«Ванька ротный»

Старшина оглянулся назад, он что-то сказал лежавшим в канаве солдатам. Солдаты по возрасту все были гораздо старше меня. Их жизненный опыт подсказал им, что здесь стоять нельзя, 035 можно схлопотать пулю. 036 Они сразу отбежали назад и спрятались в канаву. А я, на то и лейтенант, чтобы стоять на крыльце и смотреть вперёд на дорогу. Я должен решать, что делать дальше.

Мы со старшиной переждали обстрел, хотя каждый из нас мог получить шальную пулю в живот 037, возьми пулемётчик прицел несколько ниже.

Под пулями мы были впервые и естественно не совсем понимали, как они убивают людей. У нас при себе даже перевязочных средств не было. При отправке из Москвы все думали и полагали, что по прибытии на фронт нам их выдадут и всем обеспечат. Но обстановка сложилась так, что мы остались без перевязочных средств.

— А может это наши? — спросил я старшину, спускаясь по ступенькам на землю.

— У наших, лейтенант, я трассируюших 038 не видал.

Нам в голову не пришло, что в доме могли засесть и притаиться ненцы. Мы действовали открыто, ничего не опасаясь, как у себя дома. Старшина повернулся к двери спиной и каблуком сапога ударил несколько раз со всей силой. И на этот раз, на грохот сапогом, никто не ответил. Старшина ударил ещё несколько раз. Но внутри и вокруг по-прежнему было мертво и тихо.

— Возможно, я ошибся? — сказал я старшине.

Но он, как борзая на гоне, ничего не хотел больше слышать.

— Поднести квадратный брус от ворот! — не отвечая мне, приказал он солдатам, — Чего зря время терять! Раз сами не открывают, снесём дверь вместе с петлями и запорами! Они сейчас у нас «попляшут»!

— Кругом война, а тут божья благодать! — сказал старшина переступая порог избушки.

В первый момент мы были ошеломлены и даже опешили. Но, оглядевшись и придя быстро в себя, мы смело шагнули вперёд, согнувшись под низкой притолокой двери. Повсюду на стенах и в красном углу висели иконы и на нас с них смотрели святые спокойные лики. Куда не отодвинься, не отойди, взгляд святого повернут всё время к тебе, глаза сосредоточенно смотрят в твою сторону.

— «Центральная перспектива», — подумал я.

Когда-то нам в кружке рисования рассказывали об этом. Перед каждой иконой горящая лампада. Отблеск её пламени тихо колеблется в прозрачном сосуде, наполненным маслом. Большая, красного стекла, в серебряной оправе, лампада горит перед большой иконой в углу. Она подвешена к потолку на трёх ажурных, расходящихся вниз, медных цепях. У окон, вдоль передней стены, стояла широкая деревянная лавка.

— Вот на прощание мои вам слова! — сказал он.

И мы направились к двери.

— Я, пожалуй, хлеб остальной со стола заберу, товарищ лейтенант, — У нас хлеба на дорогу маловато. А идти завтра наверно придется далеко.

Я обернулся, посмотрел через открытую дверь на освещенный стол и велел забрать хлеб, для солдат на дорогу.

— Остальное не трогай! Пусть сидят и молются! Чёрт с ними с этими убогими старушками!

С этими словами я выпроводил солдат на крыльцо, подождал старшину и велел прикрыть обе входные двери. А выйдя со двора на улицу, я с силой захлопнул калитку, дав им понять, что мы покинули двор. Железный запор глухо звякнул, и калитка сама заперлась изнутри.

Когда я вышел на улицу, заговорили стоявшие на мостовой солдаты.

— Поджечь их надо!

— Плеснуть пару кружек спирту и поджечь с двух сторон! — подсказал другой.

— Вдарить из пулемёта по окнам! — добавил третий.

-19- — Жить захочешь, крест на шею повесишь! — заметил голос из темноты.

— Небось, припрятал серебряный или оловянный.

— Тоскаешь покуда в тряпице, чтобы старшина или лейтенант не заметили!

Этот умолк, а другой продолжал,

— Сдуру и в старух можно из пулемёта пальнуть. Храбрости на это не надо. Небось, когда лейтенант из пулемёта по немцам стрелял, ты в канаве на брюхе сзади ползал.

— А то, где же! — подтвердил кто-то.

Я подал команду. Мы тронулись. Разговоры сами собой прекратились.

Меня тут же прервали и разъяснили, что я должен говорить только по существу и добавили:

— Виноват полк 29. В полку осталось три офицера. Эти трое — вы! В решении суда всё учтено!

— Ты, лейтенант, не кипятись! — услышал я голос капитана у себя за спиной.

