Американец при советском дворе

Советскую историю на западе всегда было принято видеть в черных тонах, во многом виной тому была неполная ясность происходившего в СССР. Люди часто делали выводы на основании статей бульварной прессы и эмигрантов, часто перебежчиков, непредвзятых очернявших СССР.

 К середине 1930х годов сложилось мнение что все политические процессы в СССР якобы «фальсифицированы», а подсудимые невиновны. Что никакого вредительства нет.

Но есть иные мнения, в частности американцев побывавших в СССР, среди которых был Джон Литтлпейдж.

 

Он оставил свои впечатления от внутренних процессов в СССР. Я приведу ряд наиболее важных глав его книги

Джон Д. Литтлпейдж и Демари Бесс

Предисловие соавтора

 

Американцы, живущие в Москве, настолько привыкли к Джону Литтлпейджу, что я даже сомневаюсь, осознаем ли мы, насколько важна история, которую он может поведать.

Мы знали, что он с 1928 года работал на советский золотопромышленный трест, и за это время золотодобывающая промышленность в Советском Союзе выросла с ничтожной доли на второе место в мире.

Мы подозревали, что это его рук дело, во всяком случае, не меньше, чем любого другого, хотя прямо никогда от него такого не слышали. Мы догадывались, что он больше повидал на задворках азиатской России, чем любой другой иностранец. Но он так мало говорил о накопленном опыте, что мы и представления не имели, насколько он громаден.

Мистер Литтлпейдж вызвал у меня жгучий интерес с самой первой минуты, когда я его увидел на приеме в американском посольстве в Москве, в 1934 году.

При росте шесть футов три дюйма он возвышался над всеми прочими, стоя у стены в длинной комнате, облицованной белым мрамором, рассматривая толпу туристов и американское население Москвы. Он только что вернулся из многомесячного путешествия в «форде» советского производства по караванным путям северного Казахстана и Алтайских гор.

Мне объяснили, кто он, и помнится, я расспрашивал его про золотые прииски в азиатской части России, поскольку интересовался этим предметом с точки зрения международной политики.

— Когда находят золото где-нибудь в неосвоенном месте, далеко от городов или железных дорог, сколько времени требуется, чтобы его застроить? — спросил я тогда. — Я имею в виду, ведет ли находка золотоносной жилы за собой цивилизацию: школы, места развлечений и тому подобное — быстрее или медленнее в Советской России, чем в Соединенных Штатах?

Литтлпейдж ответил на мой довольно-таки запутанный вопрос безотлагательно.

— Когда люди находят золото, — пояснил он с легкой улыбкой, — они очень скоро получают, что им требуется, будь то на Аляске или в Советской России.

Я привожу ответ специально, поскольку он проливает свет на практичные взгляды Литтлпейджа, чего бы они не касались. Наше американское сообщество в Москве, в котором все придерживались самых разных взглядов на Россию и коммунизм, постоянно захлебывалось в «идеологических» абсурдных спорах. Советские коммунисты обволакивали нас своеобразной атмосферой из псевдонаучных терминов, новоизобретенным языком, который ежечасно лился со страниц газет, по радио, в кино — везде.

Этот язык, как шифрованная «поросячья латынь», что дети придумывают для собственного развлечения, оказался очень прилипчивым и распространился по всему миру, чему же тут удивляться, если иностранные дипломаты и корреспонденты газет, аккредитованные в России, подхватили тот же мотив. Что меня привлекло в Литтлпейдже с первого же обмена мнениями — его иммунитет к этой искусственной речи.

Наши с ним беседы про советскую промышленность, положение рабочих, женский труд на шахтах и прочее очень помогли мне в написании статей для «Кристиан Сайенс Монитор», дали возможность лучше объяснить то, что в противном случае безнадежно запуталось бы в лабиринте большевистской терминологии.

Я всегда мог рассчитывать на Литтлпейджа, когда требовалось выразить точку зрения американского «производителя», если прибегнуть к словечку, которым он любил себя характеризовать.

Когда в августе 1936 года советское правительство начало серию процессов по делу о контрреволюционной деятельности высокопоставленных коммунистов, большинство иностранцев в Москве считали, что Иосиф Сталин и его окружение выдумали все те обвинения, в которых злополучные подсудимые сознавались в зале суда, и каким-то образом заставили их признать свою вину.

Процессы произвели впечатление даже на тех, кто рассматривал всю процедуру как фальсификацию с начала до конца.

Литтлпейджа не было в Москве в то время, он вернулся после длительного пребывания на советском Дальнем Востоке только после второго процесса, в январе 1937 года, когда влиятельные коммунисты сознались, что занимались «вредительством» на различных советских заводах, чтобы дискредитировать Сталина.

Я спросил Литтлпейджа:

— Как вы думаете? Обвинение ложное или нет?

Он ответил:

— В политике я не разбираюсь, но немало знаю о советской промышленности.

И точно знаю, что определенная часть советской индустрии сознательно подвергалась саботажу, вряд ли такое возможно без помощи высокопоставленных коммунистов.

Кто-то занимался вредительством в промышленности, а все высокие посты в ней занимают коммунисты.

Так что, мне представляется, коммунисты помогали саботажу в индустрии.

Теории для Литтлпейджа не существовали. Однако своим глазам он верил.

Чем дольше я говорил с Литтлпейджем, тем больше убеждался, что он накопил кучу материала на ценнейшую книгу о Советской России.

Его положение среди иностранцев было совершенно уникальным, насколько мне известно, ведь он работал в тесном контакте с советскими организациями, и в то же время не отклонился ни на йоту от своих прежних американских взглядов.

Все другие иностранцы либо приехали в Россию как сочувствующие коммунистам, и были приняты в советских кругах именно по этой причине; либо, не являясь политически ангажированными, находились целиком и полностью вне советской системы.

Литтлпейдж пребывал внутри системы много лет, но оставался все таким же беспристрастным, как и поначалу.»….

Далее автор в новой главе подходит к конкретным деталям

«IX. У меня возникают подозрения

Весной 1931 года, поработав в напряженном режиме несколько месяцев, я решил провести короткий отпуск в Европе; «выйти ненадолго», как иностранцы в России обычно описывают такую поездку.

Я запросил разрешение у Серебровского, и тот спросил, не смогу ли я совместить отдых с работой.

Он сообщил мне, что в Берлин отправляется большая закупочная комиссия, под руководством Юрия Пятакова, который, как читатель помнит, был тогда заместителем наркома тяжелой промышленности. Предполагаемые закупки включали кое-какое дорогое горное оборудование, и он предложил мне консультировать комиссию при этих закупках.

Я согласился и прибыл в Берлин почти одновременно с комиссией. Оказалось, в ней около пятидесяти человек, во главе находилось несколько известных коммунистических политиков, председателем был Пятаков, а остальные — секретари, чиновники и технические советники. Было еще два американских инженера, для консультаций по другим закупкам, не горного оборудования.

Русские члены комиссии, казалось, были не в восторге от моего появления; такое отношение напомнило мне слухи о враждебности между Пятаковым и Серебровским, и я решил, будто их холодность связана с тем, что меня сочли человеком Серебровского. Я сказал, что Серебровский просил меня утверждать каждую покупку горного оборудования, и они согласились на мои консультации.

Помимо всего прочего, комиссия подала наши заявки на несколько десятков шахтных подъемников, от сотни до тысячи лошадиных сил. Обычно подъемники состоят из барабана, трансмиссионной передачи, подшипников, тормозов и прочего, смонтированы на балке двутаврового сечения или широкополочной балке двутаврового сечения.

Комиссия затребовала оценку на основе количества пфеннигов за килограмм. С предложениями выступило несколько концернов, но наблюдалось заметное различие — порядка пяти или шести пфеннигов за килограмм — между большинством предложений и двумя, которые запросили минимальную цену.

Из-за таких различий я стал внимательно просматривать спецификации и обнаружил, что фирмы, предложившие самую низкую цену, заменили легкие стальные основания, указанные в исходных спецификациях, на чугунные, так что будь их предложения приняты, русским пришлось бы в действительности заплатить больше, потому что чугунные основания значительно тяжелее легких стальных, но при оценке в пфеннигах за килограмм казалось, что плата меньше.

Мне это показалось очевидным трюком, и я был, естественно, рад такому разоблачению. Я сообщил сведения русским членам комиссии не без самодовольства. К моему изумлению, русские остались недовольны. Они даже оказали немалое давление, чтобы я одобрил сделку, якобы я не понял, что требовалось.

Я-то знал, что ошибки не было, и не мог понять, откуда такое отношение. Наконец, я им сказал, пусть покупают эти подъемники под свою ответственность, а я прослежу, чтобы мое противоположное мнение было записано в протоколе.

Только после угрозы они прекратили свои предложения.

От этого инцидента у меня остался неприятный привкус. Либо русские были слишком горды, чтобы признать, что просмотрели очевидную подмену в спецификациях, либо не обошлось без каких-то личных причин.

Может быть, мошенничество, думал я. Если бы я не обнаружил подмену чугуном в спецификациях, комиссия бы вернулась в Москву и продемонстрировала, как успешно она торговалась и сбила цены на шахтные подъемники. В то же время они бы заплатили деньги за бесполезный чугун, и не исключено, что немецкие концерны могли тайно передать кому-то значительные суммы из этой переплаты.

Но я выполнил свой долг, и сделка не состоялась. Комиссия в конце концов закупила подходящие подъемники, и все обошлось благополучно. Я решил никому не рассказывать.»

