Как живешь, Волгоград? Памятники как память

История одного малоизвестного волгоградского памятника….

  В нашей жизни все оказывается, в конечном счете, так или иначе связанным между собой. Одно событие тянет за собой другое, а то, в свою очередь, - третье, а может и не одно и т.д. Так и с этой заметкой. Дело в том, что живу я, как уже не раз писал, в Волгограде, недалеко от, ставшего почти сразу же после постройки первой своей очереди знаменитым, «танцующего моста». И потому, совершая время от времени моцион (а в моем возрасте, как уверяют медики, это весьма полезно), я иногда дохожу до этого моста и даже, бывает, перехожу по нему на другой берег Волги. При этом с середины пролета над рекой открывается ранее совершенно недоступный жителю нашего города вид на реку… Так вот, возвращаясь однажды с такой прогулки, я обнаружил неожиданно для себя совсем рядом с мостом памятник 33 летчикам, казненным в годы Второй Мировой в Дахау. Повергло меня в некоторое недоумение то, что скромный памятник этот, по своему виду подходящий больше для обыкновенного городского кладбища, притулился рядом с небольшим новым зданием неясного назначения по левую руку, если идти по направлению к Волге, совсем рядом от выхода на мост со стороны города. Памятник этот скрыт от назойливых людских глаз разросшимися кустарниками и деревьями так, что я сам его заметил далеко не с первого раза. Первой моей мыслью был вопрос: «Почему памятник выглядит как кладбищенский? Под ним, что - реальная могила? Это объясняло бы то, почему его не убрали отсюда при строительстве моста и то, что он расположен впритык к стене здания, построенного явно позже… Однако, где Волгоград и где Дахау. Неужто сюда останки перенесли?  Не может такого быть. Если бы это невероятное событие случилось, их, останки эти, наверняка захоронили бы на Мамаевом Кургане, как и всех, кого находят нынче поисковики…» Вот мой фотоснимок этого весьма меня озадачившего памятника – 

 Должен отметить, что это современный вид памятника. Снимок датирован 16.05.2016 г. Когда я впервые его увидел,  вид у него был довольно запущенный. А тут стало мне ясно, что памятник не беспризорный. Я решил, что при случае, попробую узнать что-нибудь о памятнике, который, судя по всему, стоит тут уже достаточно давно и о котором я, к стыду своему, ничего не знаю, хотя и проживаю в каких-то двухстах-трехстах метрах от него… И вот систематизируя неразобранные накопившиеся снимки я наткнулся на снимок который привел выше. На этом предисловие заканчиваю, потому что стоило мне только забить в поисковик фамилию имя и отчество человека, чье фото размещено по центру памятника, как я получил всю исчерпывающую информацию. Решил поделиться ею. Тема памятников, отношения к ним возникает в сети с завидным постоянством. Неумолим ход истории. Памятников становится больше и это естественно, а возможностей ухаживать за ними – нет. Украинцы вон принялись валить памятники коммунистической эпохи. Ну что ж сиюминутной выгоды, наверное, добьются. Каковы будут стратегические последствия этого, время покажет…

Итак, привожу смысловую часть заметки, размещенной по адресу -  http://premiagi.ru/initiative/2069 :

"…В 2009 году на очередном патриотическом мероприятии в нашем учреждении присутствовали ветераны-качинцы (Качинское высшее военное авиационное училище), они нам и сказали о существовании безхозного памятника на берегу Волги, который установила вдова командира группы летчиков Анна Фомина уже в послевоенные годы и высадила березовую аллею из 33 берез – в память о 33 летчиках погибших в концлагере Дахау, среди которых был ее муж Петр Фомин. Качинцы сообщили что от аллеи уже ничего не осталось, а памятник не ухожен, надписи выцвели. Коллектив педагогов, вместе с воспитанниками решили взять шевство над этим памятником, а ветераны-качинцы нас поддержали. И первый раз воспитанники нашего учреждения – подразделения школы для мальчиков «Честь имею!»