Павленский, премия Гавела и при чем здесь мы

История кажется не слишком значимой. Но это только кажется.

Павленский получил премию Гавела и заявил, что отдает ее "приморским партизанам". Комитет премии растерялся, но ненадолго: премию у Павленского отобрал.

Это присказка, и она, в самом деле, не слишком интересна. Интересна сказка – реакция на это событие тех людей, которые претендуют на то, чтобы быть "совестью нации". Да и – не входя в детали – ею и являются.

Это как тест на уровень нравственного мышления, умения решать нравственные задачи – то есть слышать голос совести, не позволять своим идеологическим и иным мнениям, равно как и настоениям, его глушить. Прошли ли этот тест наши самые высокие – те, по кому общество должно было бы сверять свои часы?

Я специально фамилии называть не буду. Дело тут не в фамилиях. Скажу только, что тест они не прошли. Потому что единодушно решением гавеловского комитета возмутились. Нельзя, считают они, было Павленского депремировать.

Аргументы приводятся разные, но за всеми этими аргументами стоит эмоциональное приятие того, что делали "партизаны". Нет, они сами милейшие, интеллигентнейшие, без намека на кавычки люди – мухи не обидят. Но... Но "поубивал бы". Да, и что там говорить – разве это "поубивал бы" без причины? Полицейский произвол, полицейскую ложь, полицейскую жестокость – всё это в самом деле терпеть невозможно. Когда-нибудь нам эти службы нужно будет чистить и чистить – и подумать страшно, кто же там будет работать, когда профессионалы поголовно поражены такими болезнями.

Но я сейчас не про болезни право, если можно так выразиться, охранителей. Я про другую болезнь. Про болезнь ненависти у тех, кто по своему статусу в обществе на ненависть не имеет никакого права.

К слову, замечу, что в самом решении Павленского я никакого криминала не вижу. Если рассматривать его как акцию, как художественный акт. Вполне из того же ряда, как прибивание себя к брусчатке или вызов на суд проституток. Человек ищет новые формы, живет творя – ну, и бог ему в помощь. Он же никого не стреляет. Только думать заставляет. Что касается гавеловцев, то они в данном случае Павленскому только подыграли – усилив громкость его акциии и спровоцировав обсуждение. За что им отдельное спасибо.

Но вернемся к болезни ненависти. Ею больны в протесте если не 99 процентов, то уж 90 наверняка. А впрочем, истинная цифра больных много ближе к 99, чем к 90. И ненависть эта совершенно естественна. Ее не может не быть. Но она плохо выбирает свой объект. И, выбирая плохо объект, плохо выбирает и средства самореализации.

Мы ненавидим часть общества – плохих людей и надеемся улучшить общество, устранив (в том или ином смысле) плохих людей, чтобы остались только хорошие, а именно мы сами. Дальше различия только в средствах. Одни рвутся всех плохих перевешать. Менее кровожадные – выселить. Еще менее кровожадные – лишить гражданских прав. Где-то посередине находятся страждущие пересажать плохих по тюрьмам. Собственно, к выбору чего-то одного из этого набора и сводится вся программа благоустройства страны: уберем плохих и заживем хорошо.

Бей плохих – спасай Россию.

Рефлексируют, видят это свое, наше общее желание избавиться от плохих единицы. В буквальном смысле слова – единицы. И это очень плохо.

Ненависть может быть продуктивна. Но для этого она должна быть не ненавистью к другим, а ненавистью к себе. Иначе такая ненависть называется стыдом.

Здесь необходимы пояснения. Мы можем и должны ненавидеть общество в целом, не исключая из него себя. Есть за что нам стыдиться. За потерю себя, за деградацию, за соучастие в преступлениях власти, за терпимость к тому, чего терпеть нельзя, за подлость, за глупость, за бездуховность, за бескультурье... Есть, есть за что нам себя не любить. Себя в смысле нашего общего МЫ – всего общества. Такая русофобия была бы нам всем очень напользу. Потому что только из нее может вырасти здоровая русофилия.  

ЗдорОва и другая ненависть. Мы можем и должны ненавидеть-стыдиться свою узкую группу – ну, назовем нас интеллигенцией, или "порядочными людьми", или просто "нормальными людьми". И здесь есть за что. Прежде всего – за то, что мы сдали страну тем, кому мы ее сдали, и допустили происходить всему тому, о чем я сказал в предыдущем абзаце.

И та, и другая ненависть-стыд продуктивны. Но мы, будучи одной частью общества, не можем позволять себе ненавидеть другую часть общества и стремиться ее в том или ином смысле уничтожить. Ни "инородцев", ни "олигархов", ни "вату", ни даже силовиков и власть...

Это просто непродуктивно. И по отношению к обществу, и по отношению к себе самим, своим душам. В этом и должно быть наше отличие от квачковых, гиркиных, прохановых, дугиных и, в том числе – от "партизан".

Павленский как художник может поддерживать "партизан". Так он переводит с языка Лермонтова на язык Павленского "есть грозный суд: он ждет; он не доступен звону злата". Но мы не можем. Для нас это стало бы смещением прицела, отклонением от того, о чем нужно думать в первую очередь. И было бы подменой дела любви делом ненависти, что однозначно ведет к гибели всего дела.

Здесь, к слову, важное, хотя практически никем не понимаемое отличие пафоса Павленского от пафоса Стомахина. Стомахина заперли в тюрьму на 12 лет за возбуждение ненависти. Он, и в самом деле, ненависть разжигает. Только не ненависть к другим, а ненависть к себе, к большому СЕБЕ, к МЫ. Он заставляет нас всех ненавидеть нас всех, то есть стыдиться себя. И в этом смысле делает важнейшую работу. Как библейский Иона. Такая ненависть-стыд может нас спасти, и, более того, только она-то нас спасти и может. Другая же, ненависть одной части общества к другой части общества может только губить. В этом опасность людей вроде Гиркина или Квачкова. И в том числе – "партизан".

Мы таких деталей и тонкостей не видим и видеть не хотим. И тем самым лишаем себя возможности быть "совестью нации". Что очень грустно, так как другой совести у нации нет.

Павленский своим решением продолжил свою работу художника и в этом смысле поступил правильно. Гавеловский комитет, оказавшись в такой непростой ситуации, поступил зрело. А мы, возмущаясь депремированием, поступаем неправильно. И незрело.