Шок будущего "Future Shock". Опрос экспертов.

Иллюстрация: http://upload.wikimedia.org/wikipedia/en/5/51/Future_shock.png

 Американский социолог и футуролог, один из авторов концепции «Информационной цивилизации» Элвин (Олвин) Тоффлер 40 лет назад выпустил книгу под названием "Future Shock".

С тех пор понятие "шок будущего", означающее психологическую реакцию человека или общества на стремительные и радикальные изменения в его окружении, вызванные ускорением темпов технологического и социального прогресса – прочно вошло в словарь футурологов, социологов, психологов, политологов, экономистов и т.д.

Шок будущего характеризуется внезапной, ошеломляющей утратой чувства реальности, умения ориентироваться в жизни, вызванной наступлением будущего, страхом перед стремительно меняющейся реальностью. Он вызывается усиливающимся давлением событий, потоком знаний, науки, техники, различного рода информации.

Футурошок - это феномен времени, продукт стремительного темпа перемен в обществе.

 1.Считаете ли вы, что технический прогресс развивается такими темпами, что человек не догоняет, не успевает адаптироваться?  Соответствует ли социальное развитие даже развитых обществ техническому скачку?

Лариса Бельцер-Лисюткина – культуролог, преподаватель Свободного университета, Берлин, ФРГ:

 – Спасибо, что Вы сделали опрос в связи с прогнозами Тоффлера. Он - один из самых интересных мыслителей ХХ-го века. Мне повезло познакомиться с ним и с его женой Хайди в Москве. Потом мы трижды встречались, самая продолжительная встреча - на Иссыккульском форуме. Он продолжался две недели, я переводила для Тоффлера и его жены, мы много общались и разговаривали, в том числе и на те темы, которые фигурируют в опросе.

Ответ на первый вопрос: Нет, не соответствует. Люди отстают от технологий. Особенно в сфере этики.

Юрий Юрьев – политконструктор, Одесса, Украина:

– Всегда были люди, не успевавшие адаптироваться к требованиям прогресса. Они находили себя в смирении, отшельничестве, аскетизме, монашестве (само слово "монах" от греческого корня "моно"), и это не было "неуспешностью". Это было иным путём служения, порой - даже воинским, то есть заведомо жертвенным. В истории - имена монахов Пересвета и Осляби, азиатских воинских монастырей, европейских церковных орденов. Прогресс вредит не более войн, а если человек жив, то уже хорошо, таким образом прогресс не является прямой угрозой для общества. У нынешних обществ государства забывают о почёте для "гражданина", "защитника", "семьянина" и в этом их слабость, и государств и обществ. А некоторые государства забывают поощрять и техническое развитие. В итоге общества получают "тайные общества" и теряют социальные ориентиры, а порой и государственность и прогресс, или ещё хуже - население.

 Александр Пелин – философ и социолог, кандидат философских наук, Ужгород, Украина:

–  «Человек вообще» - абстракция, которая может догонять и адаптироваться исключительно по воле автора этой абстракции. Чуть меньшими абстракциями являются термины «социальное развитие», «развитие общества», «технический скачек». Тут желательно вспомнить тезис из эссе Георга Гегеля: «Кто говорит абстрактно? Самые невежественные люди». Поэтому первый ответ: «Не забывайте про уровень невежества ответов на абстрактные вопросов».

 Павел Крупкин – к.ф.-м.н., Научный руководитель Центра изучения Современности, Париж,Франция:

– Прогресс не может развиваться такими темпами, чтобы люди его бы «не догоняли», иначе – что есть «носитель» прогресса? Поэтому лидерские общества человечества – они вполне соответствуют текущей скорости развития, более того, именно они данную скорость и задают.

 Для понимания «разметки» данного дискурсивного поля следует помнить, что хоть для каждого конкретного общества «поток новизны» и может быть разделен на внешний, поступающий из-за границы, и внутренний, создаваемый самим обществом, то для человечества в целом ничего внешнего в части новизны нет – вся новизна создается людьми.

 Кроме того, в обсуждаемом здесь понятии Тоффлера «шок будущего» новым является только используемый термин. Влияние же новизны на социумы известно давно – ведь именно поток новизны создает то силовое поле, которое стимулирует выделение в любом обществе консерваторов с одной стороны, и новаторов / прогрессистов с другой. При этом социальный консерватизм может принимать очень экстравагантные формы – см., например, сообщество амишей в США.