вместе с педагогами и ветеранами ВВС вышли к памятнику весной 2009 года и увидили удручающую картину – памятник был заброшенным, заросшим сухой травой, вокруг стояли засохшие деревья. Из 33 осталось всего две березы..... Все дружно взялись за дело – убрали траву, деревья обпилили и окопали. Сам памятник отмыли и обновили надписи Кто же такие эти 33героя???Это вопрос заставил нас обратиться в архивы, библиотеки, просторы интернета и вот что мы узнали...... ...Все началось в Сталинграде в 1932 году. Седьмой Курсант авиашколы Петр Фомин пригласил на танец учащуюся фельдшерско-акушерской школы Аню Тихонову. Закружилась, полетела по залу в вальсе пара. Вечера отдыха двух школ - мужской и женской, что стояли рядышком друг с другом в центре города, случались и раньше, были традицией. Но как будто прозрел за пять минут до выпуска заводила, душа четвертого курса Петр Фомин, шагнул навстречу острой на язычок тихоне. Девушка в простеньком наряде: ситцевая юбка, серая блузка, тем и выделялась среди подруг, что неоткуда было ей взять нарядное платье, украшения. Мать умерла рано, мачеха не баловала, а тетка родная, добрый человек, и рада бы помочь, да сама перебивалась с копейки на копейку. Зато блистал кавалер: военная форма, крепкий, подтянутый. "Наш Петр-орел тихоней Тихоновой сбит, как самолет!" - выдал экспромт кто-то из однокашников. А Фомин вдруг серьезно: "Одна такая в Сталинграде - на ней и женюсь!" Поженились. Словно за окном поезда, замелькала в жизни молодой семьи география страны: Подмосковье, Сибирь, Дальний Восток, Прибалтика... Вот когда пригодилась Анне профессия медсестры. Потому рядом с платьями, в шкафу висел и белый халат. Пять бархатных темно-красных роз принес Петр жене в подарок под Новый 1941-й год: "Будь счастлива, Анечка!" Не предвещая беды, пахла хвоей елка в рижском доме по улице Карла Маркса, 4. Но именно здесь, по этому адресу, Фоминых застала Великая Отечественная. "Собирайся!" - скомандовал Петр жене, забежав домой на полчаса. - Ни один наш самолет не поднялся в воздух, аэродром разбомбили. Теперь полк эшелоном перебрасывают под Москву: нужен медик. И еще горе - сказал и не выдержал, упал на диван, заплакал: разрывом снаряда убило близкого друга-однокашника. "Война, Петя!" - тяжело вздохнула Анна. Осенью 1941 года уже шли бои в небе под Москвой. С первых месяцев войны храбро сражался с врагом летчик Фомин: что ни вылет, то удача, маленькая победа. Каждый раз, вернувшись с боевых заданий, капитан Фомин обязательно находил свободную минутку, чтобы написать письмо Анне. Письма-треугольники так и дышали спокойствием: для него каждый вылет был обычной работой. Но Петр вел свою игру: о многом умалчивал, недоговаривал - не хотел огорчать Анну, родителей. А однажды попытался "замаскировать" свое ранение. 12 марта 1942 г. Здравствуй, милая крошка! В настоящее время нахожусь под Москвой. Приехал ненадолго. Думаю, числа до 20-30-го здесь пробыть. Черт возьми, не повезло: если бы знать, я бы задержал тебя в Москве до марта и сам бы проводил на поезд... Анечка, я доволен, есть возможность хоть немного отдохнуть. Мы с Карякиным вдвоем прибыли сюда по делам службы. Пять дней идет снег, но он нам не мешает..." ...Вот так-то, нет даже намека на сложнейшую операцию. Спас тогда, профессор Вознесенский - искусно вытащил пулю, засевшую в шее рядом с сонной артерией. Ни слова "милой крошке" и о том, что однополчанин Василий Карякин тоже был ранен в бою, только днем позже, потому и попали вдвоем - сначала в госпиталь, теперь вот в дом отдыха под Москвой. Так, наверное, и продолжал бы Фомин сочинять сказку о "делах службы", но Аня сама узнала правду и тут же написала мужу. Конечно, Петру радость - письмо от жены. ...