Выездное чеченское правосудие. Где-то надо поставить пограничный столб.

Туземное правосудие

Где-то надо поставить пограничный столб

«Ne quid falsi audeat, ne quid veri non audeat historia»

«Пусть история страшится лжи и не боится правды» (лат)

На протяжении последнего полугода русское общество дважды подряд столкнулось с новым для себя, неожиданным и пока не осмысленном полностью феноменом — феноменом туземного правосудия.

Первым таким событием стало изъятие из продажи по решению Заводского районного суда г. Грозный 58-го тома энциклопедии «Терра», содержание статьи о чеченцах в которой не понравилось некоторым чеченским интеллектуалам [1]. Поскольку энциклопедические статьи простые люди читают редко, а большинство — вообще никогда, то речь шла именно о том, что нормальный интеллектуальный спор и историческая дискуссия была заменена судебным иском, и научная истина была установлена не в ходе дискуссии профессоров, а в ходе дискуссии прокурора с адвокатом. 

Туземное правосудие скушало энциклопедистов с хрустом и видимым удовольствием, ещё более приятным от того, что от властей вышестоящих никаких сигналов кроме пожелания туземцам «приятного аппетита» не последовало. Энциклопедия вскоре была изъята по всей стране, чего у нас не происходило, пожалуй, уже полвека, с 1956 года, когда из библиотек массово изымали труды Сталина.

Общество на это событие отреагировало вяло, разделившись на тех, кто считал это эпизодом, и тех кто считал это началом весьма опасной тенденции торжества туземного правосудия над наукой. Правы оказались вторые. 

Размявшись на энциклопедистах, туземное правосудие совершенно не успокоилось, и село за уютный, покрытый саваном Закона столик, приготовив острый ножичек и вилку — с явным намерением вскоре скушать что нибудь ещё, столь же аппетитное.

Случай вскоре представился. Туземное правосудие оказалось крайне удобным механизмом для сведения счетов с неугодными мыслями (для начала) и с их носителями (в итоге). Трудами пламенного обличителя советского прошлого, матёрого антисоветчика Николая Карловича Сванидзе было выявлено и поднесено прямо к столику туземных адвокатов новое лакомое блюдо — книга историков МГУ «История России. 1917—2009» [2].

Последнее событие, похоже, несколько стряхнуло паутину с нашей сонной академической общественности, голос которой в защиту профессоров прозвучал куда более ясно и отчётливо, чем в первом упомянутом эпизоде — что уже стало для «обличителей темного прошлого» некоторым сюрпризом и вызвало легкую истерику в стою Карловичей. Господину Сванидзе в ответ пришлось сформулировать нечто в исторической науке ранее совершенно немыслимое, ровняющего Николая Карловича Сванидзе с Папой Римским: догму о непогрешимости его, господина Сванидзе, в исторических вопросах, которой он доверительно поделился с корреспондентом «Комсомолки» [3]. 

Заявление это, впрочем, не вызвало у историков ничего, кроме сдавленного хохота. Но, боюсь, скоро станет не до смеха: идея решать вопросы инакомыслия кардинально, в духе папской инквизиции у сванидзо-образных уже вполне созрела — и даже понятно, какие механизмы, вроде визитов «чеченских юристов» будут задействованы в приведении данной науки к общему либеральному стандарту. Хотелось бы ошибиться, но большая часть выступлений профессуры отличалась какой то излишней деликатностью по отношению к самому феномену туземного правосудия и его праву решать вопросы научной истины. Дело же, наверное, состоит не в том, правильно ли туземное правосудие решило тот или иной вопрос истории, или ошиблось. Дело состоит в том, что никакое правосудие не способно адекватно решать научные вопросы вообще, в силу непреодолимых особенностей своего устройства правосудия не предполагающего юридически двояких выводов, что совершенно обычно для выводов научных, особенно выводов по поводу исторических событий, где любое событие может быть обрисовано как минимум с двух противоположных точек зрения, причем ни одна из них не является «ложной» в юридическом смысле этого слова. А уж тем более таким свойством — свойством устанавливать научные истины — не обладает правосудие туземное, вовсю использующее такие аргументы как «воля чеченского народа» и корпоративную солидарность, восходящую к традиционным родоплеменным отношениям не милующим и представителей судебного корпуса.

История в своей подавляющей части состоит из борьбы народов, и изъятие из научного оборота фактов этот борьбы народов — часть весьма неприятных и даже кровавых — есть не что иное, как уничтожение самого предмета исторического исследования, и вовсе не «выводов», как может показаться вначале. Уничтожаются не «выводы». Уничтожается сама история как наука, её предмет и основание.

