Рабство после цивилизации

В незабываемые школьные годы один из остроумцев нашего класса, прозванный за ехидство Пилюлей, спросил как-то у историка по поводу «спирального развития»: «Так что, Захар Тимофеевич, вслед за высшей формацией придет низшая? После коммунизма – рабовладельческий строй? Вы не могли бы рассказать, как это будет?» Захар Тимофеевич тоже за словом в карман не лазил: «Знаешь, Юра, я думаю, что ты доживешь до тех дней и сам на все посмотришь». Вот и пришло время посмотреть.

Тень страха

Я не сомневаюсь, что о человеческом страхе и его роли написаны многочисленные толстые психиатрические тома. И все же, как я думаю, среди этих фолиантов вряд ли найдутся книги, адекватно отражающие роль самых малых – находящихся на грани осознания или даже за этой гранью – форм страха в повседневной жизни людей, очень далеких от психиатрии. То есть, самых обыкновенных психически нормальных людей. Во всяком случае, я о них никогда не слышал. В том же, что последствия даже очень слабого страха для человеческого поведения могут быть значительными, мне довелось убедиться на опыте самонаблюдения.

К началу опыта я подошел курильщиком с двадцатисемилетним стажем, отягченным многочисленными эксцессами «бросания», выработавшими к себе глубокий скептицизм. Однако, когда одной моей знакомой по медицинским показаниям понадобилось бросить курить, а сделать это самостоятельно ей оказалось не под силу, я пошел в облздравотдел и выпросил, вымолил два направления к доктору А. Ф. Артемчуку – попасть к нему, уже тогда известному наркологу, было непросто.

Сам я бросать курить всерьез не собирался, и все эти предварительные разговоры о необходимости собственного большого желания расстаться с вредной привычкой, о том, что надо хотя бы две недели продержаться на собственной силе воли… я и по сей день не знаю, как к ним относиться. Курил до последнего, решающего дня, хотя и не так много, как обычно. То же самое могу сказать и о своей знакомой. Правда, она действительно собиралась бросить. Я представлял себе все дело так: отвезу «девочку» на сеанс «колдовства», пройду через него вместе с ней, а потом буду курить, как ни в чем не бывало, сначала тайком от нее месяца два, а потом, когда она бросит уже необратимо – как Бог пошлет.

И вот сидим мы в наполненном полусонными людьми зале ДК станкостроительного завода не то очень поздней ночью, не то очень раним утром. Рядом сидят алкоголики со всех концов Союза. Сначала некоторые из них рассказывали о себе. Я увидел полярного летчика, размешивающего нашу мартовскую грязь меховыми унтами, медсестру с Сахалина, писателя из Караганды, и т.д.

Скучно, спать хочется, а импозантный бородач рассказывает со сцены, что в организме всегда есть «тонкое место», готовое порваться, и как он, произнеся «заклинание», скоро запустит для каждого из нас секретный механизм, который уничтожит нас, если мы нарушим его, доктора с бородой, запрет и снова попробуем любимый наркотик.

Никакого «состояния гипноза», полный самоконтроль, и при всей большой славе доктора выглядит все как-то несерьезно…

Но миновал момент «колдовства», отвез я «девочку» на работу, а по дороге домой остановил машину купить сигарет: курить-то хочется. И тут произошло неожиданное – я их не купил! По мере того, как я подходил к табачному киоску, вызрела мысль, даже не мысль – предположение. А вдруг «колдовство» - вовсе не полный бред, вдруг в нем что-то есть. Крошечный, микроскопический страх – тень страха! – зашевелился в груди. И он оказался сильнее желания закурить. Бросила курить и «девочка». По той же причине. Курить хотелось, сигареты снились, и снилось, что я курю, и я вскакивал в холодном поту: все, капец...

Если бы не случилось этого со мной, если бы прочел я об этом в книге – ни за что в жизни не поверил бы. Но личному опыту приходится доверять.

С тех пор я очень хорошо знаю, какая это большая сила – маленький страх. Или, наоборот, легчайшее к чему-нибудь тяготение. И понимаю, что слабые эмоции – овладев большими массами людей – могут становиться причинами крупнейших социальных перемен. И эти массовые фобии и «филии» могут возникать как сами по себе, так и формироваться целенаправленно (например, рекламой), вызывая чрезвычайно разнообразные последствия. Причем феномен этот лежит не в области знания (о вреде ли курения, гипнозе или физиологии) а исключительно в области веры. Даже не той веры, которая «в Бога», а куда более мелкой, зато и более очевидной, что, если например, трамвай вышел из пункта А, то он придет и в пункт В.

Не правда ли, тут есть над чем задуматься? В том числе и в плане смены социально-экономических формаций. Ведь экономическая сущность того же рабства не в том, что одни люди лишают других людей свободы и заставляют их заниматься принудительным трудом, а в том, что они заставляют их отдавать несправедливо большую часть результатов своего труда. А для этого не обязательно грубо лишать их личной свободы и т. д., можно воспользоваться куда более утонченными инструментами. И слабые эмоции вполне могут здесь стать системообразующим фактором.

Собственно говоря, слово «рабство» не имеет количественных оттенков, оно обозначает лишь известную качественную крайность, в то время как провести четкое разграничение между «рабством» и «не рабством», строго говоря, невозможно. Однако цивилизованное экономическое рабство может не сильно отличаться от рабства плантаторского. В конце концов, количество всегда переходит в качество.