Старая кошатница Марианна Савишна

     В районе ломали старые дома, дом, в котором жила Марианна Савишна, все еще стоял. Доски почернели и кое-где сгнили, а из щелей сыпался шлак. Ступеньки крыльца скрипели под ногами.
     Зимою среди голых сучьев деревьев дом выглядел сиротливо и неприветливо. Летом зелень закрывала  его стены, и тогда  со стороны дом казался таинственным и уютным.   
     Марианна Савишна жила на первом этаже в двух маленьких комнатах  с крошечной кухней и отдельным входом. Небольшой садик, ограждал квартиру от любопытных прохожих. Красная бузина и куст сирени росли под окнами.
     По обеим сторонам широкого окна одна над другой стояли деревянные лесенки для цветов. Цветов давно уже не было, а на лесенках сидело и жмурилось на солнце штук двадцать кошек.

     По утрам, когда солнце добиралось до окон Марианны Савишны, пушистые твари, разбросав свои мягкие тела, замирали в истоме. У одной свисал хвост, другая лежала на спине, охваченная весенним дремотным теплом, третья, закинув лапу за голову, выгибалась-вытягивалась. Наслаждение одной передавалось другой, наиболее сладострастные мурлыкали, при этом животы их подрагивали. Это было какое-то всекошачье опьянение… Кошки на подоконнике одуревали от апрельского солнца. Так продолжалось около двух часов, пока солнце не пряталось за стеной соседней многоэтажки.
     Осторожные воробьи не купались в жаркие дни в пыли перед этим домом, не строили гнезд в трещинах его стен. Местные голуби важно расхаживали поодаль и при малейшем движении кошек взлетали стремительно и шумно. Беда грозила зазевавшимся новичкам. И даже голубиные ухаживания разворачивались на крыше соседней пятиэтажки.

     По утрам у воробьев шла обязательная перекличка: все ли, мол, живы? Кто не жив? Все живы? Марианна Савишна просыпалась до крика первого воробья. Неожиданно крикнет он в серой мгле и тотчас отзовется кто-нибудь из соседей, закричит третий, четвертый – и пошла чирикать вся улица: живы, живы мы, живы! Безудержный этот гвалт на рассвете, когда спит все кругом и в редком доме горит окно, оголтелое это чириканье радостью отзывалось в душе Марианны Савишны. Еще день пережила она, еще один день жизни – разве  не много это значит на земле?
     Она долго лежит в постели, чуть приоткрыв красноватые в гармошке морщин веки. Этого достаточно, чтобы Циклоп,  черный с белым галстуком кот, замурлыкал басовито, тычась мордочкой в руку хозяйки для приветствия. Циклопом прозвала его Марианна Савишна за то, что пришел он с кошачьих боев с окровавленным зажмуренным глазом, а потом прозрел. Кроме Циклопа ни одной кошке не дозволялось спать в ногах Марианны Савишны. Он гордился своим высоким положением, близостью к хозяйке, сидел на краю постели, умывался, препотешно наклонял голову, изящно вытягивая заднюю лапу, вылизывал шерсть на впалом животе.
     С детских лет Марианна Савишна любила кошек. Всю жизнь их держала, но в последние годы, как осталась одна, особенно полюбила кошачье общество. Нашествие кошек началось после сноса старых домов. Хозяева, уезжая, оставляли бывших любимцев. Марианна Савишна подкармливала  кошек в палисаднике, а они, обнаглев, селились в ее комнатах. Она беседовала с каждой тварью, уделяла внимание вновь пришедшим.

     Толстая кошка на трех ногах, собаки отгрызли ей переднюю лапу, прозывалась Цаплей. Алиса была совсем старая и слепая. Енот – полосатый, угрюмый не позволял себя гладить. Ласковый задумчивый Дымок вился под рукой. Драный, ужасно невоспитанный, всегда норовил стянуть что-нибудь съестное. Валенок, приземистый тупорылый кот, разваливался у хозяйки под ногами. Были и такие, которые в доме не задерживались: поживут денек-другой и уходят.
     Марианна Савишна проходит по двору, никого не замечая, а вслед ей несутся проклятия:
     «Весь дом… Да что дом! Все окрестности своими кошками загадила! Такую большую площадь одна занимает, а эта площадь не для кошек дадена! Людям жить негде…»
     Марианна Савишна направляется к мяснику. Она ходит к нему давно, мясник оставляет ей обрезки для кошек. Пенсии Марианне Савишне не хватает, и она живет тем, что продает старинные книги, книги своей молодости, теперь бесполезные для нее. Зато звери всегда сыты и ласковы. Печенку они едят с удовольствием, на рыбную мелочь  и треску набрасывются с урчанием, дешевую ливерную встречают холодно. Сухой корм Марианна Савишна не признаёт, да и кошки его едят неохотно, к тому же дорого.   
     Мясник почтительно подает Марианне Савишне сверток. Очередь недоуменно смотрит на нее. Марианна Савишна в кружевной накидке, шляпке с перьями выглядит необычно.