 И, как то следует из обобщений теории неравновесных систем, каждая система структурируется так, чтобы соответствовать степени своей неравновесности (т.е. потокам материи / энергии / информации через себя). Поэтому можно считать, что степени сложности социальных систем соответствуют существующим в них потокам новизны, и лидеры, задающие тон в развитии, являются в то же время наиболее сложно устроенными обществами в рассматриваемом аспекте.

 Вследствие этого, «взрыв общества» под действием новизны может наступить лишь из-за несоответствия социальной сложности и инновационного потока. И тут просматриваются два интересных варианта порождения указанного несоответствия. Во-первых, относительно простое общество позволяет втянуть себя в те потоки, к которым оно не приспособлено. Во-вторых, элита общества может допустить неадекватное упрощение своих управленческих практик. Примером первого случая является поздний СССР, так и не переваривший новые требования к управленческой системе общества созданием адекватных ситуации практик. Примером второго являются текущие социальные кризисы в России и на Украине. А вот упростятся ли в них общества по результатам данных кризисов, или все же произойдет требуемое текущим уровнем их развития усложнение их социальных рутин – это нам покажет уже очень скорое будущее.

 Юрий Бликов – сценарист, кинорежиссер, Одесса, Украина:

– Нет, я не считаю, что человек не успевает адаптироваться. Адаптация очевидна. В первую очередь она проявляется в специализации, при процессе научения, с последующей специализацией деятельности. Ускорились методы внедрения информации, изменился темп речи, бытовая речь упростилась,  но при этом возникло множество профессиональных сленгов, опять-таки ускоряющих передачу информации.

Кроме того, по моему глубокому убеждению, далеко не исчерпаны ресурсы человеческого мозга, в плане приема и обработки информации. Подозреваю, что до пороговых величин еще очень и очень далеко.

Соответствует ли социальное развитие техническому скачку – сказать просто невозможно. Чтобы корректно сравнивать, нужно иметь полную модель (описание)  этого самого социального развития, в количественном и качественном виде, описывающую прошлое, настоящие и будущее. В этом описании,  должна быть доказательно и валидно выражена, как минимум,  корреляция, между социальным и техническим развитием цивилизации. Только после этого, имея эталонную шкалу, можно сравнивать с ней реальность, по заданным достаточным критериям. Проще говоря, для того, чтобы обнаружить, что вас обвесили в магазине, грамм на сто, вам необходимы эталонные, контрольные весы. Чтобы узнать, что ваши часы спешат на три минуты, вам необходим эталонный сигнал точного времени. И где тот эталон, с  которым можно сравнить реальный статус социума, и где та модель, которая позволит увязать обвес в магазине, с точностью вашего будильника?  Увы, ничего подобного не существует.

 Давид Эйдельман – политолог и политтехнолог, Иерусалим, Израиль:

Главные перемены сегодня не технические, а социально-психологические.

В начале книги «Креативный класс» Ричарда Флориды предлагается мысленный эксперимент. Возьмем типичного человека из 1900-х годов и забросим его в 1950-е. Затем, в стиле Остина Пауэрса, отправим кого-либо из 1950-х в сегодняшний день. Кто из них испытает больший шок от перемен? Оказавшись в 1950-х, человек начала XX века был бы ошеломлен изобилием удивительных технических чудес, прибывший из 1950-х мог бы спросить: "Почему мы еще не покорили космос?" или "А где же роботы?" и решил бы, что на земле был полувековой технический застой.

 Первому путешественнику пришлось бы адаптироваться к радикальным техническим новшествам, однако второй испытал бы более глубокую, всеобъемлющую трансформацию, более качественные перемены. Постепенно технологические штуковины отошли бы на второй план. И здесь бы их обстоятельства - поменялись бы на противоположные.

Общество 1950-х во многом напомнило бы служащему начала XX века его собственное. То же разделение труда, костюм с галстуком, ценности и служебные отношения. Женщины, кроме секретарш, на рабочем месте ему встречались бы редко, а с людьми другой расы по работе он не общался бы практически никогда.

Второго путешественника, однако, смутили бы ошеломительные перемены в обществе и культуре. Ему показалось бы, что все приходят на работу и уходят, когда им заблагорассудится, одетые, как на отдых. Среди менеджеров были бы женщины (!) и даже представители других рас. Межнациональные шуточки вызвали бы недоуменную реакцию. Курить бы ему пришлось на автостоянке. Привычку выпивать за обедом двойной мартини сочли бы тревожной. Мнения и выражения, которые он всегда высказывал,  не задумываясь, теперь многие нашли бы оскорбительными. Он бы постоянно страдал от чувства неловкости, не зная, как себя вести. Он увидел бы необычные пары — людей одного пола, носящих жизнерадостное прозвище "геи".