 

Георгий Пятаков был главой комиссии, которая фальсифицировала документы, закупала некачественное оборудование по завышенной цене

Фактически советские комиссии работали против экономических интересов  СССР

 

Эпизод уже забылся, и я не вспоминал о нем, пока не поехал домой лечиться весной 1932 года. Вскоре после возвращения в Москву мне сообщили, что медные рудники в Калате находятся в очень плохом состоянии, выработка упала ниже, чем была до реорганизации рудников в прошлом году.

 Сообщение меня ошеломило; я понять не мог, как за такое короткое время положение могло настолько испортиться, когда при моем отъезде все шло хорошо.

Серебровский попросил меня вернуться в Калату, посмотреть, что можно сделать. Приехав туда, я столкнулся с печальной картиной. Американцы завершили свой двухлетний контракт, который не был возобновлен, и им пришлось уехать домой.

За несколько месяцев до моего прибытия управляющий-коммунист, который учился у меня горному делу, был уволен комиссией, присланной из Свердловска, главного штаба коммунистов на Урале. В докладе комиссии он был назван невежественным и неумелым, безо всяких доказательств, и председатель комиссии по расследованию был назначен его преемником — образ действий весьма подозрительный.

За время прошлого пребывания на руднике мы увеличили производительность шахтных печей до семидесяти восьми тонн на квадратный метр в день; теперь она вновь упала до прежнего выпуска сорок — сорок пять тонн. Хуже, тысячи тонн высококачественной руды были безвозвратно потеряны после введения на двух рудниках методов, против которых я специально предостерегал.

Американские инженеры разработали для некоторых рудников в Калате более производительную систему очистной выемки руды, и внедрили ее, несмотря на постоянное противодействие русских инженеров. Мы знали, однако, что этот метод нельзя без риска применять на остальных рудниках, причем я объяснил, почему, тщательно и подробно, и прежнему управляющему-коммунисту, и инженерам. Для полной уверенности я оставил письменные инструкции, когда уезжал, предупреждая, что данный метод распространять не следует.

И вот я узнаю, что практически сразу после того, как американских инженеров отправили домой, те же русские инженеры, которых я предостерегал от опасности, применили этот метод на остальных рудниках, в результате шахты обрушились, и много руды было утрачено безвозвратно.

В большом расстройстве я принялся за работу, пытаясь восстановить хоть часть. Атмосфера вокруг показалась мне неприятной и нездоровой. Новый управляющий и его инженеры ходили мрачными, и ясно показывали, что не хотят иметь со мной дело. Дефицит продуктов тогда на Урале был наихудший, рабочие в скверном настроении, я их такими никогда не видел. Жизненные условия также ухудшились, наряду с производительностью.

Я работал, как мог, чтобы снова сдвинуть дело с мертвой точки, но со мной не было семи американских инженеров и дружелюбного управляющего, чтобы помогать мне, как раньше.

Однажды я обнаружил, что новый управляющий втайне отменяет почти каждое мое распоряжение. Я понял, что оставаться дольше не имеет смысла, и отправился первым же поездом в Москву. Тогда я был настолько обескуражен, что готов был подать в отставку и навсегда уехать из России.

Приехав в Москву, я рассказал Серебровскому все обнаруженное в Калате, в точности. Он не принял отставки и сказал мне, что я здесь нужен больше, чем когда-либо, чтобы и не думал уезжать.

Я возразил, что не вижу смысла работать в России, если люди с рудников отказываются со мной сотрудничать. «Не беспокойтесь об этих людях, — сказал он. — Ими займутся».

Александр Павлович Серебровский занимал пост зам. наркома тяжпрома СССР, в 1937 году он будет уличен в подрыве ввереной ему отрасли и расстрелян

Но тогда он  уговорил американца остаться в СССР, развернув показательную порку вредителей
Много позже Джон Д. Литтлпейдж поймет почему они были так в нем заинтенресованны

Далее:

«Он (Серебровский) сразу приступил к расследованию, и вскоре управляющего рудником и нескольких инженеров судили за саботаж. Управляющий получил десять лет, максимальный тюремный срок в России, а инженеры — меньшие сроки.

Свидетельства показали, что они намеренно устранили прежнего управляющего, чтобы вывести рудники из строя.

Я был убежден, что дело здесь в чем-то более серьезном, не просто в маленькой калатской группке, но нельзя же было мне предостерегать Серебровского от видных деятелей его собственной коммунистической партии. В политику я старался никогда не вмешиваться.

Однако был настолько уверен, что проблема на самых верхах политической администрации Уральского региона, что согласился остаться в России только после того, как Серебровский пообещал больше не посылать меня на медные рудники Урала.

Была и другая веская причина, по которой я не хотел возвращаться на Урал. Однажды, еще при первом посещении Калаты, шли мы с американским инженером с одного рудника на другой. Несколько минут постояли у штабеля руды вблизи рудника, там силуэты резко вырисовывались на фоне неба.

 Внезапно рядом засвистели пули, и я бросился искать укрытие. То был бурный период, в советских должностных лиц нередко стреляли, и даже убивали. Честно говоря, я подозревал, что пули предназначались не мне, но, поразмыслив над последующими событиями, засомневался.

Я изучил всю информацию, какую мог достать, про суд над управляющим и инженерами в Калате. Мне сразу стало ясно, что выбор комиссии и их поведение в Калате указывает прямиком на коммунистическое руководство в Свердловске, которое можно было обвинить либо в преступной халатности, либо в активном участии в последующих событиях на рудниках.

Однако секретарь Уральской организации Коммунистической партии, по фамилии Кабаков, занимал этот пост с 1922 года, в течение всего периода развития горного дела и промышленности Урала."

Иван Кабаков был всемогущим главой местного обкома, некоронованным правителем половины Урала

Именно он был одним из ближайших сообщников Пятакова

Далее:

"По каким-то причинам, не вполне ясным для меня, он всегда располагал полным доверием Кремля, и считался настолько влиятельным, что за глаза его называли «большевистский вице-король Урала».

Если посмотреть на его достижения, очевидно, что он ничем не заслужил свою репутацию. При его долгом правлении уральский регион, один из богатейших минеральными ресурсами в России, в который поступал почти неограниченный капитал для его эксплуатации, никогда не производил столько, сколько мог бы.

Та комиссия в Калате, члены который позже признались, что прибыли туда с вредительскими намерениями, была послана непосредственно из главного штаба Кабакова, и все же, когда это свидетельство прозвучало на суде, на нем самом это никак не отразилось. Я сказал тогда некоторым русским знакомым, что, как мне кажется, на Урале происходит куда больше, чем представляется, и идет откуда-то с самого верха.

Подобные эпизоды прояснились, для меня по крайней мере, после процесса в январе 1937 года, когда Пятаков и его сообщники признали на открытом судебном заседании, что занимались организованным саботажем рудников, железных дорог и других промышленных предприятий с начала 1931 года.

Через несколько недель после окончания процесса, на котором Пятакова приговорили к расстрелу, секретарь партийной организации Урала Кабаков, близкий союзник Пятакова, был арестован по обвинению в соучастии в том же заговоре.

Я особенно заинтересовался той частью признаний Пятакова, где описывались его действия в Берлине в 1931 году, когда он возглавлял закупочную комиссию, в которую я был приписан в качестве технического консультанта. И тогда мне стало ясно, почему русские в окружении Пятакова не обрадовались, когда я обнаружил, что немецкие концерны поменяли легкую сталь на чугун в спецификациях на шахтные подъемники.

Пятаков признался, что антисталинским заговорщикам, во главе со Львом Троцким, бывшим военным комиссаром, отправленным в ссылку, требовалась иностранная валюта, финансировать их деятельность за рубежом.

 Внутри России, где многие заговорщики занимали важные посты, сказал он, добыть деньги не было проблемой, но советские бумажные деньги не котировались за границей. Сын Троцкого, Седов, по словам Пятакова, разработал план, как получить иностранную валюту, не вызывая подозрений.

На процессе Пятаков показал, что встретил Седова в Берлине в 1931 году в ресторане вблизи зоопарка, по договоренности. Он добавил: «Седов сказал, что от меня требуется только одно, а именно, разместить как можно больше заказов в двух немецких фирмах, а после он, Седов, организует, чтобы они передали необходимые суммы, имея в виду, что мне не следует слишком внимательно присматриваться к ценам».

На вопрос прокурора Пятаков ответил, что от него не требовали украсть или конвертировать советские деньги, а только разместить как можно больше заказов в названных фирмах. Он сказал, что никаких личных контактов ни с кем в этих фирмах не поддерживал, все устраивали другие, а от него ничего другого не требовалось, только заказы.

Пятаков показал: «Все получилось очень просто, особенно учитывая мои возможности, и значительное число заказов ушло в эти фирмы». Он добавил, что было легко действовать, не вызывая подозрений, в случае одной из фирм, потому что она пользовалась отличной репутацией, и вопрос был лишь в том, чтобы платить немного большую цену, чем необходимо.

Затем в суде прозвучал такой диалог:

Пятаков : Но что касается другой фирмы, требовалось убеждать и давить, чтобы разместить там заказы.

Прокурор : Следовательно, вы также переплачивали той фирме, в ущерб советскому правительству?

Пятаков : Да.

Затем Пятаков заявил, что Седов не сказал ему точно, на каких условиях он договаривался, каким способом переводились деньги, только заверил его, что если Пятаков направит заказы в эти фирмы, Седов получит деньги для специального фонда.»

