«Февраль» и «Октябрь» — неотделимы.

В то время, когда  на фронте в Великой войне 1914-1918 годах, русские солдаты и офицеры отдавали свои жизни за Родину,  в глубоком тылу, вдали от пуль и гранат,  — ковался предательский заговор  врагов России и русского самодержавия.

В сплошной ненависти к Высшему Носителю Российской Государственной Идеи — Государю Императору, его враги, в лице так называемого «прогрессивного Блока Государственной Думы», возглавляемой Гучковым, Милюковым, Львовым, Керенским и др. гробовщиками России, — нанесли  тот страшный удар, который, сокрушив ее вековые устои и вскоре передали власть в руки банды международных интернационал-кагальных бандитов, .

Потеряв головы, утратив способность видеть страшный призрак надвигающейся анархии, ошалевшие от непонятной радости толпы праздных, сытых, не знающих тягот фронта людей, запружали улицы Петрограда, приветствуя «зарю новой светлой жизни» и падение «проклятого Самодержавия».

«Великая бескровная», столь ими желанная, — сулила ведь так много!

И кому было дело до того, что в эти дни «весны революции» на улицах Петрограда и Кронштадта уже проливалась кровь первых жертв «бескровной» — тысяч остававшихся верными долгу офицеров, жандармов и городовых… что уже в этот ликующий «праздник», на площадях и улицах бесчинствовали выпущенные новой властью из Петроградских тюрем уголовники… что уже пылали разгромленные и подожженные государственные здания, и военные склады…

Главное было то, что «пал», наконец, «проклятый Царизм»!

Бесстыдно спекулируя именем народа (на самом деле стоявшего в стороне от их предательских замыслов), заговорщики бунта не желавших идти на фронт запасных Петроградского гарнизона и бастующих рабочих военных заводов, — поспешили облечь в «тогу» — «стихийно вспыхнувшей грозной народной революции», самозвано провозгласив себя «вождями народа»!

«Россия беременна революцией», — цинично заявил один из вдохновителей и «великой бескровной» — Павел Милюков.

«Революция давно назрела психологически» и «смены Верховной власти с нетерпением ждали все — от Великих Князей до любого солдата в окопах», комментировал в те  дни один из «адвокатов февраля».

Какая ложь!

Революция не была нужна ни народу, ни Армии и творилась без их согласия и участия.

Народ на всей нашей необъятной Родине, отдав все, что мог, для ведения тяжелой, затяжной войны, — мирно работал на своих полях и за станками заводов, даже не подозревая о Заговоре и предательстве, которые творились его именем.  Он совершенно не стремился к низвержению Строя, который отвечал его духовному складу и мировоззрению.

6-ти миллионная действующая Армия, — отдохнувшая, пополненная, снабженная до отказа могучей артиллерией, — боеприпасами и всем необходимым, — только и ждала приказа своего Верховного Главнокомандующего, чтобы перейти весной в решающее наступление и закончить затянувшуюся войну.

Дух войск, особенно после славного для русского оружия победоносного июльского прорыва армиями Юго-Западного фронта, австрийской укрепленной позиции, — был выше всякой похвалы.

Бунт в Петрограде и последовавшее за ним отречение Государя, — как громом поразило ничего не подозревавшую Армию, и буквально потрясли ее. Известны были даже случаи самоубийств офицеров, не могших перенести предательством вырванного отречения Государя. Многие офицеры отказались принести присягу Временному Правительству. И в то же время Армия была бессильна что-либо предпринять, т.к. была обезоружена всею видимостью «легальности» событий, ибо акт отречения был ей преподнесен как добровольный шаг Государя.

Спровоцированная именем народа революция была нужна лишь отщепенцам русского народа, той, так называемой, «передовой интеллигенцией», которая последние десятилетия, со времен Чернышевского, Герцена и Бакунина, вела непрекращающуюся ожесточенную борьбу против всего того, что являлось сущностью, основою Национальной России — против её монархического строя.

Питаемая чужими, не русскими доктринами, она только и жила мыслью о свержении ненавистного ей Самодержавия.

«Лучше пусть поражение на войне, лишь бы не Романовы!» — откровенно формулировал мысли пораженчески настроенной интеллигенции, тот же П. Милюков.

К началу «великой бескровной», — Действующая Армия еще не была тронута пропагандой, была верна и предана Государю и верила своим начальникам. По первому их приказу, она без колебания пошла бы на усмирение бунта в Петрограде. Но, увы! — Этого приказа из Ставки так и не последовало, а намеченные к отправке в Петроград надежные части (и верные) были почему-то задержаны и возвращены назад.

Момент остановить анархию и тем спасти Россию, — был безвозвратно упущен, и Армия не была призвана выполнить свой долг. Вместо того, Ставка приняла губительное решение: спасать положение ценой значительных «уступок» общественному мнению (олицетворяемому в дерзких «требованиях» РОДЗЯНКИ),

И, когда это крамольное решение было приведено в исполнение, когда стало ясно, что пустота, образовавшаяся после вынужденного ухода Государя, не может быть ничем заменена, и когда боявшиеся показаться «недостаточно демократическими», старшие военноначальники допустили распространение в Армии преступного «Приказа № 1» — тогда лишь, потерявшие все сдерживающие начала, солдаты начали разлагаться, выходить из повиновения своим офицерам и отказываться выполнять боевые приказы.