 Именно второй оказался бы в такой эпохе, когда образ жизни и мировоззрение бесповоротно меняются, старый порядок рушиться, а изменчивость и неопределенность становятся нормой жизни.

 2.Какие угрозы будущего вы считаете наиболее опасными?

Лариса Бельцер-Лисюткина:

Весь комплекс мировых противоречий и диспропорций, обозначаемых как постколониальная система. Пропасть между Севером и Югом.

Юрий Юрьев:

Плохой контроль над оружием, веществами и средствами массового поражения. По самым разным причинам, от дипломов за взятки, до продвижения "Бушей-младших". Остальное не так вредоносно.

 Александр Пелин:

Вместо невнятного сочетания слов  «угроза будущего» я предпочел бы пользоваться более операциональным понятием Тойнби – «вызов времени». Это предложения, от которых человечество не может уклониться: климат, нарастание стихийных бедствий, депопуляция технически развитых и неограниченный рост населения отсталых стран, глобальные сырьевые, продовольственные и финансовые кризисы.

 Павел Крупкин:

– Я не вижу пока ни одной проблемы в обозримом будущем, которую можно было бы посчитать непреодолимой человеческим усилием. Так что единственной реальной проблемой пока можно считать лишь человеческие слабости и пороки, которые могут помешать требуемое подобным вызовом усилие совершить. Хоть наиболее «порочные» общественные системы и «отщелкиваются» в рамках социального отбора, но все равно всегда существует риск встретить некий вызов с совершенно неадекватным для данного вызова состоянием культуры. Напомню, что у антропологов существуют гипотезы о вызовах в прошлом, которые хоть и были преодолены нашими далекими предками, но при этом их численность падала практически до нуля. Это так называемые «бутылочные горлышки», из-за которых наблюдаемая однородность генома наличествующей человеческой популяции так высока. А вот нашим «братьям» – неандертальцам – какой-то из подобных вызовов,  увы, преодолеть не удалось.

 Юрий Бликов:

– Угрозы естественных и техногенных катастроф. Не так давно, мы могли наблюдать, как парализовало транспортную сеть Европы, из-за пылевых выбросов, в результате извержения вулкана. Думаю, не нужно напоминать, что такое Чернобыль. Катастрофы такого масштаба – это то, с чем человечество пока не научилось справляться.

 Давид Эйдельман:

В иудаизме уже пару тысячелетий господствует утверждение, что с определенного момента пророчества отдано дуракам и младенцам, ибо умом будущее не постичь. И еще на грядущее легче влиять, чем его предвидеть. Будущее непредсказуемо. Ибо если прошлое – это то что уже заполнено песчинками времени, утрамбовано его ходом, прошлое осело и затвердело, то будущее – это то что еще не создано.

Видеть не созданное нельзя, гадать легкомысленно, посему и является уделом глупцов. А вот создавать его - это кайф.

А авторам негативных прогнозов, которые просто экстраполируют на будущее сегодняшние тенденции, стоит вспомнить прогнозы прошлого. Например, о том, что Лондон к 20-му году будет завален лошадиным навозом до 10 этажа.

 3.Насколько человек рационален и реалистичен в своих опасениях и оценках грядущих рисков?

Лариса Бельцер - Лисюткина:

В целом глобальные процессы иррациональны. О том, насколько адекватны сегодняшние оценки угроз и грядущих рисков, ничего сказать нельзя, потому что в этих оценках нет никакого единства. Разные группы экспертов дают разные оценки.

Юрий Юрьев:

По природе человеку присуща двойственность, он стремится выжить и размножиться, но он способен на самопожертвование ради убеждений. Если бы некая особь была права  каждый день на 51%, то к концу финансового года её баланс бы увеличился вполне предсказуемо.

 Александр Пелин:

Снова абстракция «человек». Поэтому в силу отмеченного выше уровня  невежества, могу ответить однозначно: «Человек – эмоционален и иррационален, к вызовам времени, когда ему про них напоминают, относиться эмоционально, с испугом. Поэтому старается поддерживать свое эмоциональное равновесие при помощи неведения». Количество людей, способных рационально воспринимать все риски будущего крайне невелико.

  Павел Крупкин – к.ф.-м.н., научный руководитель Центра изучения Современности, Париж,Франция:

– Есть факт, что до сих пор человечеству удавалось собирать силы для адекватного ответа на поступавшие вызовы. Будем надеяться, что необходимый сплав качеств всегда пребудет с нами и в последующем.