 

Лев Седов, получал деньги на свержение советской власти из бюджета самой советской власти, передаваемой Пятаковым

Это была гениальная афера 2 в 1….в СССР поставлялся брак, а Троцкий еще и получал деньги

 

Далее:

«Эта часть признания Пятакова — правдоподобное объяснение, на мой взгляд, того, что происходило в Берлине в 1931 году, когда у меня возникли подозрения, почему русские, работающие с Пятаковым, стремились убедить меня одобрить покупку шахтных подъемников, которые были не только слишком дороги, но и бесполезны.

Мне было трудно поверить, что те люди — обычные мошенники, потому что они явно не относились к тем типам, которым важнее всего набить свой карман. Но они были закаленными политическими заговорщиками до революции и часто рисковали не меньше ради своей главной цели.

Конечно, у меня не было возможности узнать, был ли политический заговор, упомянутый во всех признаниях на процессе, организован именно так, как те утверждали.

Я не пытался следить за деталями политических диспутов в России, и не понял бы, о чем говорят антиправительственные заговорщики, если бы они попробовали втянуть меня в свои дела; впрочем, никогда и не пытались.

Однако я абсолютно уверен: в 1931 году в Берлине происходило что-то непонятное, и именно этот период называл Пятаков на процессе. Я уже сказал, что происходящее тогда озадачило меня на несколько лет, и мне не пришло в голову никакого разумного объяснения, пока я не прочел свидетельство Пятакова в московской газете, во время суда над ним.

Другая часть свидетельства, которой московские журналисты верили с трудом, состояла в том, что немецкие фирмы заплатят комиссионные Седову.

Но раньше я уже рассказывал, как русские эмигранты постоянно собирали комиссионные с немецких фирм, якобы используя свое влияние для размещения советских заказов. Управляющие тех немецких фирм, возможно, считали, что Седов — такой же русский эмигрант, и заключили с ним такую же сделку, какие много лет заключали с другими эмигрантами, что мне доподлинно известно.

В таких ситуациях немецкие фирмы обычно включали обещанные комиссионные в свои цены, и если русские принимали указанные цены, ничего другого и не требовалось.

Но в случае тех шахтных подъемников, видимо, комиссионные оказались настолько большими, что фирме, чтобы самой получить прибыль, пришлось изменить спецификации. Это и привлекло мое внимание, сделка сорвалась.

Пятаков показал, что ему пришлось прибегнуть к давлению, чтобы некоторые заказы прошли, и я помню, как пытались давить на меня.

Свидетельства на этом процессе вызвали немало скептицизма за границей и среди иностранных дипломатов в Москве. Я разговаривал с американцами, которые были убеждены, что все это — фальсификация от начала до конца.

Что ж, на процессе я не присутствовал, но читал протоколы внимательно, а их печатали дословно на нескольких языках. Немалая часть свидетельства про саботаж в промышленности казалась мне куда более достоверной, чем некоторым московским дипломатам и корреспондентам.

 Я по собственному опыту знаю, как широко был распространен саботаж на советских рудниках, и едва ли он мог совершаться без соучастия коммунистических управляющих на высоких постах.

Мой рассказ важен для оценки этого процесса только в том, что касается берлинского эпизода. Я описал, что и как происходило со мной, признание Пятакова прояснило происходящее»

В следующей главе автор дает новые пояснения:

«Х. Ошибки и интриги

После того, как меня убедили изменить свое решение и остаться в России для реорганизации рудников, в октябре 1932 года мне дали, пожалуй, самое трудное поручение. Пришел запрос о помощи со знаменитых Риддерских свинцово-цинковых рудников в восточном Казахстане, вблизи китайской границы.

Эти рудники, когда-то британская концессия, считались важнейшим свинцово-цинковым месторождением в мире, и вдобавок, в руде содержалось аномально большое количество золота.

Они расположены в отдаленной местности, тогда еще более отдаленной, чем сейчас, поскольку в те времена в Казахстане совершенно не было железных дорог или автомобильных шоссе, а с тех пор все же построили несколько. Сначала мне поручили поехать туда на месяц, осмотреть месторождение и определить, что можно сделать, чтобы вернуть производство в нормальное состояние.

Меня предупредили, что условия довольно тяжелые, но к таким тяжелым я не был готов. Методы, которые были в ходу на этих рудниках, могли довести горного инженера до инфаркта. Они привели к ряду обрушений, настолько больших, что добыча почти прекратилась. Рудник располагался вдоль реки, и обрушения вызвали внезапный приток воды, который превысил возможности установленного насосного оборудования.

Шахты были в таком состоянии, что в любой момент могли быть безвозвратно затоплены.

Инженеры, как я обнаружил, расходились во мнениях о наиболее подходящих методах разработки этих месторождений, и тратили больше времени на споры о достоинствах соответствующих планов, чем на реальное дело защиты рудников от полного разрушения. Управляющие-коммунисты, на которых сыпались приказы из Москвы придерживаться графика добычи, настаивали на том, чтобы добывать руду хоть каким-нибудь способом, не глядя на безопасность шахт. Они ничего не знали о горном деле и проявляли нетерпение, потому что инженеры проводили столько времени в теоретических спорах. Все вместе люди на этих рудниках довели ситуацию до критической.

Хватило одного взгляда, чтобы понять: надо немедленно что-то делать, иначе рудники будет уже не спасти от полного разрушения.

Я телеграфировал в Москву с отчетом о ситуации и наметил план действий.

Тем временем я принял на себя ответственность и запретил работы, которые угрожали полному затоплению шахт. Через три недели или около того, пришел ответ, в котором мне поручили принять обязанности главного инженера рудника и применять те методы, которые сочту нужными. В то же время управляющие-коммунисты, очевидно, получили инструкции предоставить мне свободу действий и любую возможную помощь.

Местные работники оказались не такими, как на руднике в Калате, и немедленно доверились моему суждению. Они активно со мной сотрудничали в течение всех семи месяцев, что я провел на руднике. В результате нам удалось вернуть рудник и обогатительную фабрику в приличное состояние, так что рудные скопления оказались вне опасности, а производство установилось на удовлетворительном уровне.

Правительство тратило большие суммы на современную американскую технику и оборудование для этих рудников, как и практически для всех рудников тогда в России. Но значительную часть денег все равно что выбрасывали на ветер.

Инженеры так мало знали об этом оборудовании, а рабочие столь небрежны и бестолковы в обращении с любыми механизмами, что большая часть дорогого импортного оборудования портилась и даже не подлежала ремонту. Например, был установлен великолепный большой флотационный концентратор, но после краткого периода эксплуатации находился в ужасном состоянии.

Собственно, посмотрев на рабочих и управляющих, я изумился, что от рудников вообще хоть что-то осталось. Кахастан — одна из национальных республик Советского Союза, и коммунистические власти некоторое время назад приняли закон, согласно которому все отрасли промышленности в национальных республиках должны нанимать на работу не менее 50 процентов местных национальностей, и на производстве, и в управлении.

Это, наверное, очень просвещенный закон, и по душе всяким профессорам и гуманистам во всем мире, но он, похоже, мало помогал в условиях Казахстана 1932 года.

В данном случае к местным национальностям относились казахи и киргизы, пастухи-кочевники, которые привыкли к вольной жизни в степи. Они жили своей жизнью до 1930 года, когда коммунисты начали свою вторую революцию.

В предыдущей главе я рассказал о ликвидации кулачества. Одновременно проходил похожий процесс, который коммунисты описывали как переход к оседлой жизни.

Точно так же, как власти приклеили ярлык кулаков к сотням тысяч мелких фермеров, оторвали их от земли и поставили работать на промышленных предприятиях, рудниках и лесоповалах под полицейским конвоем, они вырвали сотни тысяч кочевников из степей и поставили их работать на рудниках и фабриках, или пытались заставить их жить оседло в коллективных хозяйствах. Они так сделали, потому что придерживались мнения, что кочевники отсталые, не могут подняться до коммунистических идей о высшей цивилизации, пока их не отлучить от степей и кочевой жизни, а затем превратить в пролетариат, то есть наемных рабочих, либо в промышленности, либо на фермах, контролируемых государством.

Рассказал я и о том, как ликвидация кулаков привела к дефициту продуктов на несколько лет.

Процесс перехода к оседлой жизни усилил дефицит, поскольку сопровождался истреблением стад у кочевников. Когда коммунистические «ударные отряды» накинулись на стада и стали требовать от их владельцев-кочевников объединить скот в так называемых колхозах, те попросту забивали животных.

 В то время, думается мне, власти не беспокоились особенно, потому что считали, что стада легко восстановить. Впоследствии они поняли свою ошибку; и сегодня в России наблюдается ужасный дефицит мяса и молочных продуктов, несмотря на дорогостоящие и трудоемкие попытки последних лет снова нарастить стада.

В таком месте как Казахстан, где население не одно поколение питалось тем, что давали стада, уничтожение животных после 1930 года привело к серьезным последствиям. Мне говорили, что тысячи людей умерли от голода, не знаю, правда ли это.

Но могу свидетельствовать, исходя из собственных наблюдений, что прежние кочевники долго приходили в себя после того бурного периода истории, когда коммунистические власти организовали поход на кочевников, а у тех развилось что-то вроде повальной истерии, отчего они уничтожили собственные средства к существованию.