Письма от Анны "Милый мой Петечка!.." уходили из Манглиси на фронт постоянно и, теперь уже ясно, не сохранились. Впрочем, и из писем Петра слышен диалог двоих: споры, раздумья. Он знал: не сиделось в тылу жене - тоже рвалась в бой с врагом "тихоня Тихонова". Анна решила: поеду к родным в Сталинград. И успела это сделать, прежде чем немцы отрезали Кавказ. Бои уже приближались к городу. С вокзала сначала к тетке, потом - в военкомат. В тот же день была направлена медсестрой в эвакогоспиталь № 1296 и вскоре вместе с госпиталем эвакуировалась за Волгу. Трудной, опасной была дорога до Вольска - городка неподалеку от Саратова. Здесь госпиталь стал готовиться к расформированию. Получив вольную, решила ехать, конечно, сразу туда, куда звало сердце ноющее от неизвестности, - в Москву, в Тушино. Где рассталась с Петром, там и решила искать встречи. Но вышло по-другому. О 312-м штурмовом авиаполке и о Петре ничего не было слышно. В Тушино пришлось устроиться на работу в медсанчасть при аэродроме. Именно здесь и Анну настигло страшное известие: "Ваш муж замкомандира эскадрильи капитан Фомин Петр Александрович, находясь на фронте (в/ч полевая почта 64288), не вернулся с боевого задания 25 июня 1942 года". Неделю пролежала в постели в забытьи: зачем теперь жить? Стало легче, когда поняла: нужно идти на фронт, причем на передовую: если и убьют - не страшно... Добилась: старшей медсестрой 202-го отдельного медико-санитарного батальона 186-го танкового полка 10-го танкового корпуса отправилась на Запад, на Берлин. А Петр так и снился, стоял перед глазами. Вопреки рассудку теплилась надежда: не вернулся с боевого задания - это ведь еще не значит, что погиб? Знала бы Анна, что муж побывал в Германии гораздо раньше ее... 25 июня 1942 года капитан Фомин и впрямь не вернулся на аэродром с боевого задания. Товарищи видели, как в разгар схватки с "мессерами" самолет замкомэска вспыхнул факелом и стал падать вниз, в лес, - на территорию, занятую немцами. Ждали, надеялись: вот-вот появится в небе парашют. Не дождались: не успел, а, скорее всего, уже просто не смог выпрыгнуть из машины Петр. И все-таки замкомандира эскадрильи 312-го штурмового авиаполка не погиб. Когда гитлеровцы подбежали к месту падения самолета, летчик был без сознания, с обгоревшими лицом, руками, но еще дышал.

И потому с этой минуты участь его была предопределена: плен, концлагерь. Первый этап - город Лодзь в Польше. Наверняка не раз тряс головой от ужаса капитан Фомин, оказавшись в полосатой робе, наручниках: не спросонья ли такой? Но нет, наяву открылись врата ада: колючая проволока, эсэсовцы с собаками. Анна... Как она там, родная?! Вот кто помогал не сдаваться, искать пути к спасению. Вот когда наполнились особым смыслом строки из письма, отправленного Анне незадолго до плена: "Анечка, сейчас мне особенно сильно нравятся твои любимые слова: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях". И Петр начал действовать. Узнал, что в лагере много наших офицеров-летчиков - надежный народ. Стал потихоньку разговаривать с каждым: "Что делать?" Быстро сплотил вокруг себя группу в сто человек. Вскоре первая победа: удалось организовать побег трем товарищам-авиаторам. Начальство лагеря переполошилось, но зачинщиков происшествия выявить не смогло. Однако группа Фомина не успокоилась - стала готовить еще более массовый побег. Помешало досадное ЧП: один из конвоиров нечаянно провалился в траншею, вырытую тайком из-под барака за забор. Истошно заревела сирена - теперь уже с печальными последствиями для ста подпольщиков. Фомин и его товарищи были отправлены сначала в Мозбургский концлагерь, а затем в Дахау. ...И вот снова тесный вагон, стук колес. Узники Знали - их везут под Мюнхен в самый страшный ад, имя которому Дахау: газовые камеры, изощренные пытки, запрещенные медицинские опыты... Единственный шанс спастись - выпрыгнуть из вагона на ходу прямо сейчас. Но получится ли? Мешали наручники, усиленная охрана, да и далеко ли убежишь? И все-таки мысль не оставляла пленных летчиков. Знали: неподалеку должен быть аэродром - можно попытаться захватить самолет, и тогда... "Бей гадов!" - громко скомандовал Фомин, выбрав подходящий момент. Заключенные тут же набросились на охранников и стали бить их кулаками в наручниках "Прыгай, кто может!" - закричал Петр и сам полетел из вагона. Вскоре на поиск беглецов были брошены