 Юрий Бликов – сценарист, кинорежиссер, Одесса, Украина:

– Человек крайне мало и рационален, и реалистичен в своих опасениях и оценках. Позволю напомнить, что при появлении первых паровозов, сразу возникли разговоры об ограничении их скорости. Некие ученые умы, в то время, совершенно серьезно утверждали, что скорость 60-70 км/ч смертельна для человеческого организма.  Из более близких нам мифических страшилок, напомню: "глобальное потепление", "фреоны  (флюорокарбоны), разрушающие озоновый слой", эпидемии "птичьего" и "свиного" гриппов.  Из этого очевидно следует: человечеству свойственно поддаваться коллективным, массовым фобиям. Учитывая, что большинство даже понятия не имеет о пугающем предмете, можно достоверно утверждать:  эти фобии – иррациональны.

Что же касается оценок грядущей опасности и рисков, то, как опять же наглядно демонстрирует исторический опыт – никаких мало-мальски приемлемо точных прогнозов, хоть на какой-то более-менее продолжительный период, даже лучшие умы дать не могут.

Вдумайтесь сами, еще 30 лет назад, кассетный магнитофон считался чудом техники, 20 лет назад – видеомагнитофон считался предметом роскоши, а сегодня – видеокассеты просто не выпускаются. Насколько серьезно смотрится сегодня прогноз, что развитие телевидения, постоянное поле от многочисленных кинескопов телевизоров и компьютеров, приведет к генетическим мутациям?  Сегодня просто нет такого количества кинескопов. Кинескопы покинули нас менее чем за 10 лет. Как тут прогнозировать?

 Давид Эйдельман:

Человек боится самолетов, больше автомашин. А аварий на дорогах многократно и многократно больше, чем в воздухе. Человек боится войны, но гораздо больше людей погибают в мирное время. Человек боится не конвенционального оружия, но от конвенционального погибли в миллионы раз больше. Человек боится автомата Калашникова больше, чем кухонной утвари. Но от кухонного ножа каждый год погибает больше людей, чем от всех видов огнестрельного оружия. Человек считает, что в наибольшей безопасности он находится дома, а не на улице, и не на производстве. Мой дом – моя крепость. Но статистика… любой милиционер, любой врач скорой помощи, любой социолог вам скажет, что львиная доля несчастных случаев, убийств, не говоря уже о просто неожиданных смертях – все это дома.

Люди боятся СПИДа больше чем раковых заболеваний. Но гораздо больше шансов выжить со СПИДом, чем с раком.

Вот так же и с угрозами будущего…

 4.Как вы относитесь к утверждению, что человек в его нынешней форме обречен, как биологический вид на вырождение и будет заменен (или сам себя заменит) другим носителем разума?

Лариса Бельцер - Лисюткина:

Ничего сказать не могу и не думаю, что у кого-то есть достаточные данные для того, чтобы высказывать на эту тему компетентные суждения. Особенно в части «будет заменен (или сам себя заменит) другим носителем разума».

 Юрий Юрьев:

Подобно влиянию ношения щитов и мечей на бицепсы и уважение к атлетизму, прогресс влияет на способности мозга и уважение к мышлению. А будут ли наши потомки создавать за 6 суток вселенные в качестве дипломных работ (в качестве богов),... и будут ли извлекать созидателей, вершителей, героев и праведников из прошлого для служения в нем экспертами (в качестве рая) - практика покажет.

 Александр Пелин:

«Человека» в его нынешней биологической форме ждет такое же будущее, какое ждет все другие биологические формы: ароморфоз или идиоадаптация, но не «замена» другой биологической формой.

 Павел Крупкин:

– Данное утверждение у меня проходит по классу страшилок, помеченному слоганом: «Для чего щука в озере? »

 Юрий Бликов:

– К таким утверждениям я отношусь, как к полнейшей чуши. За всю обозримую историю человечества, гомо сапиенс  – ни анатомически, ни физиологически – не изменился. Менялись цивилизации, менялись внешние условия жизни, эволюционировала окружающая флора и фауна, а человек не менялся. Так какие основания утверждать, что этот биологический вид изменится? Для любых прогнозов, нужны мало-мальски корректные посылы.  В этом вопросе, я таких не знаю

 Давид Эйдельман:

Скорее всего, формы носителей интеллекта кардинально должны будут измениться. Как? Не знаю. Грядущее – непредсказуемо. Но сегодняшний человек - это уже не природное существо. У меня вырезаны гланды, аппендикс, а сосуды с правой ноги пересажены в сердце. В моем случае, природу подправили. Есть несколько мест, где я зашит, а в нескольких местах кости были искусственно выпрямлены после переломов. Доставшееся от природы, оно бы перестало работать несколько лет назад.