Бывшие кочевники, пережившие этот период, были, как и кулаки, поставлены на работу в рудниках и на нескольких промышленных предприятиях, основанных в то время в кочевых регионах. Зажиточных кочевников, вроде «короля кумыса», у которого я гостил в Башкирии, хватала полиция и высылала в какой-нибудь регион подальше от их прежних домов, где они работали в лесах или шахтах, или оседали на фермах. Многие их них оказывали сопротивление; тех признавали преступниками и посылали в тюрьму или расстреливали.

К тому времени, когда я получил назначение на Риддерские рудники, фактическая гражданская война с кочевниками была выиграна.

Еще бывали отдельные стычки с теми, кто упрямо отказывался бросить старый образ жизни, но большей частью казахи и киргизы признали поражение, и некоторые из них уже стали более или менее восторженными сторонниками нового порядка. Таких приверженцев власти очень поощряли и щедро награждали.

Тысячи казахов, которые никогда не знали другой жизни, кроме кочевого существования пастухов, были привезены на Риддерские рудники перед тем, как меня туда послали, и предполагалось, что управляющие научат их ведению горных работ, не снижая выработки. Также предполагалось, что новички будут получать ту же заработную плату, что и другие шахтеры, а от руководства ожидалось, что прибыль не упадет."

Риддер

Далее:

"Труднее задания и представить себе невозможно.

Казахи и киргизы никогда даже не видели механизма, прежде чем появились на рудниках. В степях, где нет дерева, они использовали как топливо буйволиный навоз, и никогда не держали в руках даже топора. И в довершение всего, мало кто из них понимал по-русски.

Можно себе представить, до чего нудное занятие: учить таких рабочих пользоваться пневматической дрелью, современным горным оборудованием, а особенно правильно обращаться с динамитом. До сих пор не понимаю, как они не взорвались сами и не взорвали всех до единого. Однажды я пошел в баню и обнаружил целую толпу, которая мылась брикетами цианида, решив, что это мыло.

Еще одну проблему составляла пища для них. Как кочевники, они привыкли к питанию животными продуктами — мясом, молоком в различных видах. Но их стада были перебиты, и животных продуктов было не достать; часто их просто не было. Так что необходимо было заставить их перейти на другие продукты.

Обычную пищу шахтеров в то время составлял черный хлеб с овощами, какие были доступны, изредка — мясное блюдо. Кочевники плохо приспосабливались к такой диете. В большинстве они ели хлеб, но не трогали овощи. В результате многие заболевали цингой и попадали в больницу.

В течение зимних месяцев в этом регионе овощи означали лук, он хорошо сочетался с черным хлебом и дополнял диету. Но кочевники категорически отказывались есть лук. Особенно упрямились люди постарше, потому что не доверяли русским.

Они никогда не поддерживали хороших отношений с русскими, и теперь винили их во всех своих бедах, утрате стад и прочем. Они считали, что любой совет, который дают русские, может нанести им вред.

Но молодежь из национальных племен можно было убедить. Медицинское управление разработало план, как склонить казахов есть лук. Они собрали молодежь и послали в соседнюю школу, где им продемонстрировали преимущества питания овощами. Затем молодежь вернули на шахты, чтобы те передали знания родителям. Таким обходным путем стариков, наконец, убедили есть овощи. Конечно, для некоторых было уже поздно.

Сумасшедшее занятие, как я уже сказал, — пытаться разрабатывать большие рудники с помощью такой рабочей силы, особенно, когда коммунистические власти настояли, чтобы представители племен заняли 50 процентов ответственных постов.

Разумеется, многие национальные управляющие были исключительно номинальными; главное — удерживать их от вмешательства в дела. Работать на рудниках при таких условиях было почти невозможно, и трудности еще умножались из-за попыток ввести современную механизированную технологию под надзором людей, которые никогда такой техники раньше не видели.

Два молодых русских инженера на рудниках показались мне наиболее способными, и я приложил много усилий, чтобы объяснить им, что раньше делалось неправильно и как нам удалось исправить положение. Мне подумалось, что эти молодые люди, пройдя у меня обучение, смогут обеспечить необходимое руководство, чтобы поддерживать работу рудников.

Они не были коммунистами, но воспитывались при коммунистическом режиме и, очевидно, доверяли властям.

Мне было очевидно, что эти два молодых инженера чувствовали, что именно не так в прежних способах работы, но их заставляли действовать против здравого смысла управляющие-коммунисты, мало понимающие в технических проблемах и заинтересованные главным образом в немедленном росте продукции без учета будущего состояния рудников, и даже опасности потери крупных месторождений ценной руды.

Я им сказал:

«Больше не позволяйте управляющим-коммунистам, или другим вроде них, толкать вас на такое. Если знаете, что делать, и стоите за свои убеждения, главная контора в Москве поддержит вас, как поддержала меня».

Просил их сообщить мне, если вновь возникнет тяжелое положение. Они пообещали следовать моему совету.

Тогда я разработал подробные рекомендации и инструкции для дальнейшего улучшения рудников и плавильных печей. Инструкции составляли проект, детально описывающий подходящие методы для развития рудника и завода на несколько лет.

С двумя молодыми инженерами мы тщательно просмотрели все планы, и у меня не осталось никаких сомнений, что они поняли все целиком, включая аргументы, почему планов надо придерживаться.

Здесь, наверное, следует забежать вперед, как и в предыдущей главе, чтобы закончить описание, что случилось с рудниками.

Одним из последних моих поручений в России, в 1937 году, была просьба о помощи тем самым рудникам. Снова эти прекрасные месторождения были близки к утрате. Тысячи тонн богатой руды были безвозвратно потеряны, и если не принять меры, то через несколько недель всему месторождению пришел бы конец.

Изучая, что произошло, я заметил поразительное сходство между событиями здесь и на медных рудниках в Калате. Риддерские рудники, как я обнаружил, работали благополучно еще два или три года после реорганизации в 1932 году.

Два молодых инженера, которые произвели на меня такое благоприятное впечатление, оставались в руководстве и проводили в жизнь оставленные им инструкции с замечательным успехом. Учитывая, с какими рабочими им приходилось иметь дело, и все ограничения, которые накладывались на их действия, они совершили настоящее чудо.

Затем из Алма-Аты, столицы Казахстана, прибыла инспекционная комиссия. С этого времени, хотя на рудниках оставались те же инженеры, была введена совершенно другая система, про которую любой компетентный инженер мог тут же сказать, что она вызовет потерю большей части месторождения за несколько месяцев. Разрабатывали даже опорные колонны, которые мы оставили для защиты основных рабочих шахт, так что земля вокруг осела.

Один из наиболее вопиющих примеров неумелого управления касался довольно сложной вентиляционной и пылеулавливающей системы, которую заказали для свинцовой печи, чтобы предотвратить отравление работников.

Эту вентиляционную систему, которая стоила немалых денег и была действительно необходима для защиты здоровья работающих плавильного производства, установили в блоке фильтров на заводе, где не было никаких вредных газов или пыли.

Тут, я уверен, любой инженер согласится, что такое действие нельзя объяснить простой глупостью, а, как уже упомянуто, те два инженера на рудниках отличались исключительными способностями.

Я прошел по всему заводу и написал отчет очень осторожно, так как знал, что он может повредить ряду управляющих и инженеров.

Однако пришлось указать, что факты свидетельствуют об умышленном изменении методов разработки, начиная со времени появления инспекционной комиссии.

Необходимо было также отметить, что мои письменные инструкции, которым следовали с хорошими результатами несколько лет, были, очевидно, выброшены, и введены методы, против которых инструкции предостерегали.

Забыл сказать, что инженеры, с которыми я говорил, больше не работали на рудниках в 1937 году; как я понял, их арестовали за участие в заговоре саботажников советской промышленности в масштабе всей страны, который был разоблачен на процессе ведущих заговорщиков в январе.

Когда отчет был подан, мне показали письменные показания инженеров, с которыми я подружился в 1932 году.

Они признали, что были втянуты в заговор против сталинского режима оппозиционно настроенными коммунистами, убежденными, что у них достаточно сил, чтобы свергнуть Сталина и его единомышленников и взять на себя управление советским правительством. Заговорщики им доказали, по их словам, что у них множество сторонников среди высокопоставленных коммунистов.

Инженеры, хотя сами коммунистами не были, решили, что им следует встать на ту или другую сторону, и выбрали проигравших.

Согласно их признаниям, «инспекционная комиссия» состояла из заговорщиков, которые ездили с рудника на рудник, расставляя своих сторонников.

После того, как они согласились вступить в заговор, инженеры в Риддере приняли мои письменные инструкции за основу, как уничтожить рудники. Они специально ввели методы, против которых я предостерегал, и таким образом довели рудники до разрушения.

Мне известно, что многие наблюдатели скептически настроены по отношению к обвинениям во вредительстве в России; я не претендую, будто знаю что-то об этих делах, кроме тех случаев, в которых был непосредственно замешан.

В данном случае я знаю, что методы, введенные на риддерских рудниках, против которых я предостерегал инженеров, были вредными, если не губительными.

 Я знаю, что методы были введены теми самыми способными инженерами, которым я детально объяснял, почему их нельзя применять.

 И я видел признания, за подписью самих инженеров, что они умышленно перешли к этим методам, чтобы разрушить рудники, как часть заговора в национальном масштабе.»

Далее я приведу заключение его книги. Оно весьма примечательно:

«XXVII. Послесловие

После того, как я собрал материал для книги и уже опять работал на Аляске, я получил известие от американских друзей в Москве, что А. П. Серебровский, основатель советского треста «Главзолото» и мой уважаемый начальник в течение всего периода работы в России, арестован.