военная техника, собаки. Смельчаков, а их осталось в живых 33, фашисты обнаружили в нескольких километрах от аэродрома. Дахау, камера смертников № 27 - последний лагерный этап Петра Фомина и его товарищей. Но и здесь летчики продолжали сопротивляться - в первую же ночь задушили подсаженного провокатора. За это простояли целые сутки на морозе без воды и пищи. А 23 февраля 1944 года 33 советских офицера повели на казнь. Лагерь, в застенках которого томились десятки тысяч заключенных из 37 стран, пришел в движение, загудел. Происходило нечто невероятное - избитые, покалеченные летчики шли на казнь и громко пели: "Это есть наш последний и решительный бой!" В знак солидарности узники бросали непостижимым русским самые драгоценные свои заначки - кто кусочек хлеба, кто картошку. О последнем столкновении тридцати трех рассказали чуть позже заключенные, работавшие в крематории. Доведя группу Фомина до места казни, палач Поль приказал раздеться всем до пояса и выстроиться вдоль стены. Объявил: "Фюрер обещает жизнь беспартийным. Есть такие?" Строй не шелохнулся. И в этот момент снова раздался голос Фомина: "Бей сволочей!" Началась драка. Но приговор все равно был исполнен... О гибели Фомина и его товарищей стало известно почти сразу - из-за колючей проволоки "на волю" ушла листовка подпольщиков. Казнь 33 русских офицеров была одним из обвинений гитлеровским главарям на Нюрнбергском процессе. В Дахау уцелели целые склады карточек на погибших узников - немцы просто их не успели уничтожить. Среди них и список тех 33 советских летчиков, отпечатанный на машинке: Николай Селютин, Петр Фомин, Григорий Семибратов... ...Погиб Петр. Может, в ту минуту боль пронзила сердце Анны? "Родненькая, надеюсь, наша встреча будет и жить мы будем! Но война требует жертв, возможно, будем и мы ее жертвами", - словно предчувствуя судьбу, капитан Фомин писал жене в июне 1942-го перед последним, роковым, вылетом на боевое задание. - Анечка, знай: где бы, в каких бы условиях я ни находился, всегда вспоминаю тебя, моя родная. Милая крошка, не отчаивайся..." В печах крематория Дахау оборвалась жизнь Петра. Но еще ровно сорок лет ничего не будет знать об этом Анна. В двухстах километрах от Берлина встретила май 1945-го. На груди младшего лейтенанта медицинской службы поблескивали медали "За боевые заслуги", "За взятие Кенигсберга"... Вернулась в Сталинград, устроилась фельдшером в одну из волгоградских поликлиник. И потекли годы: днем работа, хлопоты, а вечером - слезы в подушку: письма мужа с фронта выучила почти наизусть. Вздрагивала, плакала всякий раз, когда по радио передавали такой дорогой сердцу марш: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!.." Бывало, встречались на ее жизненном пути кавалеры, но Петра ей все равно никто не мог заменить. Осенью 1984 года - стук в дверь. На пороге стояла Таисия, родная сестра Петра, только с вокзала - приехала из Грузии: "Анечка, вот возьми, прочитай..." Протянула конверт с надписью: "Родственникам или любому, близко знавшему летчика Петра Александровича Фомина". Дрожащими руками достала, развернула письмо Анна. И все поплыло перед глазами - обессиленно опустилась на стул. Сорок лет прошло, и вот она, правда о последних месяцах, часах жизни Петра: Соколом бьется вагон на прицепе. За лесом восток и родная страна. "Бей!" - раздается вдруг крик Фомина. И кверху взметнулись цепи наручников. В окна и двери фашисты летели. "Победа! Свобода! Не робейте, друзья! Прыгай, кто может!" - опять раздается Голос командный Петра Фомина. Бавария, немцы... Завывание метели. Немногие из наших в тот день уцелели. Снова в застенках - смертников блок 27, Откуда нет хода. Черное небо, в серой дымке восток, Снова нелетная, снова не годная Для свободного вздоха погода... Письмо из Москвы написал Александр Сергеевич Кишкин, журналист, ветеран Великой Отечественной войны. Объяснил: вместе со школьниками вел поиск авиаторов, сражавшихся в небе столицы, тогда и наткнулся на фамилию "Фомин". Потянул за ниточку судьбы и