Жизнь после теракта в Ницце

И вся она, прижавшись к праху

Это война. Это война дикарей против цивилизации. Несчастные шахиды – жертвы исламофобии. У террористов нет национальности. У террористов есть и религия, и национальность. Надо их понять и переубедить. Политика мультикульти провалилась. Спецслужбы провалились. Политики провалились. Почему я не могу назвать исламский терроризм исламским, если он исламский. Не нужно умножать зло, оскорбляя ислам. Следует действовать как в Израиле. Америка и Европа – это вам не Израиль. Они понимают только язык силы.

Они ничего не понимают.

Комментарии после теракта в европейской стране предсказуемы. Имею в виду как минимум Рунет. Мы уже это читали, если сами не писали – после Нью-Йорка, после Мадрида, после Лондона, после Бостона, после расстрела «Шарли Эбдо», после Парижа, после Брюсселя. Это уже ритуал.

Тем не менее тысячу раз сказанное будет сказано вновь, потому что больно по-настоящему, и у каждого свой опыт. Опыт преодоления боли и так называемые убеждения. Не говоря о темпераменте.

Теракт – это реальность, с которой жить, но она невыносима, и мысли, продиктованные отчаяньем, складываются в слова. Про войну, про дикарей, про ислам, про Израиль. Поскольку в ту минуту, когда ты что-то такое пишешь у себя в микроблоге или в газете, возникают некие важные ощущения. Ты не один, тебя читают. Ты делишься с миром своими рецептами в борьбе с террором. Ты противостоишь злу.

Между тем зло непостижимо и непобедимо, и в принципе, и на данном этапе человеческого существования. Зло абстрактное и зло конкретное, которое творят исламистские (а как их еще назвать?) отморозки. В эпоху Большого Террора, начавшуюся 11 сентября 2001 года, человек обречен быть мишенью всюду, где привык мирно отдыхать или работать. На улице, на вокзале, за столиком кафе, в офисе, в редакции журнала. Гром фейерверков может заглушить выстрелы и крики людей, но ненадолго.

Причем непостижимость исламистского террора в данном случае пугает куда больше, чем непобедимость. До того пугает, что в той же Франции, да и в Европе культовой книгой становится Soumission Мишеля Уэльбека, который в повествовательной манере рассказывает о том, как на честных выборах в стране побеждает умеренный, что бы это ни значило, мусульманин, и там устанавливаются законы шариата. Читать роман можно как антиутопию, типа «автор предупреждает», а можно и как мольбу, обращенную к деятелям исламского мира.

Мол, не надо нас убивать, есть же и демократические методы захвата власти при создании халифата. Демократия – это процедура, уважаемые гости и хозяева нашей страны. А дальше пусть все будет по-вашему.

Непостижимость страшней, ибо непонятное сильнее бьет по нервам – отсюда все эти европейские страхи перед мигрантами, вся эта «пегида» и, грубо говоря, фронт насьональ. Скинхеды и прочие нацики в Германии вызывают отвращение, но они, как бы сказать, местные, их легко разъяснить, а что добрый бюргер знает про человека, бежавшего из Сирии? Ничего не знает, кроме того, что в Сирии убивают каждый день.

Зато он, европейский гражданин, догадывается, что с толпами беженцев могут приехать террористы. Однако о том, как становятся террористами и чем живут террористы, которые уже давно приехали, тоже никто не знает.

Известно лишь, что вербуют убийц, как правило, среди укоренившихся на Западе представителей второго, а то и третьего поколения мигрантов, но в этом знании много печали. Получается, речь идет о миллионах людей, и как отличить потенциально опасных от добропорядочных? Житель Ниццы Мохамед Лауэеж Булель, тунисец, гражданин Франции и Марокко, в мечеть не ходил и радикальным исламом вроде не увлекался.

Разумеется, есть эксперты и сотрудники спецслужб, которые вплотную занимаются террором, но ведь и они мало что понимают и могут. Как показывает практика. Прогнозы не сбываются, убийцу пристреливают после того, как под колесами его грузовика погибнут и будут покалечены сотни. Да и что нам этот Мохамед, когда и про бен Ладена, бывшего союзника Америки в борьбе с советской властью и злейшего врага, мы до сих пор мало что знаем. С чего он вдруг так вызверился против госдепа?

И если вернуться в Ниццу и к откликам в Рунете, то опять упираешься в эту стену непонимания. При том что свой собственный мир, где бы мы ни жили, постигаем с легкостью. Мир, в котором рождается Путин, православный активист Энтео, депутат Яровая или полковник Буданов, вполне себе доступен. Ясно, как гопник становится президентом страны, но неясно, как гопник становится шахидом.

Про Булеля пишут, что от него ушла жена, которую он избивал, – и что? Каков механизм превращения отвергнутого мужа в бойца этого чудовищного «Исламского государства», которое даже в России запрещено? Или поиски идентичности, корней и духовных скреп тут вообще ни при чем, а чувак просто потоптался у дома, поглядел на огни Ниццы и ликующих французов, сжал зубы, вспомнил погибших героев, ощутил себя мстителем-исламистом, сел за руль и покатил? Ну и как таких отслеживать и ловить? Правда, граждане начальники ИГ, поколебавшись, взяли на себя ответственность за теракт, но поди разбери, правду они говорят или примазываются к чужой славе.Единственное, что понятно: да, это война. Запада с Югом, как полагают некоторые специалисты, и тютчевские строки тут сами приходят на память. Запутывая дело окончательно, поскольку Ниццу поэт как раз и располагал на Юге. Короче, это война, которую невозможно выиграть.

Это реальность, в которой мы живем. Это плохая новость, но есть и хорошая. Проиграть ее мы тоже не можем. Уэльбек все же не прав, и страхи, связанные с ползучей и тотальной исламизацией Европы, явно преувеличены. Простая статистика их опровергает.

Не лишены оснований иные опасения. Запад меняется и будет меняться под воздействием террора, по законам войны, и это значит, что толерантности, да и законности здесь может стать поменьше. А ненависти побольше. Не исключено, что именно таким Запад видится организаторам терактов в своих мечтах: закошмаренным и одичавшим, избирающим себе разных трампов, закрывающим границы и живущим в режиме постоянной контртеррористической операции. Однако дорога туда, в мир предельной ясности от нынешних страхов и непоняток, предстоит еще очень дальняя, и есть надежда, что цивилизация до той пропасти не дойдет. Остановится, и только это будет означать победу в войне с непобедимым злом. В той войне, которой не видно конца.

Илья Мильштейн