Серебровский просто исчез, как сотни других известных мужчин и женщин в России за последние три года. Через несколько недель в официальной газете его объявили «врагом народа» — расплывчатое выражение, обычно используемое для всех, кто не нравится политической полиции.

Новость, естественно, поразила меня как громом. Я испытывал к нему искреннее восхищение за его многочисленные выдающиеся качества. Без его постоянного ободрения моих попыток помочь в развитии советской золотодобывающей промышленности я бы никогда не остался в России так надолго.

Читатели могут спросить: «С какой стати арестовали такого человека, как Серебровский?» Но я знаю, что он не единственный выдающийся человек, пропавший во время многочисленных чисток в России с 1936 года.

Британский корреспондент в Москве недавно составил список по официальным источникам, куда входило более пятисот директоров трестов, фабрик и больших промышленных предприятий, разделивших судьбу Серебровского за 1937-38 годы.

Американские друзья в Москве сообщили мне, что человек, сменивший Серебровского на посту директора треста «Главзолото» сам был арестован, не пробыв в должности и нескольких недель.

Лично я совершенно убежден, что Серебровский не был виновен ни в каком промышленном саботаже.

Больше девяти лет я работал слишком близко к нему, чтобы в этом сомневаться. Этот человек всю душу вложил в создание треста, именно ему принадлежит львиная доля заслуг при формировании, наверное, самой эффективной индустриальной организации, из всех, что были созданы при советском режиме.

Я не скрывал в книге уверенности, что некоторые управляющие-коммунисты в промышленности были виновны в саботаже, судя по моим личным наблюдениям над происходящим на предприятиях под их контролем.

Но я еще больше уверен, что Серебровский к таким мерам не прибегнул бы. Он инженер, и как настоящий инженер, питает ненависть к тем, кто портит машины или природные ресурсы.

Если это так, чему верить?

Доказывает ли арест Серебровского, что все, или большинство, арестов в России совершенно необоснованны, и что Иосиф Сталин быстро расстреливает или другим способом избавляется от лучших людей, боясь возможных соперников?

Сомневаюсь, что это правильный ответ. "

Автор хотя и является противником большевизм, но он считает что сплошная демонизация Сталина не может обьяснить происходящее в СССР

Далее

"Хотя я и уверен, что Серебровский промышленным саботажем не занимался никогда, о его политической деятельности я ничего не знаю.

Он был старый революционер, не раз рисковавший своей жизнью за идею до революции, и, полагаю, мог сделать то же самое опять, если не был согласен с проводимой политикой.

Любому, кто знакомится с российской обстановкой, к этому времени должно быть очевидно, что политическая система, которую они там разработали, имеет свойство производить заговорщиков.

Волевой, искренний человек, с твердыми убеждениями о том, что правильно, а что нет, — главный потерпевший при системе, которая запрещает ему выражать свое мнение или бороться за него, после того, как большинство правящей политической партии проголосовало против какого-нибудь из его убеждений.

Не знаю, были ли у Серебровского критические мысли о сталинском режиме; мне он никогда ничего критического не говорил. Но подхалимом он точно не был. Если ему что-то из происходящего не нравилось, не сомневаюсь, что он бы все сказал открыто и честно, даже с риском для себя. А нынешняя советская система не благоприятствует людям такого типа.

С моей точки зрения, как инженера, самое ужасное в исчезновении Серебровского и других таких, как он, — то, что Россия, как и любая страна, не может себе позволить терять таких людей. Если большинство людей в чем-то между собой и согласны, наверное, только в том, что хорошие мозги явно не в излишке.

И для Советской России это справедливо не меньше. В мире полно посредственностей и «поддакивателей», но никогда не хватало людей калибра Серебровского.

Я близко его знал с 1927 по 1937 год. Все это время, как мне известно, он выполнял работу десятка обычных управляющих. Его невероятная энергия была особенно заметна, и особенно полезна в России, где средний инженер или управляющий мало отличается энергией. Он соединял энергию и преданность работе с еще одним качеством, еще более редким — талантом лидера.

Однажды я сопровождал Серебровского в кратком посещении группы рудников, где условия жизни и труда были чрезвычайно неблагоприятны, а управляющие вместе с рабочими попросту совершенно обескуражены. Он попросил управляющего рудника собрать людей и произнес перед ними речь.

Лучшую речь, какую я когда-либо слышал. Он говорил экспромтом, безо всяких записей, и все-таки по действенности речь была не хуже, чем если бы он к ней месяц готовился. Он еще не закончил, как люди воодушевились до такой степени, что отправились в шахту и добились производительности выше всех прежних рекордов.

Я так и не смог точно узнать, что случилось с Серебровским. При нынешних советских условиях федеральная полиция может ликвидировать человека, не сказав даже его семье, расстрелян ли он или сослан в ссылку, отправлен в концентрационный лагерь или в тюрьму. Обвиняемые, при таких условиях, могут содержаться в тюрьме годами без предъявления определенного обвинения. В России нет закона о неприкосновенности личности.

Но если Серебровский жив, я уверен, что независимо от того, где он и что делает, он беспокоится сегодня о состоянии треста «Главзолото», которому отдал такую большую часть своей жизни. Даже я, уже ничем не связанный с Советской Россией и не питающий к ней особого интереса, ощущаю беспокойство о громадной организации, в которую тоже вложил частицу себя.

Серебровский — несгибаемый русский революционер, за плечами которого по меньшей мере тридцать лет напряженной и часто мучительной борьбы.

Я просто американский горный инженер. Но мы вместе с ним прошли через воодушевляющее переживание, мы помогли создать огромное предприятие там, где раньше не было никакого.

 По этой причине я и уверен, что трест «Главзолото» занимает мысли Серебровского в тюрьме или ссылке, как частенько и мои, в своей более благополучной стране и обстоятельствах.»

…………….

Автор уверенный в том что был саботаж, в том что были виновны Кабаков, Пятаков, но тем не менее выражает сомнение в виновности конкретно Серебровского.

Он уважает своего начальника, это его личное отношение к Серебровскому во многом мешает автору объективно и беспристрастно оценить и деятельность данного лица.

Он просто не хочет верить в его виновность, заявляет что Серебровский не мог заниматься саботажем

Но автор не полностью категоричен,  при этом он же допускает что Серебровский как старый революционер мог пойти на какие--то опасные действия.

……………..

В качестве приложения приведу такие документы, которые ярко отражают положение вещей

Резолюция пленума ЦК ВКП(б) по докладам тт. Молотова и Л. Кагановича. Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов. 2 марта 1937 г.

 

Пленум ЦК ВКП(б) устанавливает, что действовавшая на протяжении ряда лет вредительская диверсионно-шпионская организация японо-немецко-троцкистских агентов нанесла немалый ущерб делу развития и укрепления тяжелой промышленности и железнодорожного транспорта.

Троцкисты, ставшие наемным отрядом фашизма, восприняли приемы вредительства всех ранее раскрытых вредительско-шпионских организаций в промышленности и на транспорте: «шахтинцев», «промпартии», шпионско-вредительской организации — «Метро-Виккерс» на электростанциях, шпионско-вредительской фон-Мекковской организации, вредительской организации на строительстве Москва-Донбасс и др. дорогах.

Установленные факты свидетельствуют о том, что вредительством, диверсиями, шпионажем прежде всего оказались задетыми химическая, каменно-угольная промышленность, паровозное и путевое хозяйство железнодорожного транспорта и безопасность движения поездов.

Японо-немецко-троцкистские агенты сосредоточили свой предательский удар на этих отраслях промышленности и на ж.-д. транспорте, зная, что эти отрасли имеют решающее значение для обороны страны.

В своей борьбе с растущим социалистическим хозяйством враги народа — троцкисты применяли все вредительские, шпионские, диверсионные средства, как то:

В промышленности —

а) организацию взрывов, пожаров, аварий и прочих диверсионных актов на шахтах и химических предприятиях;

б) занижение производственных мощностей, технических норм и эксплуатационных коэффициентов агрегатов с целью задержки роста промышленности и транспорта;

в) затяжку строительства основных объектов, распыление и размазывание средств на второстепенные объекты путем длительной многократной переделки проектов и смет, оттягивания начала строительных работ;

г) создание искусственных разрывов и диспропорций между подготовительными и очистительными работами в угольной промышленности, между отдельными производственными звеньями в химической промышленности, задержку строительства химической части коксо-химических комбинатов и саботаж использования химических продуктов коксовой промышленности;

 д) сопротивление внедрению и применению новейших технических достижений и методов — саботаж внедрения синтетического каучука, сопротивление интенсификации в азотной промышленности и в производстве серной кислоты, торможение комплексной механизации в угольной промышленности;

е) саботаж мероприятий по технике безопасности и охране труда, срыв культурно-бытового строительства (Кемерово, Средуралмедьстрой);

ж) противодействие стахановскому движению, попытки дезорганизовать работу путем создания многочисленных производственных «неполадок» и неразберихи, озлобляющих рабочих и провоцирующих их недовольство;

 з) прямое расхищение социалистической собственности и обворовывание казны.

…………………

В целях ликвидации последствий диверсионно-вредительской деятельности немецко-японо-троцкистских агентов и искоренения причин, делающих возможной подрывную работу фашистской агентуры, пленум ЦК ВКП(б) считает необходимым осуществление следующих мероприятий:

Каменноугольная промышленность

15. По Кузбассуглю.

