Украина: От двуязычия к двоенародности

В прошлом номере «Тиждень» уже уделил немало внимания новому языковому законопроекту. Согласно праву и практике, мы можем поискать и некоторые выводы из того, какие причины были у «официального двух/многоязычия» в других краях, какими были его исторические основания. Ведь регулирование языковых вопросов в Европе и остальном мире не стоит на том, что есть какой-то обязательный мировой стандарт. Имеющиеся практики опираются на определённую логику, прежде всего исторического и безопасного характера.

Историческая легитимность таких стран, как Канада, Бельгия, Швейцария и та же самая Финляндия, основывается на согласии, конвенции местных исторически укоренившихся этнических общностей относительно общих интересов в реализации определённого государственного проекта. Эти сообщества имеют между собой более или менее чёткие границы, и официальное многоязычие выглядит совсем не так, как предусматривает украинское новообразование: на территориях, где живут валлоны, действует французский, где фламандцы — фламандский, где франкоканадцы — французский, где англоканадцы — английский. В Канаде нет третьего языка (польского, украинского, немецкого), поскольку остальные меньшинства живут там относительно недавно и рассеяны. Двуязычие поддерживает два отдельных языка в местах их исторического употребления, и они не перехлёстываются так, чтобы в Антверпене официально действовал валлонский, а большинство населения разговаривало на фламандском, имея его в качестве «регионального языка». Каждому народу — свой язык. Исключение — столица Бельгии Брюссель. Пока между валлонами и фламандцами будет согласие о необходимости общего государства Бельгии, они будут сохранять такое двуязычие как гарантию «свободного союза». Если вдруг расхочется — разошлись по отдельным государствам. Не признаёт Оттава языковых прав франкоканадцев — на референдум и вон из той Канады в свободный Квебек. Но так происходит потому, что обе общины являются отдельными народами, исконно живут на этих землях.

На Украине же региональная языковая специфика обусловлена совсем другими факторами. Независимая Украина возникла как воплощение процесса государственного коренного народа — украинцев — на его исторических этнических землях с преимущественно украинским населением, процесса, поддержанного этническими меньшинствами (в 1991 году за независимость проголосовали 55% россиян). У нас нет никаких оснований говорить о «двух народах — соучредителях Украины», что было бы историко-правовой основой возможного официального двуязычия («официальный язык» и «государственный» в европейском правовом поле — это синонимы).

Тем более, что Украина — это даже не федерация, по каким- то этническим основаниям, как, например, Россия. С историко-правовой точки зрения это даёт основания только для ситуации одного государственного языка и надлежащих гарантий языковых прав меньшинств. Что содержится в действующем законе о языках, Конституции страны и соответствующем толковании последней Конституционным Судом. И всё перечисленное вполне соответствует европейским правовым нормам, что уже не раз подтверждали те же европейские эксперты, комиссии и другие учреждения.

Другой сугубо исторический (но очень актуальный) фактор — деформированное состояние распространения и употребления украинского языка в результате столетий языковой дискриминации, а масштаб русификации является следствием не автохтонности или потуги российских анклавов, а миграций предыдущего столетия. Это требует определённых компенсационных и стимулирующих мероприятий по украинскому языку, которые были миссией государства и не выполнены им и на 50% — ни в смысле компенсаций, ни в смысле понимания нацменьшинствами своих реальных языковых прав и обязанностей. Любые опросы общественного мнения Института социологии НАНУ засвидетельствуют, что большинство населения Украины независимо от национальности положительно относится к возрождению и развитию украинского языка. И всех остальных. Но когда вопрос политизируется, он теряет для общественности видение внутренней логики — и оценки причин ситуации, и последовательности его урегулирования. Остаются лишь манипуляции, без какого то логического основания. Единственное, что я здесь вижу с историко-правовой точки зрения - это то, что без всяких оснований, по крайней мере, половина территории Украины выводится за пределы действия процесса суверенного украинского государства, когда де-юре констатируется, что украинские граждане разных регионов уже имеют существенные сомнения в легитимности оснований существования Украины, заложенных в 1991 году.

Создаётся «второй народ», который уже не будет заинтересован в том, чтобы ответить на простой вопрос: а что конкретно делает Украину Украиной. Язык? История? Культура? Согласие? Вокруг чего? Тогда почему здесь «Украина», а не, например, «Малороссия»? Если гражданин этого не знает, он уже перестаёт быть гражданином этого государства. Страна начинает шататься не в бюджете или финансировании армии, а в головах и душах. А кто этим воспользуется, не мне рассказывать.