции, горе, одиночество.

Но совсем не обязательно испытывать горе, чтобы начать призывать добрых духов ловчее поймать лань или наделить надпись на глиняной дощечке или рисунок на скале волшебными свойствами.

Сначала появляется фетиш – амулет, оберег. Затем ребенок вступает в мир анимизма, дождь, снегопад, гроза обретают душу. Наконец, дождь или гроза становятся тотемом, судьба ребенка связана с ними.

Религия, утверждал Энгельс, это «фантастическое отражение в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, отражением, в котором земные силы принимают форму неземных» (Соч. Т. 20. С. 328).

Как плод в чреве матери проходит все стадии эволюции человека, так ребенок проходит все стадии развития религии, но вместо неведомых сил природы выступает давление взрослого мира и угнетение уголовно-подростковой среды.

Энгельс не совсем прав: ребенок не отождествляет угнетение с тотемом. Наоборот, он берет его в себе в союзники, как соратника в сопротивлении, придумывает заклинания, чтобы вызвать дух грозы, леса или океана. Сакральный смысл приобретают особые, избранные места: крыша на высотном доме, опушка леса, пустырь за заводом. Поэтому ребенок – идейный спиритуалист, мистик, эзотерик.

Первобытный человек не выделял себя из природы, он представлял природные явления антропоморфно, как живые, сознательные существа.

«В первобытной философии всего мира солнце и луна одарены жизнью и по природе своей принадлежат как бы к существам человеческим. Обыкновенно противополагаемые друг другу как мужчина и женщина, они, однако, различаются относительно пола, приписываемого тому и другому...

У племени мбок-коби в Южной Америке луна играет роль мужа, а солнце - его жены... В мифологии алгонкинов солнце, наоборот, выступает как муж, а луна как жена» (Тэйлор Э. Первобытная культура. М., 1939. С. 208).

Но ребенок не может отождествлять себя с солнцем или ветром.

Маркс писал: «… религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или снова себя потерял» (Соч., Т. 1. С. 414).

Не совсем так. Ребенок-анимист связывает собственные переживания с явлениями природы.

Во-вторых, когда душе некуда приткнуться, он наделяет абсолютными качествами либо героя из книги, которого представляет живым, либо женщину вообще – как воплощению совершенства, либо девочку из соседнего подъезда, которая вне зависимости от ее реальных качеств становится идеалом и – идолом.

Если же привязанности ребенка становятся источником страданий, его мистицизм может приобрести хроническую форму, как у Эммануила Сведенборга, которого отвергла любимая девушка. Высоко образованный ученый, натуралист, изобретатель, метролог, механик, космолог, алгебраист Сведенборг стал христианским теософом и занялся богопознанием.

Разумеется, не всякий страх ведет к вере, но страх перед неведомым, которое сознание наделяет мистической силой. Так, в древнем Китае панический страх вызывал белый квадрат, который зрительская фантазия населяла любыми ужасами, на которые только была способна.

«Религия возникла в самые первобытные времена из самых невежественных, темных, первобытных представлений людей о своей собственной и об окружающей их внешней природе», - писал Энгельс (Соч. Т. 21. С. 314).

«Силы природы представляются первобытному человеку чем-то чуждым, таинственным, подавляющим. На известной ступени, через которую проходят все культурные народы, он осваивается с ними путем олицетворения» («Антидюринг». Соч. Т. 20. С. 326).

Людвиг Фейербах утверждал, что в основе религии – невежество и страх перед явлениями природы и пере смертью. Так же считали Демокрит и Лукреций Кар. Ленин, цитируя древнеримского поэта Стация, тоже утверждает, что «страх создал богов».

Источники страха – угрозы со стороны природы и классовое угнетение.

Однако и это не совсем так.

Становясь школьником, ребенок стремится выйти за пределы программы и потому обязательно сталкивается с собственным бессилием в науке. Не страх перед неведомыми явлениями природы, а трудность постижения природы неминуемо ведет к мистицизму. Если ребенок склонен к экзальтации, он будет искать ответы на сложные вопросы в озарениях, подобно коту Мурру из сказки Гофмана, который учился читать, взяв в лапы книгу и ожидая, когда это озарение наступит. Так стал основателем современного мистицизма сапожник Якоб Бёме, переживший видение, благодаря которому смог «проникнуть в сокровенные глубины природы» (Вер Г. «Якоб Бёме, сам свидетельствующий о своей жизни», Челябинск, 1998). Так началась новая эра ясновидцев и магов.

