Интеллигенция? Не там искали!

Беда госпожи Холиной в том, что она ошиблась дверью. Шла к интеллигентам, а попала к незатейливым людям, пусть и с высшим образованием.

Русскую интеллигенцию придумал не Боборыкин, а Жуковский. Как раз в том году, когда Боборыкин родился. И как раз в смысле Боборыкина — образованное сословие. А вообще интеллигенцию — как термин, обозначающий интеллект, который сознаёт не только объект, но и самого себя, — придумал Иоганн Готлиб Фихте ещё раньше. Но не в том дело. Интеллигенция существовала всегда. Не только как познающий себя дух (хоть по Фихте, хоть по Гегелю), но и как социальная группа. Поскольку в любом обществе есть литераторы, художники, учёные, преподаватели, врачи, философы, политики, которые занимаются этим делом профессионально, на постоянной основе. Это банально.

Столь же банальны два следующих тезиса.

Первый: образованное сословие отражает все особенности времени и места, то есть страны и эпохи. Интеллигенция Германии, Франции и Англии — это три разные интеллигенции. Интеллигенция Германии 1830-х, 1930-х и 1960-х — тоже три совершенно непохожие друг на друга интеллигенции. По своим ценностям, по особенностям полученного образования, по конкретной специфике занятости и, главное, по личному составу. По тому, откуда они взялись, откуда пришли в интеллигенцию. Разумеется, это же касается и русской интеллигенции — она не с неба упала, а вышла из народа в самом широком смысле этого не очень определённого понятия. Собственно, интеллигенция есть верхушка народа, и ничего особенного в слове «верхушка» нет. Князья и герцоги — верхушка аристократии. Олигархи — верхушка плутократии. Инструментальщики шестого разряда — верхушка промышленного пролетариата.

Второй тезис: любая интеллигенция делает своё ежедневное простое дело, работает свою работу: пишет, учит, лечит, рисует, лепит, исследует, перебрасывает тексты из прошлого в будущее. В этом её задача, миссия и оправдание. И этим она ничуть не отличается от тех, кто занимается другим трудом. Когда лучше, когда хуже.

Вот и всё об интеллигенции. Говорено-переговорено.

Ну а ругать интеллигенцию, плеваться в этом направлении — вообще банальней некуда. Здесь уже трудно переплюнуть Победоносцева и Розанова и особенно авторов сборника «Вехи», а также участников дискуссии вокруг этой книги, которая вышла сто лет назад. Не забыть ещё Жюльена Бенда, книгу которого «Предательство интеллектуалов» упоминают у нас в последнее время сплошь и рядом (иногда кажется, что за красивое название, а не по сути написанного в ней). В общем, старая история.

Но тут есть одна милая подробность. Интеллигенция — это смоляное чучелко из народной сказки.

Тот, кто ругает интеллигенцию, ругает прежде всего самого себя. Любое рассуждение об интеллигенции и неинтеллигенции (и народе, и мещанстве, и «образованщине») — само это рассуждение ставит человека в позицию интеллигента, то есть разумного, мыслящего человека, который осознаёт свои мысли, рефлектирует их.

Третьего не дано. Можно быть либо неинтеллигентом, то есть молчать об интеллигенции, или быть интеллигентом, то есть говорить о ней. В частности, говорить о её мерзопакостности. То есть говорить о себе. Ругать и проклинать себя, несчастного мыслителя.

Даже когда очень простой и сильно пьяный человек говорит своему собеседнику «интеллигент поганый, шляпу надел!» — он тоже тем самым делает шаг к интеллигенции. Потому что начинает мыслить, пусть даже по шаблону. И тоже ругает самого себя. В частности, ругает себя ещё и потому, что не заработал на шляпу и не умеет затравить анекдот, чтоб все заржали.

А когда интеллигенцию ругает человек не совсем простой и не очень пьяный, то он всё сильнее влипает в смоляное чучелко. Ругань по адресу интеллигенции — это, если угодно, «отчуждающая проекция». То, что человек ненавидит в себе самом, он приписывает другим. В данном случае — интеллигенции. Всё-всё — от бытовой и политической подлости до дурного вкуса, от безграмотности до безответственности, кончая интеллигентностью как таковой.

Наиболее жёсткие критики интеллигенции — тот же Победоносцев, к примеру, или мой любимый колумнист «Часкора» Игорь Манцов — были и остаются интеллигентными (то есть умными, образованными и вежливыми) людьми. Поэтому их читать интересно.

К сожалению, Арину Холину, которая написала статью «Зона Neverland», к этой компании не припишешь. Она на удивление необразованна и вообще хромает по части общей осведомлённости (с этого раздела, кстати, начинается тест на уровень интеллекта). Например, Катерину из «Грозы» она называет Екатериной. Это всё равно что Наташу Ростову называть Натальей. Она считает, что исполнители приблатнённого шансона занимают первые строки в списке журнала «Форбс». Это несколько смешно. Она считает, что Высоцкий зарабатывал больше нынешних эстрадных звёзд. Это ещё смешнее. У неё весьма неортодоксальные представления о собаководстве. Но самое главное — говоря об интеллигенции, она имеет в виду мещанство, то есть благоустроенные массы работников «чистых» профессий. То есть она явно не читала Иванова-Разумника, что, конечно, жаль.