Это у нее праздничная одежда. Платье с кружевами, ею самой когда-то связанным воротничком, шелковое темносинее со стершимися цветочками платье висит на ее усохшей фигуре. Чудаковатая старуха плетется по улице с бисерным кошельком на руке

 Прохожий остановится, поглядит ей вслед, как на музейную редкость.
     Дома, покормив кошек, Марианна Савишна откроет полупустой книжный дубовый шкаф, подойдет к роялю у окна, на котором давно уже не играет, как прежде, когда дома был сын и еще раньше до войны, муж. На мужа донесли соседи, что по ночам он сидит за чертежами, которые нельзя было выносить с завода. И в тот день, когда раздался этот страшный стук в дверь, он тоже что-то чертил, склонившись над своим кульманом. Было три часа ночи, и он собирался поспать до утра. Она сидела рядом с ним, позёвывая и кутаясь в шаль, а он рассказывал, каким мощным будет новый самолётный мотор. 
      - Видишь, Маришка,- говорил он ей, показывая на чертёж,- это на Сталинскую премию потянет. В отделе уже представление написали, поэтому спешу, надо доработать.
      По утрам, когда начинали ходить электрички, с завода раздавался громкий, равномерный гул. 
      - Слышишь,- говорил муж,- это наш новый мотор испытывают. Побегу скорей, ещё успею на испытания посмотреть.
      Уходя на работу, он никогда не забывал поцеловать её и  сына. И тогда он поцеловал сонного ребёнка. Люди в кожаных плащах перерыли весь дом, забрали с собой все чертежи, дневники, которые она вела, письма от знакомых и даже фотографии. Он не успел взять с собой ничего. И сколько ни ходила она по кабинетам начальников, ей так и не удалось ничего узнать о муже.
      Только после хрущевской оттепели сын получил справку из архива, что её муж был расстрелян. У сына давно своя семья, он живет в другом городе, испытывает самолёты и звонит ей редко. Он часто присылает ей деньги, но она откладывает их на сберкнижку, считая, что ему они пригодятся больше. Она всё ещё надеется, что он покинет свои самолёты и со всей своей семьей вернётся домой. Но в глубине души знает, что этого никогда не случится. Он всё время уговаривает её переехать к нему. Но разве может она покинуть кошек?

     Она откроет крышку рояля – Циклоп вспрыгнет на клавиши. Тишину комнаты нарушит замирающий звук разбитой музыки.

     Сегодня Марианна Савишна не поднимается с постели. Голодные кошки скалятся, шипят друг на друга. Марианна Савишна приподнимается на постели, с трудом усаживается, преодолевая слабость, пытается расчесать редкие серые волосы. Кошки задвигались, забегали по комнате, прыгают на кровать, нетерпеливо стучат хвостами, а Марианна Савишна не замечает.
     Улыбка блуждает на ее посиневших тонких губах: она тогда большой толстушкой была и платье это ужасно не любила, розовое платье с оборками. Циклоп прыгает ей на колени. « Ах, какое у вас имя красивое – Марианна!»  Слепая Алиса трется об ее руку, лижет ладонь.
    Они пробираются по утреннему лесу, пронзенному солнцем, капля росы скатывается на грудь. На поляне сын, Алешка, их королевич Елисей, бросает ей мячик, а она никак не может поймать его и смеется. Она пытается поднять руку и не может…

     В этот год смерть дважды приходила к ней. Вот и сегодня всю ночь пролежала с Марианной Савишной рядом, обдавая холодом. «Что это такое – смерть? - думала Марианна Савишна. – Избавление ли от мучений, освобождение ли от жизни? И зачем жизнь? В наказание или в сладость?»
     Сейчас даже боль в коленях радует ее. Она знает, что покуда болит, она жива. Временами голова становится ясной-ясной, и тогда думается, что жизнь оборачивается ежеминутной смертью, она уже не дает ей радостей, на которые надеется душа:
«Ах, если бы жить и не чувствовать тяжестей, мучений, которые приносит тело! Отдать бы его в ломбард, в холодильник, пускай его заморозят ведьмы, а душу отпустят в вечное царство».
     Она умерла в первой половине дня, прислоняясь спиною к стене. Сквозь полуопущенные веки глаза ее глядели на этот мир, уже не видя его. И даже кошки не сразу поняли ее смерть. Когда тело сползло на пол, трехногая Цапля с громким воплем прыгнула в окно, оттуда в палисадник и, не оглядываясь, поскакала прочь. Через некоторое время все кошки покинули квартиру Марианны Савишны, и только Циклоп, подняв хвост трубой, ходил по подоконнику и истошно мяукал.

     К двенадцати часам в квартиру постучали. Участковый милиционер и представитель санэпидстанции приехали по вызову. Когда дверь взломали, в комнате не было ни  единой кошки. Только треугольная морда Циклопа показалась в окне. Желтые немигающие глаза с ужасом смотрели, как незнакомые люди переворачивали мертвую старуху.