Так мыслил эзотерик Ньютон, не в силах постичь космические явления и приписывая их воле бога.

Именно потому, что Ньютон объявил, что свои законы он вывел из законов божьих, мы сегодня называем законы механики законами Ньютона, хотя это законы Декарта, считаем, что дифференциальное счисление открыл Ньютон, хотя его открыл Лейбниц, и закон всемирного тяготения тоже приписываем Ньютону, хотя его открыл Роберт Гук, а Ньютон приложил все усилия, чтобы уничтожить его работы, и подленько обвинял Лейбница в плагиате.

Так обращаются к религии современные ученые, не страшащиеся ударов грома, но останавливающиеся перед загадками мироздания. Так появились торсионные поля, «хронобиология», верования в параллельные миры, в тайное мировое правительство, во всеобщую запрограммированность, отрицание теории эволюции, теории относительности и т.п.

Но может ли для психически здорового человека его фантазия стать объективной реальностью?

Для того, чтобы это произошло, она должна стать феноменом массового сознания, общественным сознанием. Но и без этого конституирования фантазии вполне могут подменять реальность. Так, индейские племена и племя Сенуа в Малайзии верят, что видения, являющиеся человеку во сне, являются реальными событиями.

«То вдруг её я ненавидел, И трепетал, и слезы лил, С тоской и ужасом в ней видел Созданье злобных, тайных сил», - писал Пушкин в «Евгении Онегине» о своем детстве. То есть, маленький Пушкин вне всякого общественного сознания свои фантазии принимал за реальность.

Во-вторых, чтобы возник тотем, нужно воображение, способность чувствовать красоту природы. Если нет этой способности и воображения – никакого фантастического отображения не будет, дождь, снег останутся просто дождем и снегом, ребенок остается стихийным спиритуалистом, то есть, бессознательно вершит по какому-либо поводу карго-культ, который исполняют и животные.

Городской ребенок не втянут в производственный цикл и не ведает сельского хозяйства, поэтому вещи, одушевленные предметы для него появляются ниоткуда. Братика или сестричку можно купить в магазине. Поэтому ребенок – стихийный идеалист. И одновременно - стихийный материалист в одном лице, поскольку ему чужд акт творения.

Ребенок не верит в бога карающего, потому что ему достаточно родителей и уголовного мира. Ребенок не верит в бога милостивого, потому что защиты от родителей и уголовщины нет.

Объективная субъективность

Ленин отмечает: «Религия есть один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством» (ПСС, Т. 12. С. 142). Казалось бы, одиночество прекращается в церкви? Но в церкви нет общения, есть лишь поп. Ленин подчеркивает, что идея бога никогда не связывала личность с обществом (ПСС, Т. 23. С. 90).

Обычно под субъективными основаниями религии понимают противоречие между умственным и физическим трудом, необразованность занятых физических трудом, а также особенности спекулятивного мышления (гносеологические корн религии).

Представления отличается от ощущений и восприятий тем, что позволяют воспроизводить в сознании объект и оперировать этим воспроизведением.

Ленин пишет: «Раздвоение познания человека и возможность идеализма (= религии) даны уже в первой, элементарной абстракции «дом» вообще и отдельные домы» (ПСС. Т 29. С. 330).

Маркс и Энгельс в работе «Святое семейство» показывают, как мышление отделяет созданную им абстракцию предмета от предмета: «Чтобы превратить любовь в «Молоха», в воплощённого дьявола, г-н Эдгар превращает её предварительно в богиню. Став богиней, т. е. предметом теологии, любовь, разумеется, подлежит теологической критике; да и помимо того бог и дьявол, как известно, не далеки друг от друга. Г-н Эдгар превращает любовь в «богиню», и притом в «жестокую богиню», тем, что из любящего человека, из любви человека он делает человека любви, — тем, что он отделяет от человека «любовь» как особую сущность и, как таковую, наделяет её самостоятельным бытием. Посредством такого простого процесса, посредством такого превращения предиката в субъект можно все присущие человеку определения и проявления критически преобразовать в фантастические отдельные существа и в самоотчуждения человеческой сущности… (Соч., Т. 2. С. 22)