 а) Запретить применение систем горных работ зонами с обрушением и камерами с самопосадкой (естественным обрушением), как систем разработок, способствующих возникновению подземных пожаров на нижних пластах,

б) Допустить на верхних горизонтах разработку мощных пластов с искусственным обрушением кровли и с обортовкой провалов

в) Разработку мощных пластов на нижних горизонтах производить исключительно с закладкой, широко применяя самотечную закладку. Под пластами — очагами пожаров — применять пневматическую закладку,

г) Приступить немедленно к ликвидации подземных активных пожаров с тем, чтобы тушение их было закончено не позднее 1 января 1938 г., детально разработав к 1 апреля 1937 г. мероприятия по тушению пожаров (календарный план тушения, способы быстрейшей заиловки очагов пожаров, сооружение водоемов).

16. По Востсибуглю. Там, где пласт состоит из двух слоев и между слоями залегает пустая порода и где до сих пор вырабатывался только верхний слой, во избежание потерь угля и предупреждения пожаров, считать необходимым разрабатывать оба слоя угля со следующим порядком выемки слоев: а) На старых шахтах доработать верхний слой до границ шахтного поля, а нижний слой выбирать от границ шахты до ствола, б) На новых шахтах, в виде опыта, поставить вопрос выемки обоих слоев от границ к стволу шахты.

17. По технике безопасности. а) Главной горно-технической инспекции НКТП обеспечить тщательный систематический контроль за состоянием горных работ и неукоснительным выполнением правил безопасности, привлекая нарушителей к строгой ответственности, б) Установить, что всякий случай аварий с человеческими жертвами расследуется специальной комиссией, назначаемой народным комиссаром, в) Главуглю и угольным трестам принять специальные меры к восстановлению и приведению в порядок всех основных и вентиляционных путей (выработок) и обеспечению запасных выходов для всех лав.

18. По режиму работ шахт. а) К 1 июня 1937 г. издать правила технической эксплуатации шахт, регламентирующие основные положения режима горных работ шахт и эксплуатацию механизмов,

б) Установить к 20 марта 1937 г., что списание участков шахт как непригодных к выемке может производиться только приказом начальника главка, на основе результатов детальных разведок участков, подтвердивших непригодность запасов участка к эксплуатации,

в) Главуглю ввести к 20 марта 1937 г. порядок, при котором на каждой шахте был бы утвержден план эксплуатации всего шахтного поля до конца работ шахты, с указанием последовательной выемки отдельных участков, г) Главуглю немедленно установить порядок хранения, выдачи и расхода динамита на шахтах, при котором была бы исключена всякая возможность использования динамита не по прямому назначению и оставления в шпурах невзорвавшихся патронов.

19. По подготовительным работам. На основании утвержденного Наркомом тяжелой промышленности годового плана подготовительных работ, Главуглю и угольным трестам к 1 апреля 1937 г. установить планы подготовительных работ по каждой шахте и тресту в целом, обеспечивающие бесперебойную работу шахты, исходя из принятых систем работ. Особое внимание обратить на работу по углубке стволов и переходу на нижние горизонты.

20. По шахтному строительству. Учитывая накопленный опыт, повышение квалификации шахтостроителей, улучшение материального снабжения и применения механизации процессов строительства, считать необходимым сократить сроки строительства шахт в Донбассе и Кузбассе с 4–5 лет до 2–2,5 лет и в Подмосковном бассейне с 2–3 лет до 12–15 месяцев, для чего предложить НКТП пересмотреть план закладки шахт в 1937 г., проведя концентрацию всех средств (людских, денежных и материальных), для выполнения указанных сроков строительства.

21. По механизации. Считать центральной задачей работников угольной промышленности полную механизацию всех процессов производства: выемки угля, доставки, откатки и погрузки угля на поверхность. Главуглю и угольным трестам установить по каждой шахте календарный план ввода в эксплуатацию механизмов (электровозов, врубовых машин, ленточного транспорта, устройство бункеров на поверхности и т. п.). Отмечая, что один из наиболее трудоемких процессов — погрузка угля в забое — еще не механизирован, обязать НКТП в 1937 г. разработать рациональные конструкции специальных механизмов до погрузке угля и провести опытные работы на шахтах с тем, чтобы в 1938 г. широко осуществить механизацию этого процесса. Ввиду того, что подготовительные работы, вследствие слабой механизации, в ряде случаев лимитируют добычу, считать необходимым полную механизацию всех процессов прохождения подготовительных работ путем применения врубовых машин, комбайнов, электросверл, транспортеров, скреперных грузчиков и др. механизмов.

НКТП в 10-дневный срок доложить ЦК ВКП(б) о состоянии строительства Кемеровского химкомбината, Уралвагонстроя и Средуралмедьстроя, наметив конкретные мероприятия по ликвидации на этих строительствах последствий вредительства и диверсии с тем, чтобы обеспечить пуск этих предприятий в установленные сроки.»

Вот пример о том как все было в угольной промышленности

«Докладная записка партийного и советского руководства Западно-Сибирского края на имя И. В. Сталина и В. М. Молотова о необходимости помощи Кузбассу в ликвидации последствий вредительства¹*

15 июля 1937 г.

Преступная деятельность японо-немецких троцкистских вредителей, шпионов и диверсантов в угольном Кузбассе нанесла нам значительный ущерб, прежде всего, в следующих областях:

1. Задерживая геологоразведочные работы, закладку новых шахт и углубку действующих шахт, вредители создали разрыв между потребностью металлургии в коксовых углях марки «К» и «ПЖ» и возможностью покрытия этой потребности бассейном. Потребность в углях этих марок в 1938 г. 6500 тыс. т. (по данным Кузбассугля). Добыча же из существующих шахт с учетом проводимых работ по углубкам 1937 г. будет только 5300 тыс. т.

2. Вредители срывали горно-подготовительные работы, создавали диспропорцию в степени механизации отдельных производственных процессов. При высокой механизации очистных работ в части выемки угля резко отстала механизация подготовительных работ и транспортировка угля как под землей, так и на поверхности, что должно было привести к срыву плана угледобычи путем сокращения фронта очистных работ и невозможности вывезти добытый уголь.

3. Задерживали строительство жилищ, коммунальных и культурно-бытовых учреждений. Срывали текущий и капитальный ремонт и этим самым выводили ежегодно значительное количество жилья из строя, что вызывало значительную текучесть рабочих и инженерно-технических работников.

Капиталовложения, отпущенные Главуглем Кузбассу на 1937 год, в размере 66336 тыс. рублей, из них на промстроительство — 57790 тыс. рублей и на жилстроительство 8546 тыс. рублей, ни в какой мере не обеспечивают возможность ликвидации последствий вредительства в этих решающих областях.

В связи с этим необходимо:

1) Для ликвидации разрыва между потребностью и добычей коксующихся углей увеличить ассигнования на 1937 год по промышленному строительству на 22,3 млн. рублей, этим самым обеспечить форсирование геологоразведочных работ, выполнение плана нового шахтного строительства, углубок существующих шахт, увеличение механизации горноподготовительных работ, расширение фронта очистных работ и механизацию транспорта.

2) Увеличить ассигнования в 1937 г. на жилищное, коммунальное и культурно-бытовое строительство на 10,9 млн. руб. по линии Кузбасскомбината и 5 млн. рублей на индивидуальное жилищное строительство.

Начиная с 1932 г., ввод в эксплуатацию вновь построенной жилплощади по Кузбассу выражался следующими цифрами (в тыс. кв. метров):

<pre>1932 г. - 183,3            1935 г. - 38,2</pre> <pre>1933 г. - 100,6            1936 г. - 20,1</pre> <pre>1934 г. - 92,3             1937 г. (план) - 14,5</pre>

Рост добычи в бассейне за эти годы и рост количества занятых рабочих выразился в следующих цифрах (процентное отношение к 1932 г.):

Годы	Добыча угля	Численность трудящихся
1932	100	100
1933	130	122
1934	164	130
1935	200	132
1936	243	131
1937	(план) 288	134

При этом в связи с подработкой шахтами значительного числа населенных участков, большое количество жилой площади уже выходит из строя. Так, например, в одном Прокопьевске в 1937 г. выходит из строя в связи с этим 25 тыс. кв. метров жилой площади.

В результате резкого отставания жилищного строительства в настоящее время только 58% трудящихся живут на рудничной жилплощади. В составе всего жилфонда здания временного типа (каркасно-засыпные, стандартные и земляные дома) составляют 48%, которые в течение ближайших пяти лет целиком выйдут из строя.

3) Исключительно тяжелое положение в Кузбассе создалось с транспортом — нет автобусов, у основных кадров командиров угольной промышленности Кузбасса нет легковых машин. В итоге этого строящиеся новые города, как, например, соцгород на Тыргане в Прокопьевске, соцгород в Осиновке, территориально оторванные от шахт и из-за того, что близлежащие к шахтам площади подрабатываются и обрушиваются, — не заселяются основными кадрами подземных рабочих и ИТР из-за исключительно скверного транспорта. Поэтому мы настоятельно просим отпустить в текущем году для Кузбасса 30 автобусов и 70 легковых машин.

4) Финансовое положение трестов Кузбасса в данное время крайне тяжелое. Общий недостаток оборотных средств на первое июня составляет 15 млн. рублей. Установленная Главуглем себестоимость угля 15 руб. 26 коп. за тонну не включает, или включает не полностью, в себя ряд расходов, в силу чего происходит систематическое поедание оборотных средств.