— Чего ты лезешь на рожон? У тебя всё условно! Ты должен быть рад, что так легко отделался? Вернёшься в роту! Сейчас револьвер свой получишь! Вот у комбата дела обстоят гораздо хуже!

Слова капитана сбили меня с хода мысли и я, как бы заткнувшись, опустился на скамью.

Да, подумал я. Березин выгородил себя, отдав под суд трех младших офицеров. Самое главное было сделано. Нас судили потому, что мы остались в живых и судить больше было некого. В течение одной ночи Березин потерял полк, который вместе с Ипатовым попал в плен. Березин потерял десяток деревень и территорию пятнадцать на двадцать километров 205.

Действительно, какая разница, для лейтенанта, будет он через неделю валяться убитым с судимостью или без неё!

Что-то будет дальше? — подумал я, выходя на крыльцо. Я осмотрелся кругом, белый снег слепил глаза. Я достал махорку, свернул папироску и закурил.

Я мысленно оценил ситуацию, прикинул все за и против. Не было ни зацепки, ни шанса, |пойти на высоту и| остаться живым. Им мертвые нужны!

Траншея прикрыта мощным огнем немецкой артиллерии и пулеметов. Наши бьют, куда попало. От обстрела по площадям толку обычно мало. |Пойти на высоту впереди пехоты, это пойти на верную смерть.|

— Тебе, рискнуть один раз и дело сделано! — продолжал замполит.

— Я разведчик, а не штрафник!

— Возьмешь завтра траншею, — получишь «Героя»!

— И вы это на полном серьезе?

— А ты думал как! Я говорил с командиром полка. Он в принципе не возражает.

— А Денисов, он даже сказал: — Этот возьмет! |Если захочет!| Вот я и решил поговорить откровенно с тобой!

— Это вы между собой решили! |Квашнин, тот спит и во сне видит, ждет когда ему «героя» дадут.| На посмертное награждение он, пожалуй, согласится меня представить. Я воюю и под огнем хожу уже третий год. Каждый день по много раз рискую жизнью. Не сегодня, так завтра убьют! И какими наградами я отмечен? Замполит рассматривал свой сапог, шевелил ногой, молчал и о чем-то думал.

— А теперь представьте себе другое. Я беру высоту и останусь живым. И ты майор, как не сдержавший слова, при всех пускаешь себе пулю в лоб. У тебя хватит на это мужества?

— По вашему нужно ждать покорно пока наградят? Нет, майор! Героя получит Квашнин. А мы смертные! Мы будем трупами на высоте, валяться! |Так, что я в Герои, не гожусь!| Посмотри в стрелковых ротах, у кого из офицеров и солдат имеются награды? И обернись в тылы дивизии и полка. Там у всех гулящих девок бряцают медали! Я уж не говорю о майорах и полковниках. Все они обвешаны боевыми орденами! Нет, майор! Будем считать, что разговора между нами не было!

— Ну! Ну! — сказал он, повернулся и пошел к блиндажу.

Немцы отошли на вершину, прикрывшись огнем артиллерии дальнобойных пушек. Еще три дня наши солдаты штурмовали вершину высоты. Я с группой разведчиков в это время находился в немецкой траншее у подножья. После трехдневного рева снарядов над высотой повисло темное облако поднятой вверх земли. Телефонная связь с полком была давно оборвана. Что делалось на вершине трудно было сказать.

К исходу дня вдруг наступила необычная тишина. На подходе к вершине происходило что-то непонятное. Немцы занимали вершину, а из нашей пехоты никого живых на подступах не было.

Ко мне из штаба полка прислали связных и передали приказ разведать подступы к вершине, установить, где находится наша пехота и немедленно через связных доложить в штаб полка.

Ни выстрела, ни ракеты с той стороны! Ну что? Нужно вставать! — говорю я мысленно сам себе и подаю команду своим молодцам.

Мы поднялись и вышли к окопам на вершине. В окопах сидела небольшая группа наших солдат. Они сидели на корточках и дымили сигаретами. Их было человек шесть или семь. Офицеров среди них не было.

Из офицеров я вступил первым на эту высоту. И в этом не было особого моего отличия. Я её не брал. Вершину взяли простые солдаты. Я только сумел их быстро найти.

За взятие высоты к наградам были представлены: командир полка, его замполит, начальник штаба и чины из дивизии. Мне за разведку вершины награда была не положена. Вершина была взята! Я просто на нее взошел. Хотя я мог запросто, и напороться на немцев. Но служба, есть служба! Я выполнял просто приказ.

— Вы его обыскали?

— А как же! Вот я у него не распечатанную со стола взял!

— Оружие где?

— Вон винтовка у порога стоит!

— А карманы осмотрели?

— Нет, еще не успели!