Русская Армия, всегда беззаветно отдававшая свою жизнь за понятные и близкие ей лозунги: «За Веру, Царя и Отечество» — не выказывала желания умирать за Керенского и новые, незнакомые ей, государственные формы.

Как же дошло до этого маразма «мозга Армии» — Ставки, и почему в этот ответственейший для России момент, она не сумела решить выдвинутой перед ней задачи, и почему она не проявила предельной преданности Престолу, к которой ее обязывала присяга?

После провала в 1904−5 г. г. «генеральной репетиции» февральской революции, Враги Монархии поняли, что без Армии, а особенно без привлечения на свою сторону хотя бы части ее высшего командного состава, они ни на какой успех рассчитывать не могут. Тогда они решили изменить свою тактику, взяв в орбиту своего внимания военные круги. За несколько лет до 1-й Мировой войны, Гучков — главный вдохновитель «февральского предательства» — даже ездил в Константинополь, чтобы на месте изучить тактику — «младо-турок». Позже, уже состоя в военно-промышленном комитете, он начал, с согласия тогдашнего военного министра — генерала Редигера, привлекать офицеров-специалистов на Заседания Государственной Думы в качестве экспертов по вопросам военного снабжения. Впоследствии тот же Гучков, уже негласно, образовывает постоянный небольшой кружок офицеров (нечто вроде «военной ложи»), для обмена мнениями по «текучим военным вопросам». В свой кружок он привлёк кое-кого из менее устойчивых генералов и штаб-офицеров. Эта группа офицеров, частично во время войны оказавшаяся в Ставке, духовно далёкая основной массе преданного Государю русского офицерства и «прияла» легко революцию, сотрудничая впоследствии с Гучковым и Керенским.

Когда вспыхнул в Петрограде рабоче-солдатский бунт, — то «командный пункт», вследствие растерянности властей, захватила Государственная Дума. Честолюбивый, но недалекий РОДЗЯНКО счёл тогда, что «пробил его час» и что настал удобный момент, чтобы сменить пост Председателя Государственной Думы на более импонирующий ему «портфель премьера» (а быть может уже тогда, у него засела в голове заманчивая мысль стать первым президентом Российской Республики?).

Попав на удочку этих провокационных выступлений, даже не проверив передаваемых Родзянко сведений, — Ставка сразу же отказалась от решения подавить беспорядки в столице силою и без всякой борьбы признала «революцию — «победившей». — В поисках «выхода», она признала за необходимое пойти на некоторые уступки общественности, чтобы, во что бы то ни стало довести войну до конца и сохранить верность союзникам (как будто не ставил это своей задачей и Государь!). О том же, чтобы в первую очередь сохранить верность своему Государю и Верховному Главнокомандующему — об этом в ту пору не задумывались. Здесь Ставкой была допущена первая роковая ошибка — были разделены понятия: Царь и Россия. Во имя второго считалось возможным пожертвовать первым. Отсюда, под влиянием нажима РОДЗЯНКО, зародилась мысль — преступная: добиваться отречения Государя путём психологического воздействия на НЕГО телеграммами Главнокомандующих фронтами, зная готовность Государя принести любую жертву для блага горячо любимого ИМ народа. Мы знаем, что эти фатальные телеграммы Главнокомандующих фронтами, в свою очер6едь ложно информированных о размерах бунта, и были той последней каплей, которая переполнила чашу и вынудила Государя, увидевшего, что Он покинут своими ближайшими помощниками, решиться, после долгой внутренней борьбы, подписать Манифест об отречении.

То, что являлось аксиомою для самого юного корнета: что верность присяге и должна была найти свое высшее проявление именно в обстановке наиболее тяжелой и ответственной, — что ломка существующего государственного строя в самый решающий момент войны не может не повлечь за собою страшной катастрофы, а потому является предательством, — и, наконец, что понятия: ЦАРЬ и РОССИЯ неотделимы, — все это оказалось недоступным пониманию убеленных сединами, умудренных опытом старших генералов!

Россия была во власти рока: происками заговорщиков-думцев, при соучастии «монархиста» РОДЗЯНКО и части высшего командного состава.

Тот, кто еще вчера был Повелителем Величайшей Империи и Верховный Главнокомандующий — сегодня стал для предавших ЕГО просто «Полковник Романов».

«Кругом измена, трусость и обман!» — вырвались полные горечи слова у кроткого, всепрощающего Государя.

Но, отняв у России Царя, предатели не смогли ЕГО вырвать из сердец русского воина: прощаясь с покидавшим Ставку горячо-любимым Монархом, офицеры, солдаты и казаки Конвоя и Ставки, рыдали как малые дети.

Актом, обманом вырванного отречения Государя, — 2-го марта 1917 года, закончилось существование 1000 летней Российской Державы. Государственный строй, работаю нескольких веков создавшей величественную, богатейшую Империю, пал, жертвою измены, уступив место беспринципному и беспомощному Временному правительству, которое, продержавшись только 8 месяцев, в октябре, в свою очередь, без сопротивления отдало власть в руки последовательно идущим за ними большевикам.

«Февраль» и «Октябрь» — неотделимы. Нельзя говорить об «октябре», не вспомнив его позорной «февральской».