Вполне возможно, что та модель тела "человека разумного", как носителя интеллекта, она приходит к грани, когда ей нужно будет измениться. Вполне возможно, что модель, по которой развивалась Земля как минимум на протяжении четырех миллиардов лет, она приходит к исчерпанию. Человечество как таковое - человек как биологический вид вырождается. Вырождается в силу  положительных причин – развития гуманизма, например. Мы свели к минимуму (почти уничтожили) природные регуляторы. Мы практически уничтожили естественный отбор.  В Средние века в Европе из десяти родившихся детей только двое-трое давали потомство в следующем поколении. Половина рожениц погибала. Средняя продолжительность жизни не превышала 20 с чем-то лет. Еще в начале XIX века оспа могла вырубить такую кучу населения, что никакой войне не снилось. Во Франции средняя продолжительность дошла до 23 лет перед Великой Революцией. И это была достаточно высокая продолжительность жизни. Сейчас у нас фактически… детская смертность даже в дикой африканской стране достигает 5 процентов, это считается катастрофой, и т.д. Но все это все бесплатно не дается. Это все оборачивается тем, что накапливается генетический груз. Люди с генетически унаследованными болезнями выживают, дают потомство.

 5.Может ли человечество, испугавшись собственных перспектив, остановить прогресс?

Лариса Бельцер - Лисюткина:

Это исключено, по моему мнению. Человечество не существует в виде единого субъекта. Поэтому принимать решения от лица человечества невозможно.

 Юрий Юрьев:

Не может. Прогресс создаёт оружие. Прогресс возможно остановить только оружием. Человечество не может остановить само себя. По поводу перспектив - они всё равно будут космической экспансией, поскольку человек не любит "безысходности" даже из собственного дома. А человечество будет мечтать о других мирах.

    Александр Пелин:

Прогресс – такой же распространенный «мем», как и понятие «цель». «Остановить прогресс» - такое же бессмысленное сочетание слов, как и «остановить людей в достижении целей».

 Павел Крупкин:

– С одной стороны, до сих пор основным драйвером прогресса была война / подготовка к войне, так что при снижении установок на войну в головах элиты стран лидерского развития следует ожидать некоторое снижение интенсивности генерации новизны в мире. С другой, в развитом мире получили также широкое распространение психологические установки на конкуренцию (которые по своей сути недалеко ушли от военных установок, ибо конкуренция – это в своем роде «мирная война»), и это тоже является немаловажным фактором активности и действенности инновационных систем соответствующих стран.

 Но даже если удастся избавиться и от всех этих социально обусловленных драйверов стимулирования прогресса, все равно останется драйвер, проистекающий из самой природы такого явления, как жизнь. Один из законов жизни может быть сформулирован следующим образом: «Жизни свойственно вопрошать свои пределы», и именно данный закон ответственен за постоянное опробование живыми существами новых ниш обитания, что является одним из механизмов биологической эволюции. Кстати, именно данный закон во многом обеспечивал развитие традиционных обществ даже в тех случаях, когда отношение сообществ людей к своим новаторам было ниже всякой критики.

Так и получается, что прогресс неудержим, как бы того не хотелось наиболее дремучим консерваторам. Чтобы полностью остановить прогресс человечество должно покинуть мир живых, и стать, например, автоматами. Или – умереть.

Кстати, здесь следует отметить, что в этом месте проявляется одна очень интересная черта городской культуры – люди перестали адекватно понимать такое качество, как жизнь. Из стандартной классификации «активных тел» в сознании современного городского человека напрочь исключен класс живых существ – там имеется лишь подразделение на «разумных существ» и «автоматов». А живые существа – они отнюдь не автоматы – хоть могут и не иметь разума. Так имманентная склонность разума к рутинизации всего приводит к исключению из сознания городского человека очень важного пласта понимания устроения мира…

   Юрий Бликов:

– Это исключено. Человек для этого слишком алчен, слишком любопытен, слишком самонадеян и, слава Богу, ленив. Посему, пока эти качества царят в мире – да здравствует прогресс!

Давид Эйдельман:

Прогресс – это не самоцель. Это средство справится с вызовами. Это средство сохранения в фазах неустойчивости. Так было на всех этапах истории.