Так, например, планом себестоимости не предусмотрены расходы, связанные с увеличением фронта подготовительных и очистных работ, увеличение которого должно быть достигнуто не менее чем на 40%. Не учтены также расходы, связанные с выполнением решения пленума ЦК ВКП(б) по тушению подземных пожаров.

Не включен и ряд других расходов, вытекающих от проведения мероприятий по ликвидации последствий вредительства, как-то: перекрепка и ремонты подземных выработок и механизмов, усиление вентиляции и расходы, связанные с улучшением охраны труда.

Все это вызывает необходимость пересмотреть себестоимость угля в сторону ее повышения на 1 руб. 50 коп. на тонну, и подкрепления оборотными средствами трестов в сумме недостающих 15 млн. рублей.

5) В целях ликвидации множественности расчетных тарифов, имеющихся в данное время у рабочих-сдельщиков, также увеличения разницы в оплате между подземными и поверхностными рабочими и инженерно-техническими работниками, занятыми на подземных работах и в аппаратах, необходимо провести в Кузбассе, по примеру Донбасса, повышение зарплаты подземным рабочим и инженерно-техническим работникам, включая и горных мастеров в размерах, предусмотренных приказом наркома тяжелой промышленности по Донбассу.

Для этого необходимо будет выделить дополнительный фонд заработной платы 600 тыс. рублей в месяц для рабочих и 100 тыс. рублей для ИТР.

6) За последнее время Кузбасс находится в исключительно тяжелых условиях материально-технического снабжения и снабжения спецодеждой. Отсутствие гибкого кабеля, ленточных транспортеров, подшипников для шахтовых вагонеток, резиновой спецодежды — во многих случаях является причиной резкого отставания горноподготовительных работ. Достаточно указать, что даже на крупнейших и наиболее механизированных шахтах Кузбасса — шахта им. тов. Сталина, шахта им. тов. Кирова — сейчас на подготовительных работах применяются ручные сверла и ручные тачки.

Мы настоятельно просим обязать Наркомтяжпром немедленно улучшить материально-техническое снабжение Кузбасса, а также снабжение спецодеждой и прежде всего резиновой.

7) Дело геологоразведки в Кузбассе исключительно запущено. Вредители немало сделали для того, чтобы дезорганизовать геологоразведочные работы. Достаточно указать, что все шахты, сданные в эксплуатацию за последние годы, имеют не свыше 18‑20% разведанных площадей.

Сейчас со стороны Кузбасскомбината необходимы энергичные меры, чтобы на этом участке быстрее ликвидировать последствия вредительства и навести необходимый порядок.

Между тем вся геологоразведка находится в руках Кузбассшахтстроя — подрядной строительной организации в Кузбассе, а Кузнецкий комбинат не имеет никакого отношения к руководству этим важнейшим делом и Кузбасскомбинат, по существу, устранен от решения вопроса перспектив развития Кузбасса.

Считая такое организационное решение вопроса неправильным, мы просим передать геологоразведку Кузбасса из ведения Кузбассшахтстроя Кузнецкому комбинату, а также отпустить в текущем году 2,7 млн. руб. для усиления геологоразведочных работ по действующим шахтам и новым угольным районам.

Просим рассмотреть эти вопросы и отпустить просимые средства, обеспечивающие выполнение мероприятий по быстрейшей ликвидации последствий вредительства в Кузбассе.²*

Секретарь Запсибкрайкома ВКП(б) — Шубриков

Председатель Запсибкрайисполкома — Грядинский"

.................................

Хотя автор не хотел верить в виновность Серебровского в виду личной симпатии, для взгляда под другим углом вот рассказ Бориса Таля, бывшего заведующего отделом печати и издательства ЦК ВКП(б)

Вот этот документ.

5 декабря 1937 г.

№ 62257

Совершенно секретно

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. Сталину

Направляю Вам первый протокол допроса арестованного участника антисоветской троцкистской организации ТАЛЯ Б.М. от 28 ноября с.г.[

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Н. ЕЖОВ

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ТАЛЯ Бориса Марковича

от 28 ноября 1937 года[2]

ТАЛЬ Б.М. — 1898 года рождения, уроженец г. Баку, гражданин СССР. Доктор экономических наук, с 1917—1918 г. член левой интернационалистической группы ЛИНДОВА.

С 1918 г. по день ареста состоял в ВКП(б).

Бывший заведующий отделом печати и издательства ЦК ВКП(б).

Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что, будучи участником антисоветской троцкистской организации, вели борьбу против партии. Расскажите, как и когда Вы встали на путь борьбы против партии?

Ответ: Это или наговор на меня, или стечение каких-то роковых обстоятельств. Я никогда участником троцкистской организации не был.

Вопрос: Вы вели борьбу против партии долгие годы. Прекратите запирательство и давайте об этом показания?

Ответ: Я борьбы против партии не вел. У меня были в работе ошибки, за которые я готов нести ответственность.

Вопрос: Вы арестованы не за ошибки, а за преступления.

Ответ: Я сознаюсь, что мои ошибки приносили вред, но преступлений против партии я не совершал.

Я допускаю, что мои промахи и ошибки в работе объективно могли привести к вредительству.

Вопрос: ТАЛЬ, называйте вещи своими именами. От прямого ответа Вам уйти не удастся. Как и когда Вы встали на путь борьбы против партии?

Ответ: Я вижу, что мне придется говорить правду о совершенных мною преступлениях перед партией.

Я решил рассказать все. В 1922—1923 гг. я написал брошюру «История Красной Армии», в которой история извращалась в троцкистском духе и роль ТРОЦКОГО возвеличивалась. В этом проявился мой отход от партии. В последующие годы я издавал эту брошюру, изменяя только количество цитат из ТРОЦКОГО, но суть оставалась прежней.

После XIV съезда партии я написал брошюру — «Пути строительства социализма в СССР», в которой пропагандировал бухаринский тезис о врастании кулака в социализм.

В дальнейшем до 1932 г., хотя подобного рода выступления против партии у меня и не было, но троцкистская червоточинка у меня, безусловно, осталась.

В 1932—1933 гг., в годы, когда особенно сильно обострилось сопротивление враждебных элементов развернутому социалистическому наступлению и партия громила троцкистов, правых, «леваков», я был не согласен с линией партии в этом важном вопросе. Я считал неправильным, что партия ведет борьбу против троцкистов, считал, что эти люди могут быть использованы и могут хорошо работать, хотя они и не согласны с руководством партии.

Будучи несогласным, с отношением партии к не разоружившимся троцкистам, я в своей практической работе всячески стремился сохранить этих людей, не давать их в обиду.

Придя в 1932 году в газету «За индустриализацию» работать в качестве редактора, я встретил здесь основательный букет троцкистов, меньшевиков, исключенных из ВКП(б) и тому подобных. Большинство этих людей я сохранил в газете «За индустриализацию». Это было практическим выражением моей борьбы против партии. Я все дальше отходил от партии.

В период моей работы в газете «За индустриализацию» я часто встречался с СЕРЕБРОВСКИМ. Встречались мы с ним в Наркомтяжпроме, у меня в редакции, на совещаниях и так далее. В одной из бесед — это было примерно в 1934 году — я поделился с СЕРЕБРОВСКИМ своими взглядами о необходимости использовать на работе бывших троцкистов.

СЕРЕБРОВСКИЙ горячо поддержал мои антипартийные взгляды.

В одну из последующих бесед СЕРЕБРОВСКИЙ сам развил эти мои мысли. От вопроса использования кадров троцкистов, мы перешли к обсуждению политики партии, подвергая ее критике с антипартийных позиций.

Мы пришли к общему выводу, что дело не только в том, что надо использовать на работе троцкистов, а главное заключается в том, что надо сохранять троцкистские кадры, объединять их и вести борьбу против линии партии, против руководства, установившего в партии невыносимый режим, ведущего неправильную политику.»

Здесь остановлюсь и поясню

 

Борис Таль ясно дал понять, что несогласие с генеральным курсом двинули его и Серебровского против Сталина

Они поступали как революционеры, настоящие революционеры. Если они с чем то были не согласны, они вели борьбу

Далее:

«СЕРЕБРОВСКИЙ, указывая, что он активно борется против руководства партии, сказал мне, что им в НКТП создана троцкистско-правая организация.

По словам СЕРЕБРОВСКОГО, основная задача этой организации заключалась в проведении вредительства на всех участках работы НКТП, что это направлено на то, чтобы подорвать доверие трудящихся к партии, ослабить ее влияние. В этой же беседе он с озлоблением заявил, что роль хозяйственников недостаточно оценивается.

Они создают все материальные ценности, а их заставляют ходить «под секретарями». У меня на золоте, — хвалился СЕРЕБРОВСКИЙ — положение лучше, там секретари райкомов у хозяйственников «в кармане», так как в руках хозяйственников сосредоточены все материальные ресурсы и все снабжение.

Вопрос: Когда же Вас СЕРЕБРОВСКИЙ завербовал в антисоветскую правотроцкистскую организацию?

Ответ: Точной даты восстановить я сейчас не могу, так как в 1934 году мы встречались с ним довольно часто. Но я отношу вовлечение меня СЕРЕБРОВСКИМ в троцкистско-правую организацию именно к этому периоду.