Солдат приблизился к немцу, нагнулся, хотел обшарить карманы ему, но тут же без видимой причины попятился назад и прикрыл лицо рукой.

— Товарищ гвардии капитан!

— Ну что еще там?

— К нему приблизиться невозможно! Он, как говориться, со страху в штаны наложил.

Я повел носом. И действительно! Из угла, где немец сидел вдруг понесло, как из сортира. Дыхнуть было нечем. В нос словно ударили молотком.

— Исключительно редкий случай! — сказал кто-то из разведчиков.

Между прочим, вся война, это вонь живых и гниющих трупов! — подумал я.

— На, запей! — сказал Рязанцев и протянул мне недопитую бутылку.

— Сколько у тебя в разведке людей осталось? — спрашивает.

— Двенадцать!

— Трое убитых и двое раненых и опять двенадцать?

— Я пополнил боевые группы за счет новичков.

— А сколько у тебя в резерве этих новичков осталось?

— Трое!

— Всего пятнадцать! Вот приказ! В ночь на одиннадцатое пошлешь всех!

Приказ прочитал? Распишись! Все! Можешь идти!

— Вот так Федя! В следующий раз к полковому пойдешь ты!

— Почему это я? Я не пойду! Пусть переводят в пехоту! Вон ребята на нарах сидят, в карты играют и спят пока рожа опухнет.

Я потерял ощущение собственной тяжести. Был это осколочный или фугасный снаряд, трудно сказать. Было ясно одно, что снаряд меня перелетел и взорвался. Осколки во время взрыва ушли все вперед, а я получил удар, взрывной волны.

В первый миг, когда я пытался открыть глаза и взглянуть на окружающий мир, я почувст

Вскоре лицо опухло, губы набухли, веки натекли. Я не мог пошевелиться и что-то сказать, хотя пришел в сознание. Мне казалось, что у меня остались голова и руки. А все остальное оторвало и отбросило в снег.

-26- Не ужель у людей высшей цивилизации вся нижняя часть когда-то отомрет и останется только голова и загребущие руки.

Я хотел подняться, загрести под себя колючий снег, но руки не гребли, не было сил ими двинуть.

Когда разорвался снаряд? Я этого не слышал. Мне казалось, что я на короткое время закрыл глаза. А, когда я их открыл, то увидел, что лежу на повозке.

Потом меня отвезли в сан роту. Дежурный врач, меня осмотрев, заполнил эвакокарту по поводу общей контузии и из сан роты меня отправили в медсанбат, а затем я попал в эвакогоспиталь №1427.

-27- У третьего, который не ходил, от пояса до колен был наложен гипсовый корсет. Хотя от болей в ранах он не кричал, но иногда на него находил психоз, он начинал метаться и плакал. Дело в том, что у него под гипсом ползали вши. Я рассказывал раньше об этом случае (когда описывал игру на вшей). Думаю, что повторяться не следует. Светлая память нашему химику он один мог украсить нашу жизнь в беспросветное время кровавой войны. Молодой парнишка, лейтенант мучился от них и страдал.

22.02.1980

Для него война закончилась. О себе он писать не собирался.

А так, в устных расссказах, конечно кое-что рассказывал.

++++)))

Лучшие книги Виктора Платоновича Некрасова

livelib.ru›author/27772/top

Повесть В.П.Некрасова (1911-1987) "В окопах Сталинграда" - одно из лучших произведений о войне, впечатляющий рассказ о том...

militera.lib.ru›prose/russian/astafyev3/index.html

Астафьев, Виктор Петрович. Прокляты и убиты.

ModernLib.ru›Астафьев Виктор Петрович›placdarm

Плацдарм. Автор: Астафьев Виктор Петрович. Жанр: Современная проза. ... Плацдарм, доступные форматы: Скачать книгу в FB2 (421 Кб).

RoyalLib.com›book/nikulin_nikolay…o_voyne.html

Автор: Никулин Николай. Название: Воспоминания о войне. ... «Воспоминания о войне» — попытка освободиться от гнетущих воспоминаний.

ссылка на warspot.ru›Война Николая Никулина

В последние годы воспоминания Никулина выкладываются на стол в любой дискуссии о правдивости тех или иных воспоминаний о войне как главный козырь...

В феврале 1945 года после выхода из госпиталя направлен на Дальний Восток, старшим офицером оперативного отдела штаба 5-й армии. В её составе на 1-м Дальневосточном фронте сражался в ходе советско-японской войны в августе 1945 г.

В 1998 году М.А. Гареев стал первым лауреатом Государственной премии Российской Федерации имени Маршала Советского Союза Г.К. Жукова — за книгу «Маршал Жуков. Величие и уникальность полководческого искусства» (1996 год)[7][8]