впервые узнал о подвиге тридцати трех, казненных в Дахау. Потрясенный, в тот же день написал длинное стихотворение-быль. В конверт был вложен и листок с адресом бывшего узника Дахау Н. Ф. Ятченко. Спустя несколько дней Анна Ивановна уже ехала в поезде - прямиком в город Бежецк Калининской (Тверской) области. Без труда нашла дом, двор и вишневый сад, где хозяин собственноручно создал памятник жертвам фашизма. Тепло встретил гостью седой человек. Подтвердил: своими глазами видел, как с песней шли на казнь советские летчики. В тот день он, пятнадцатилетний подросток, взволнованный, как и все обитатели лагерных бараков, услышал и записал огрызком карандаша на кусочке серой бумаги от мешка с цементом две фамилии: "Фомин" и "Седов". И вот теперь Николай Федорович Ятченко смотрел в глаза вдове героя. Так неожиданно для себя Анна Ивановна оказалась в самом центре следопытского движения "33 богатыря". С тех пор с волнением открывала свой почтовый ящик - письма шли из Стерлитамака, Башкирии, Харькова, Москвы... Ветераны войны, ребята из 36 школ страны разыскивали всех, кто мог хоть что-нибудь рассказать о каждом из 33 летчиков, погибших в Дахау. А вскоре, случилось это в 1987-м, собрались все вместе в Волгограде. В той организации торжественной встречи участвовала и Анна Ивановна - вместе с Кишкиным ходила-пробивала место на волжском берегу для закладки березовой аллеи в честь тридцати трех. Зеленые росточки появились тогда у Молодежного центра. Возле каждого - своя именная табличка: фамилия, имя, отчество погибшего летчика. Среди них и та, что особенно дорога вдове: "Петр Александрович Фомин". Гости уехали, а Анна Ивановна осталась один на один с землей, которая вся песок, камни да глина. Каждый день приходила сюда и в жару, и в холод - рыхлила, вырубала сорняки. До стены здания, где кран с водой, - тридцать метров. Да, не наносишься на восьмом десятке лет! Но спасибо, нашелся добрый человек из дворников. Взял шланг, присоединил его к крану - вода сама побежала к березкам. Все пышнее с каждой весной становилась аллея. И сама собой родилась у Анны Ивановны мысль поставить здесь памятник тридцати трем узникам Дахау. Скромный, простой. "Хотел же Петр в письмах с фронта посидеть, помечтать на волжском бережку, вот я это и исполню..." - делилась своей идеей с друзьями. Написала об этом родственникам девяти узников - те откликнулись: действуй! Сходила на завод "Баррикады", где до войны работал Василий Токарев - узник, что в Дахау был скован одними наручниками с Петром Фоминым. Поддержали и баррикадцы. Так на аллее, среди березок, и появился памятник. Но скольких сил, нервов, настойчивости стоило это Анне Ивановне! Когда уже гранитный памятный знак с фамилиями, фотографиями был готов, важная комиссия как обухом по голове: "Убирайте все фамилии и фотографии - иначе не вписывается в архитектурный облик города..." "Соглашайтесь, Анна Ивановна", - стали упрашивать комсомольские работники: до торжественного открытия памятного знака, приезда гостей оставались считанные дни. "Фашисты издевались над этими парнями, а теперь вы их по лицам наждаком?!" - гневно отрезала вдова. Еще год потом обивала пороги чиновничьих кабинетов, пока не добилась своего: памятник на аллее появился. Вот такая история  памятника 33 летчикам, за которым ухаживают воспитанники нашего Центра «Славянка». Несколько раз в год выходят к этому месту ребята из школы «Честь имею!», что бы навести порядок, подкрасить выцветшие надписи в дань памяти и уважения к людям, погибшим в боях во время Великой Отечественной войны, защищая нашу Родину. Только так мы, потомки, можем выразить благодарность тем, кто не жалел своей жизни, ради мира, ради нашего счастливого будущего."

  В заметке не привели весь по-фамильный список упомянутой группы 33 летчиков. Дополню этот пробел своими фото с памятника. Правда, позолота на рябом фоне при условии рассеянного листвой освещения затрудняет прочтение фамилий, но тем не менее. Вот эти летчики, погибшие вместе с П,А,Фоминым…