С предложением СЕРЕБРОВСКОГО вести работу совместно с существующей в НКТП организацией я согласился, так как я стоял на антипартийных позициях. Так произошла моя вербовка в антисоветскую организацию

Вопрос: Какие указания вы получали от СЕРЕБРОВСКОГО, как участник антисоветской организации?

Ответ: СЕРЕБРОВСКИЙ дал мне директиву сохранить троцкистские и правые кадры по линии печати и всячески прикрывать через газету «За индустриализацию» факты вредительской деятельности организации, для чего тушить поступающие в редакцию сигналы о вредительстве.

Вопрос: Дайте показания о проводимой Вами вредительской деятельности в области печати?

Ответ: Работая редактором «За индустриализацию», я всячески защищал троцкистов и правых. Когда было специальное обследование кадров газеты, и проверка выявила большое число чуждых, сомнительных и враждебных людей, я открыто выступил в защиту их (*ВЕЛИНЧУК*, *ТАНИН*, *БУРДОВ*, *КРЕЧЕТ*, *ЛЕЙТЕС*, *ГЕРЦЕНШТЕЙН*, *БЕРМАН-ЮРИН*, *ВЕРНЕР*, *РОЗЕНБЛИТ*, *ЭПШТЕЙН*)[3]. В своей практической работе я выполнял указания СЕРЕБРОВСКОГО и всячески прикрывал от разоблачения существовавшую троцкистско-правую организацию в НКТП и ее вредительскую деятельность.

Вопрос: В чем выразилась Ваша антисоветская подрывная деятельность на работе в аппарате отдела печати ЦК ВКП(б)?

Ответ: Когда я перешел в 1935 году работать заведующим отделом печати и издательства ЦК ВКП(б), я использовал здесь все возможности для борьбы против партии: засорял чуждыми, враждебными партии людьми центральные и местные газеты, издательства ЦК, развернул в широких размерах вредительство.

К этому времени я уже стоял на троцкистских позициях. Сойдя с партийного пути в вопросе об использовании троцкистских кадров, логикой борьбы я стал бороться против социалистического строительства, против руководства партии и, естественно, это переросло в борьбу за реставрацию капитализма.

Вредительская работа в области печати проводилась по следующим линиям: насаждения в центральные, краевые и областные газеты троцкистов и правых, засорение чуждыми и враждебными людьми издательства, развала всей работы 1га подготовке кадров печати, срыва работы по проверке и выдвижению новых кадров, покрытие и поощрение враждебной линии в газетах и издательствах.

Эта вредительская, враждебная партии работа проводилась при помощи созданной мной в отделе печати и издательств троцкистской вредительской организации, перед участниками которой, мною была поставлена задача — осуществлять вредительскую работу в печати и издательствах.

Вопрос: Кто Вами был завербован в троцкистскую антисоветскую организацию, созданную Вами в отделе печати и издательстве?

Ответ: Придя в отдел печати весной 1936 года, я стал внимательно присматриваться к работникам отдела. У ряда работников я обнаружил троцкистские колебания в прошлом, подозрительные связи с враждебными элементами, личное недовольство занимаемым положением. Используя эти данные, я приступил к вербовке в антисоветскую организацию.

МИХАЙЛОВ. В отдел печати он пришел из сельхозотдела. Сначала работал по центральным сельхозгазетам, а потом стал ведать сектором краевой и областной печати. Прощупывая МИХАЙЛОВА, я старался выяснить, как он относится к кадрам редакторов областных газет. Во время бесед о газетах (1935—1936 гг.) я многократно требовал от него оценки работы редакторов и характеристики ряда газет.

Он подходил к оценке редакторов очень поверхностно. Если газета подавалась с чисто внешней стороны живо, заметно умение редактора хорошо подать материал, то редактор такой газеты, несмотря на то, что данная газета страдала отсутствием политической остроты, — МИХАЙЛОВЫМ определялся как хороший. МИХАЙЛОВ считал одним из передовых редакторов **МУХОВИЦКОГО**[4] («Уральский рабочий»), который действительно бил на внешний эффект.

Подчеркивая правильность такого отношения к редакторам, я давал МИХАЙЛОВУ указание, что при подборе людей на руководящую газетную работу, надо принимать во внимание их умение писать, особенно не придираясь к тому, что они не поднимают политических вопросов. МИХАЙЛОВ легко воспринял эту установку. Легко воспринял он вывод о том, что надо стремиться сохранить существующие кадры редакторов, хотя некоторые из них плохо работают. Я напирал на инструктаж по вопросам только газетной техники и отодвигал совершенно политическую проверку руководящих газетных работников.

После этого я повел с МИХАЙЛОВЫМ разговор в открытую, предложив всячески засорять работников печати враждебными партии людьми, в первую очередь троцкистами и покрывать их. МИХАЙЛОВ дал на это согласие, и я его вовлек в созданную мной троцкистскую организацию.

Это мне легко удалось сделать потому, что МИХАЙЛОВ был скрытый троцкист. Он активно включился в работу по засорению редакторских кадров враждебными партии людьми и являлся основным сторонником и проводником вредительской системы перемещения одних и тех же редакторов с одной области в другую, хотя они политически и обанкротились.

МИХАЙЛОВ получил от меня указание всячески покрывать вредительскую деятельность посылаемых нами людей, не терять с ними связи и защищать их от нападок партийных организаций. Он подчеркивал тесную связь с редактором крымской газеты ***МАДОНОВЫМ***[5], редактором челябинской газеты ***СЫРКИНЫМ***, редактором совхозной газеты ***СЕГАЛОВИЧЕМ*** и многими другими, фамилий которых я не упомню.

Что эта связь не является случайной, а преследовала цели троцкистской организации по сохранению кадров, борющихся против партии, свидетельствуют такие факты: когда МАДОНОВА сняли в Сталинграде (до этого он работал в Крыму), МАДОНОВ срочно приехал в Москву к МИХАЙЛОВУ, как к защитнику и чтоб устроиться на работу. Осуществлению этого помешал арест МАДОНОВА.

Тоже самое надо сказать и в отношении СЫРКИНА. На него поступили материалы, что он связан с контрреволюционерами, мы давали СЫРКИНУ ответственные поручения и снабжали деньгами.

Кроме того, МИХАЙЛОВ следил за комплектованием штатов краевых и областных газет и он не препятствовал тому, что штаты засорились чуждыми и враждебными людьми.

ЖДАНОВ. Работал в секторе областной печати у МИХАЙЛОВА. Его нетрудно было убедить, что в процессе подбора людей и оценки уже работающих достаточно подходить с «деловой» стороны и не обращать внимание на политические колебания в прошлом, или политические «ошибки» в настоящем. Работая под непосредственным руководством участника организации МИХАЙЛОВА и под влиянием моей обработки, ЖДАНОВ был втянут во вредительское засорение кадров печати, был мною завербован, на что дал свое согласие.

Будучи завербован мною в антисоветскую организацию, ЖДАНОВ настолько далеко зашел во вредительстве, что не осуществлял даже элементарно-необходимой проверки людей, направляемых на работу отделом печати ЦК. Это привело к скандальному провалу **ЖДАНОВА**. Он в мае—июне 1937 года подготовил на утверждение ЦУ 8 кандидатур, оказавшихся политически сомнительными и врагами народа. Решением ЦК ВКП(б) ЖДАНОВ был снят с работы.

Осуществляя указания организации о связи с редакторами газет, представляющих интерес для троцкистской организации, ЖДАНОВ был связан с ВОРОНОВЫМ, КАПУСТИНЫМ (бывший редактор саратовской газеты), РУБИНШТЕЙНОМ (бывший редактор куйбышевской газеты).

«Советская торговля». Ее редактор НОДЕЛЬ нагло зажимал сигналы о вредительской работе в системе Центросоюза, с руководителем которого — ЗЕЛЕНСКИМ — он был политически связан и вел борьбу против руководства партии.

Газета «Советская торговля» совершенно потеряла политическую остроту. Это не значит, что она не помещала отрицательных материалов, не сигнализировала. Она это делала, но подавала нарочито так материал, так сгущала отрицательные факты, что можно было сделать заключение, будто бы по всему СССР сплошные безобразия и голод на все товары. НОДЕЛЬ, рекламируя врагов народа, с вредителями не боролся.

О НОДЕЛЕ поступил сигнал — заявление в отдел печати от сотрудника газеты РУПАСОВА насчет подозрительных ошибок НОДЕЛЯ, о его связи с арестованным ЗЕЛЕНСКИМ и так далее. Этот сигнал, разумеется, был достаточно серьезен, чтобы сразу же поставить вопрос о снятии НОДЕЛЯ с поста редактора газеты. Однако этого не было сделано. Сотрудник отдела печати ЕЛИЗАРОВ, которому я поручил проверить заявление РУПАСОВА на месте, расследование затянул и никаких выводов не дал. Я же оставил НОДЕЛЯ редактором.

Вопрос: Вы не только заглушили этот сигнал, но и всячески восхваляли НОДЕЛЯ как редактора?

Ответ: Таких фактов я не помню.

Вопрос: А Ваше выступление на юбилейном вечере редакции газеты «Советская торговля», где Вы заявили, что «Советская торговля» одна из лучших газет, а ее редактор НОДЕЛЬ относится к числу лучших редакторов?

Ответ: Это было юбилейное выступление.

Вопрос: Вы лжете. Вы расхваливали врага народа, ведшего борьбу против партии и народа.

Ответ: ТАЛЬ молчит*.

Допросили:

Начальник отделения 4-го отдела ГУГБ

майор государственной безопасности КОРБЕНКО"