Вопрос этот архиважный, и не решив этот вопрос мы будем наталкиваться на него завтра не реже чем раз в полгода. Сегодня мы защищаем от «чеченских адвокатов» историков, завтра мы будем защищать журналистов, которые заступились за этих историков, а послезавтра — любого, кто повесит портрет Сталина в День Советской Армии, так как это «оскорбляет пострадавшие репрессированные народы».

Туземное правосудие следует законодательно ограничить уже сейчас, так как если оно войдет во вкус, расшириться и расцветет всеми своими цветами единственной мерой простив него станет «топор народной войны». Это разумеется, не самая приятная перспектива, и мыслящему классу стоит подумать в направлении, как не допустить развития событий по такому печальному сценарию. 

Сегодня туземное правосудие уже решает академические вопросы, вопросы научной и исторической истины, но это только разминка. Получив карт-бланш на решение вопросов идеологии, родоплеменное правосудие быстро поймет, что куда как прибыльнее решать вопросы собственности. Олигархам при этом ничего не грозит — они грозненскому суду не по зубам. Это угроза нам с вами — угроза в прямом, непосредственном смысле. Если можно изъять энциклопедию — то почему бы , используя те же правовые механизмы не изъять ваше предприятие, вашу землю, ваше жилье. 

Почему бы, вместо того чтобы дискутировать с Крыловым или Холмогоровым, просто не отобрать у них их средства массовой информации? Это куда как эффективней дискуссии. 

В конечном итоге речь должна идти о том, чтобы юрисдикцию туземных судов ограничить таким образом чтобы казус Барсенкова/Вдовина стал невозможен в принципе — и это возможно сделать, не вступая в прямое противоречие с корпусом действующего законодательства. Если мы не сделаем этого, не поймём, что это та вещь которой следует добиваться во что бы то ни стало — то вскоре массово столкнёмся с фактами, когда инструментами туземного правосудия вовсю начнут регулировать такие сферы нашей материальной и духовной жизни, само вмешательство в которые мы по странной причине сегодня считаем совершено невозможными. 

Все возможно. Сегодня «чеченские адвокаты» переписывают энциклопедии, завтра — если их не остановить уже сейчас — они возьмутся за содержание ваших личных дневников, школьную программу и содержание выпусков новостей. 

Мы должны думать об этом, предлагать решения вопросов. Эти усилия не бесполезны. Люди, которые никогда не общались с высокопоставленными фигурами обличенными государственной властью часто думают, что у последних есть некая стройная картина мира, некая теория, и некие представления о том, как поступать в каждом конкретном случае. Смею вас заверить, что ничего этого нет, и многие читатели могут лучше меня рассказать — насколько всего этого нет. Зачастую неадекватная реакция власти, Президента, Госдумы — а чаще полное отсутствие какой либо реакции на неожиданные события — заключается в том, что никто из мыслящего класса так и не озаботился построением какого либо стройного, продуманного, логичного ответа на вопросы текущей политической повестки дня. Когда такие ответы существуют, когда они устойчиво находятся в научном и общественно-политическом обороте вероятность обращения власть имеющих от спонтанных реакций к системно прописанным мерам возрастает многократно. 

Что касается системы мер по ограничению юрисдикции туземных судов, то, на самом деле, такой прецедент уже создан — и одобрен на высшего государственном уровне. Это идея которую продвигал Бастрыкин, (следственный комитет), и поддержал Медведев — причем последний советовался с Зорькиным и Зорькин (Конституционный суд) не возражал. Это идея о переносе суда по процессам против террористов с территорий повышенной террористической опасности в более спокойные регионы. Таким образом, в юридическую теорию и практику уже введена такая группа понятий как «субъект федерации повышенной террористической опасности» и признано, что там могут существовать существенные изъятия из юрисдикции местного туземного суда. Эти регионы довольно точно совпадают с районами страны с недоразложившемся родоплеменным строем [4]. 

С этим фактически, на деле, согласилась и законодательная, и исполнительная власть, и Конституционный суд. Налицо довольно полный консенсус относительно самого правового принципа изъятий из юрисдикции. 

Вопрос состоит в том, чтобы усилиями общественных деятелей и юристов выступить с законопроектом, существенно ограничивающим юрисдикцию туземных судов по тем вопросам, которыми им явно, явно не стоит заниматься, вроде содержания энциклопедий, выступлений прессы, личных дневников и научных трудов. Это будет тот дамоклов меч, который будет висеть над инструментом «туземного правосудия», показывая перспективу которая неизбежна, если оно, отстаивая свою родоплеменную правду решиться зайти за определенные, неприемлемые для свободного русского общества границы. 

Сегодня это граница никак не обозначена. Наша задача эту границу обозначить на местности, задача политиков — ввести саму идею в политический и общественный оборот. 

Потому что перед тем как защищать рубежи, где-то надо поставить пограничный столб. Стоп, туземное правосудие. Граница. «Дальше — стреляют».