… Когда я из действительных яблок, груш, земляники, миндаля образую общее представление «плод»; когда я иду дальше и воображаю, что моё, выведенное из действительных плодов, абстрактное представление «плод» есть вне меня существующая сущность, мало того—истинная сущность груши, яблока и т. д., то этим я, выражаясь спекулятивным языком, объявляю «плод» «субстанцией» груши, яблока, миндаля и т. д. Я говорю, следовательно, что для груши несущественно то, что она — груша, для яблока несущественно то, что оно — яблоко. Существенное в этих вещах, говорю я, есть не их действительное, чувственно созерцаемое наличное бытие, а абстрагированная мною от них и подсунутая под них сущность, сущность в моём представлении, «плод». Я объявляю тогда яблоко, грушу, миндаль и т. д. простыми формами существования, модусами «плода». Правда, мой конечный рассудок, находящий себе поддержку в чувствах, отличает яблоко от груши и грушу от миндаля, но мой спекулятивный разум объявляет это чувственное различие несущественным и безразличным. Спекулятивный разум видит в яблоке то же, что в груше, в груше то же, что в миндале, а именно -«плод». Различные по своим особенностям действительные плоды являются отныне лишь иллюзорными плодами, истинную сущность которых составляет «субстанция» «плод»…

Спекулятивное мышление, сделавшее из различных действительных плодов один «плод»

абстракции — «плод вообще», вынуждено поэтому, чтобы прийти к видимости некоторого действительного содержания, попытаться тем или иным образом вернуться от «плода», от субстанции, к действительным, разнообразным обыденным плодам - к груше, яблоку, миндалю и т. д. Но насколько легко из действительных плодов создать абстрактное представление «плод», настолько же трудно из абстрактного представления «плод» создать действительные плоды. Больше того, перейти от абстракции к тому, что является прямой противоположностью абстракции, просто невозможно, если не отказаться от абстракции.

Спекулятивный философ отказывается поэтому от абстракции «плода», но он отказывается от неё на особый, спекулятивный, мистический манер, — так именно, что сохраняется видимость, будто он не отказывается от абстракции. Поэтому он и действительно лишь по видимости выходит за пределы абстракции. Он рассуждает примерно следующим образом: если яблоко, груша, миндаль, земляника действительно не что иное, как «субстанция вообще», «плод вообще», то спрашивается, каким же образом «плод вообще» представляется мне то в виде яблока, то в виде груши, то в виде миндаля, -откуда эта видимость многообразия, столь осязательно противоречащая моему спекулятивному представлению о единстве, о «субстанции вообще», о «плоде вообще».

Это происходит от того, отвечает спекулятивный философ, что «плод вообще» - не

мёртвая, лишённая различий, покоящаяся сущность, а сущность живая, себя в себе различающая, подвижная… Различные обыденные плоды суть различные проявления жизни «единого плода»… каждый отдельный плод есть особое воплощение субстанции, абсолютного плода… мы вновь обретаем все действительные плоды, но уже как плоды, имеющие более высокое, мистическое значение, — плоды, которые выросли не из материальной почвы, а из эфира нашего мозга…» (Соч., Т. 2. С. 64-65).

Именно таким спекулятивным образом возникают преставления о путешествиях во времени, когда отрицательное или продолженное в далекое будущее время в декартовой системе координат принимается за реально существующее время.

Именно таким образом все лучшее, что есть в человеке, отделяется от человека и переносится на небеса.

Но субъективные основания религии на этом не заканчиваются.

Причина религиозности есть причина идеалистического восприятия мира, она коренится в субъективности восприятия. Таким образом, причины искаженного восприятия действительности – объективно субъективные и объективно субъективно субъективные. Вторые означают зависимость восприятия от чьего-либо мнения, от настроения и т.д. Первые – это особенности отражения мира в воспринимающем субстрате. Так, ребенок видит изображение мира в соответствии с законами оптики, т.е. перевернутым, и лишь практика, взаимодействие с мозгом постепенно переворачивают изображение. Человеческий глаз не отображает, например, квадрат как квадрат, сначала он строит треугольники, трапеции, прямоугольники, действуя по методу последовательных приближений.

Таким образом, ошибочность суждений, как и идеализм, является закономерностью, которую не нужно путать с отношением абсолютной и относительной истин. Отличие религиозного сознания от научного в том, что религиозное сознание останавливается на ошибке, научное сознание продолжает поиск истины.

Январь 2023