Всегда был только про будущее и никогда — про прошлое

Скрепа на колесах

Московский международный автосалон всегда был только про будущее и никогда — про прошлое. Будущее могло быть от Mercedes, а могло — от ВАЗ, но не могло — от 1978 года. И вот наступило.

Консюмеристский постмодернизм пережил несколько этапов эволюции. Если брать автомобильный его разрез, то в середине 90-х был первый этап. Коллекционеры занимались тем же, чем занимаются автомобильные коллекционеры всего мира, — покупали что-нибудь старое и невероятно престижное, к примеру ЗиМ, восстанавливали и пополняли им гараж, чтобы показывать друзьям как произведение искусства и пользоваться самим — в качестве экипажа для парадного выезда.  

Второй этап пришелся на конец 90-х, когда в моду вошел хот-род: старинные автомобили подвергались глубокой переработке — на 21-ю «Волгу» ставили двигатель от BMW, меняли шасси и трансмиссию, осовременивали салон и даже, в зависимости от степени эстетической грамотности, вторгались в дизайн — и получалась «машина-зверь», внешне напоминающая образец, но обладающая такими отличиями, которые вызывали лишь восхищение.

Теперь наступил третий этап. Окрепший бренд СССР перестал нуждаться во вспомогательной маркировке, и вслед за мороженым «48 копеек», докторской колбасой по ГОСТу 1954 года и сосисками «Советские» с помпой возвратились кеды «Два мяча», а теперь и автомобиль высшей советской номенклатуры — ЗиЛ.  Формально он не имеет никакого отношения к проекту «Кортеж» — предприятию, главной целью которого является сконструировать совершенно новый, но дизайнерски близкий классическому, ЗиЛ для Путина, но фактически тренд угадан безошибочно. Несмотря на то что первый подход к снаряду не засчитан и, как писала пресса, продемонстрированный в 2012 году Путину новый ЗиЛ ему не понравился, директор «Депо-Зил» Соколов признавался, что «проект спонсировала группа увлеченных достаточно богатых людей». Это важная частность.

Для увлеченных достаточно богатых людей автомобиль ЗиЛ, конечно же, сакрален, как сакрально все знаково-советское. Вне зависимости от успеха проекта «Кортеж», эти увлеченные достаточно богатые люди и есть целевая аудитория умельцев, восстанавливающих со всей тщательностью советские представительские лимузины. Производитель утверждает, что автомобили совершенно аутентичны — вплоть до ковриков. Нет никаких сомнений, что новые старые машины будут иметь успех сначала на салоне, а потом и на рынке. Судя по фото, машины выглядят отлично. Отличное — значит советское. Или наоборот: советское — значит отличное. Как-то так звучал лозунг 70-х про повсеместный потребительский знак качества страны развитого социализма. Острословы-фрондеры из НИИ к слову «отличное» добавляли: «от нормы».

Советские стандарты роскоши были довольно унылыми и малоинтересными. Советская роскошь по нынешним меркам и не роскошь вовсе.

Одно сплошное низкопоклонство перед Западом. Все помнят знаменитую фотографию Брежнева, на которой он запечатлен идущим по проселочной дороге: генсек в горчичного цвета куртке Barbour, очках Carl Zeiss, ботинках Lloyds и шляпе Borsalino — и все это абсолютный, недостижимый верх советского престижного потребления тех лет. Загранкомандировочные, довольствовавшиеся финской дубленкой в качестве предела возможностей, о Barbour не слыхивали и не помышляли, даже эстетика эта им была недоступна. Но сегодня любой посетитель ЦУМа сочтет такой набор брендов в одном «луке» вполне ординарным и к тому же не слишком тщательно продуманным. Поэтому взять в будущее из советской роскоши решительно нечего — кроме архитектуры (что и делает, по мнению некоторых, вице-премьер Шувалов, в чьих интересах, как некоторые считают, скупается недвижимость в высотке на Котельнической) и уникального достижения автомобильной промышленности — лимузина ЗиЛ. Не космический же корабль «Союз» туда брать. При этом в жанровом отношении ЗиЛ даже чище сталинской высотки, которая все же имеет нью-йоркский аналог, а, к примеру, ЗиЛ 4105 никак не назовешь аналогом Cadillac Fleetwood или Lincoln Town Car. Почти самородок. В его формах американского ровно столько, сколько нужно, чтобы чувствовалось соперничество, но невозможно было заподозрить заимствование, во время сравнительных испытаний он обставил американского конкурента по части непробиваемости брони, да и в целом считался одним из лучших автомобилей своего времени.

В постмодернистской стране довольно трудно жить на постмодернистскую широкую ногу. Темно-синие костюмы и бордовые галстуки партноменклатуры не вернутся — их вытеснили темно-синие галстуки и костюмы разных цветов. Малахитовые письменные принадлежности на столах опошлены бесконечными девальвирующими повторениями: похоже, даже в кабинете какого-нибудь начальника ЖЭКа стоит хоть и небольшая, но малахитовая подставка для карандашей. Массивные дубовые панели, которыми обшиты стены, — чересчур кросс-культурно, у Дональда Трампа с вероятностью 90% такие же. Ну а когда дело доходит до личного пространства, то завитушки и золото в загородных резиденциях, кажущиеся избыточными даже для стиля рококо, — всего лишь дурной вкус, соединенный с большими деньгами. Подобные интерьеры совершенно неизбывны: надо быть большим оригиналом и интеллектуалом, чтобы обставить жилище сталинской номерной мебелью, как в Доме на набережной. И только ЗиЛ — ценность уже не столько материальная, сколько духовная — позволяет осуществить этот постмодернистский прыжок через пропасть, соединив мысли с реальностью.

И здесь, конечно, придется,  наплевав на стилистическую корявость, вспомнить заезженную фразу из текстов 98 «автомобильных журналистов» из 100: машина — это продолжение эго ее владельца. Держа в голове эту гламурную максиму, можно прийти к любопытным сравнениям. Гараж Брежнева, одевавшегося в Lloyds и Barbour, целиком и полностью состоял из мерседесов и кадиллаков.

Гараж Януковича, обладателя золотого батона, одевавшегося в современные аналоги Lloyds и Barbour (с поправкой на многократно возросшую возможность выбора и наличие армии стилистов и имиджмейкеров), состоял, похоже, исключительно из советских ретроавтомобилей, среди которых, конечно же, был и ЗиЛ. И это только на первый взгляд кажется парадоксом.

Значение этого факта нам, возможно, еще только предстоит осознать