Но ещё жальче, что всю свою критику советско-российской интеллигенции госпожа Холина строит на противопоставлении нашей и ихней эстрадной музыки. То есть вся беда русско-советской и постсоветской интеллигенции (в отличие от интеллигенции западной) состоит в том, что тупой Совок-Рашка любит Пугачёву и блатняк, а просвещённый Запад — Мадонну и Леди Гагу. И вообще вся беда от сервиза «Мадонна» и салата «Мимоза». Так что запомни, читатель: певица Мадонна — это хорошо. А одноимённый сервиз — плохо.

Но читать весь этот яростный и малограмотный захлёб интересно.

И вот почему. Госпожа Холина пишет искренне. Её статья — прекрасный в своей наивности образчик завистливой и слёзной злобы.

Ненависть к интеллигенции в исполнении госпожи Холиной очень похожа на утверждение наших эмигрантов по поводу «тупых америкосов». Дело в том, что америкосы, с которыми общаются наши эмигранты, — действительно тупые. Мещане. Мелкие буржуа. Трудяги и скопидомы. Действительно, таких людей большинство — даже в самых развитых странах.

Беда наших эмигрантов (не всех, конечно, а тех, кто кричит о тупых америкосах) состоит в том, что их не пустили в дома, где живут и общаются америкосы острые. Учёные, писатели, журналисты, профессора. Ну не вышло у них попасть в круг американской (или иной какой-то заграничной) интеллигенции. Вот они и бесятся сквозь слёзы.

Париж, Рим, Лондон, Нью-Йорк, Москва — прекрасные города, центры интеллектуальной и художественной жизни, красоты и богатства. Но во всех этих городах есть дымные нищие окраины, где можно прожить всю жизнь, ничего не увидавши.

Беда госпожи Холиной в том, что она ошиблась дверью. Шла к интеллигентам, а попала к незатейливым людям, пусть и с высшим образованием. Мы славно поработали и славно отдохнём! И книжки читаем, вон, целый шкаф… Музычку, что ли, поставить?

Но кто посмеет бросить камень в трудящегося скопидома? Он никому ничего не задолжал. Он работает, а потом честно пьёт пиво и слушает музыку, которая ему по вкусу. И сервизы покупает тоже по собственному вкусу. Он не обязан равняться на эстетику раннего авангарда или рассуждать о неоплатониках. Это делают другие люди. Интеллигенты высокого профессионального ранга и образовательного уровня. До которых госпожа Холина не дошла в своих социальных странствиях. Или они, страшно сказать, отказали ей в общении. Эти печальные подозрения вызывают слова «отечественный мыслитель — жулик. Вроде какого-нибудь Дугина с этим его надувательством — неоевразийством, в которое никто не верит, кроме тех, кто понял, как заработать на этом денег». Встреча интеллектуала с Ариной Холиной не состоялась. Вот она и злится.

И её злоба — у меня, например, — вызывает сочувствие и жалость. Жалко человека, который томим невнятной духовной жаждой и колотится головой о разные стили популярной музыки, о полированные серванты и захламлённые балконы, о караоке и массовые дамские романы.

Кстати, вспоминаю, что в годы моей юности в моей компании вообще было стыдно смотреть в эту сторону. Интересоваться «брюхочёсами»? Фи. Даже не фи, а бе-е-е. Если девушка на свидании заводила разговор о «группах» и «дисках» — неважно о каких! — то это было последнее свидание. Даже девушкина красота и готовность на всяческие подвиги не спасала ситуацию. Молодому снобу самое страшное было — оскоромиться эстрадой. Но прошли годы, улетучился наивный снобизм и пришло понимание простой истины, которую сформулировал, кажется, Адорно, но я прочёл в книге Неи Марковны Зоркой «Уникальное и тиражированное» (кстати, изо всех сил рекомендую это полезнейшее сочинение). Истина вот какая: не бывает универсальных экспертов. Великий композитор может обожать дешёвые детективы, а крупный математик — мурлыкать пошловатые песенки. Что уж говорить о невеликих и некрупных, то есть о нас, многогрешных. Образ настоящего, безупречного интеллигента, который читает на пяти языках, обожает Пруста и Селина, слушает Мессиана и Ксенакиса, рассуждает о влиянии Купки на Ротко, а кроме того, подписывает правильные петиции и голосует за правильные партии и скорее умрёт с голоду, чем съест сайру с тарелки «Мадонна», — это образ из эротического сна провинциальной барышни. Которой снится, что у неё в постели лежит гусарский поручик. Усатый и прекрасный. В ментике и кивере. С саблей и на коне.

Однако жизнь не кончается.

Перед ненавистником интеллигенции раскинулись, аж до горизонта, три дороги.

Первая — осознать истоки своей ненависти. И стать интеллигентным человеком. Перечитать Островского и Добролюбова, Чехова и Горького и постараться понять, что Катерина — это действительно «луч света», а Чехов и впрямь терпеть не мог мещанство. Этот багаж в любом случае не заржавеет.

Вторая — создать некую особую, свою оппозиционную интеллигенцию, своего рода контркультуру. Но чтобы получилось «контр», нужна культура. Чтоб знать, с чем борешься. Так что снова сворачиваем на дорогу номер один.

Третья — продолжать лить отчаянные слёзы, неумело замаскированные под газетное хамство.