Ю. Лазарев. Дневник лейтенанта Горелова. Часть 2. Глава 11. Неудачник Юра Мишаков

Неудачник Юра Мишаков

Сердце билось в бешенном ритме. Он нашёл на ощупь небольшую приборную нишу в переборке, рядом с тем люком, из которого только что вылез, и спиной вжался в неё. Здесь и в темноте спокойно. Сработаем на слух. Пусть только осмелятся на погоню! В такой ситуации, когда из люка вылезают по одиночке, преимущества ни в количестве, ни в росте, ни в весе нет. Молодецкий пинок сверху решит всё.
Включил свет циферблата аденского CASSIO.  Пять минут второго.
О, как сердце бьётся! Посчитаем пульс. Ого! 41 удар за 15 секунд!  164 за минуту. Как у Армстронга, когда на Луну вышел. Ох, и сдрейфил же! Одна надежда, что выглядел спокойным. Так Наташа сказала. Так уже было когда-то. В школе. Зима, снег, тёмный вечер и тропинка в лесу среди сугробов. Они с Наташей возвращались с городской телестудии, откуда транслировали телепередачу с их участием о работе школьного интерклуба. Горелов тогда был председателем интерклуба, и его выступление, понятно, должно было стать основным в передаче. Он так волновался, что, чтобы успокоиться, считал свой пульс. Насчитал 166 ударов в минуту. А по дороге домой рассказал об этом Наташе.
Почему о ней вспомнил? Ах, да считалочка! Нет, наоборот: испуг  –  пульс – Наташа – считалочка…
В коридоре включился свет. Резервный генератор наконец-то заработал. Ай да Юра Мишаков! Снизу, из люка, слышны голоса. Вроде, ругань. Перессорились? Надо сматываться. Нет, его бегство не должно показаться позорным. Это просто удачный маневр! Предпринять что-то надо.
Горелов вылез из своего укрытия и уже спокойно пошёл в сторону офицерского коридора и своей каюты. По дороге узрел недоуменную рожу матросика-первогодка из БЧ-2, одиноко стоявшего в переходнике. Надо боевой номер запомнить. Та самая шестёрка.
Проходя мимо, Андрей зло надвинул карасю его берет на нос и бросил: «Идите в кубрик, ложитесь спать, если не на вахте. Проверю. Миле привет передавайте!»
«Кому и как рассказать о происшедшем? Когда? И, вообще, стоит ли? Арестовать мерзавцев… Экипаж построить? Что сказать?», - с этими мыслями дошёл до каюты. А в ней всё так же, как будто ничего и не произошло. Юра и майор-разведчик, третья стадия пития. Быстро же довели себя до кондиции! Поглощены диалогом. Так поглощены, что Горелову налили, не прерываясь, даже не спросив, куда и зачем ходил. Он сел, слушал машинально, поддакивая, а думал о своём, переваривал случившееся. Надо всё осознать и принять решение. Для этого надо постараться связать события в логическую цепь. Спокойно! Разберёмся…
Вечерний чай… Приборка… Поверка… Обход кубриков. Всё как обычно. Каюта. Штурман на вахте. Минут через сорок после отбоя прибыл Юра. Потом подошёл разведчик. Наконец-то узнали, что зовут его Сергей. Сергей Петрович. Быстренько собрали стол. Ещё спиртное достать не успели…
А, вот! Дверь каюты неожиданно открылась, и в дверном проёме оказался командир собственной персоной! Поинтересовался, зачем собрались. Минуты три излагал свою обычную демагогию. Главный её смысл: я строг, я бдю, но цените, какой я понимающий, и какой могу быть добрый. И ушёл на свою ночную вахту. Ведь никогда до этого Горелов не наблюдал ночных обходов кают командиром. Их проверял? Да, обмыв Юры без проблем пройти не мог. С поличным не взяли (рано зашёл), но по всему ясно, что в курсе намерений. Царственное снисхождение к слабостям зарвавшегося бунтаря-вундеркинда. «Уж кака ты барынька не будь…»
Откуда узнал? Рулевой! Это при нём они с разведчиком договаривались. Рулевой – из годков. Значит, он дал утечку, а также сообщил Миле. И если годки знают, что вредный Горелов сегодня гуляет, то и им свободный вечер. Но ведь наблюдателя на стрёму у каюты поставят!
С такими мыслями начал Андрей то знаменательное каютное застолье.
Только командир ушёл, компаньоны, оживлённо беседуя, приступили к дальнейшей подготовке праздничной закуски, поглядывая на часы. Ждали 24.00, чтобы получить законную возможность поздравить именинника. Вдруг свет потух. Раздался характерный убывающий гул останавливающейся вентиляции: основной генератор сдох. Резервный, как обычно, не включился. Посидели в тишине и в полной темноте минуту. Аварийные аккумуляторы не заряжены. Те, что были заряжены, по его, Горелова распоряжению переданы на ведущие боевые посты.
Юра чертыхнулся, извинился, включил фонарик и побежал в низы, запускать резервный. Хотя акт о готовности техники к боевой службе подписывал механик, но электрик-то на корабле он, лейтенант Мишаков!
Итак, свет потух. Мишаков убежал, а оставшиеся майор-разведчик и Горелов замолчали. День рождения не задался.
«Кажется, лучшего момента для удачного поиска может и не случиться», - подумал Андрей и прошептал вслух: «Я отлучусь минуток на десять. Пока Юра с железками возится. Если припоздаю, начинайте без меня».
И с этими словами старший лейтенант Горелов тихонечко проскользнул в дверь каюты и покрался по чёрному коридору вглубь корабля. Только так есть верный шанс начать ночной обход незаметно для годковского ока. Куда именно идти, продумал давно. Есть не более десятка мест, где они могут сидеть и в безопасности, и в уюте.
Шёл в корму. Здесь уже есть свет. Надо проверить пяток адресов. Миновал столовую команды. Дошёл до рубки дежурного. Из-за закрытой двери голос командира по «Каштану»: «Дежугный по низам! Вызовите ко мне на ходовой командига БЧ-3. Только минут чегез пятнадцать. И не ганьше! Вгемя пошло».
А! Вот, значит, где засада!

Командир БЧ-3 вернулся в каюту. А там Мишаков с Сергеем Петровичем уже пропустили по одной и приготовили Горелову штрафную. Пришлось отказаться и объяснить, что до вызова на ходовой, который вот-вот произойдёт, ему от спиртного придётся воздержаться. Обнюхивать будут. Но, ничего. Он, Горелов, потом нагонит.
Застолье продолжилось, и Андрей имел возможность наблюдать, как его сотоварищи по вечеринке приходят к нетрезвому состоянию. Скоро разговор естественным путём дошёл и до женского вопроса. И почему-то собутыльники загрустили.
Юрина история Андрею была известна. Юра был крайне застенчив с девушками. Но ещё в училище его присмотрела одна девица. Курсант Мишаков немедленно в неё влюбился. Однако, познакомившись с Юриными одноклассниками по училищу, перед самым выпуском хитрая особь женского пола вильнула хвостом и выскочила замуж за Юриного приятеля, который явно не превосходил Мишакова интеллектом, но имел ряд других достоинств. Юра затосковал навсегда, как ему казалось. А его бывшая невеста до сего дня успела развестись и уже готовилась к очередному замужеству.
Выслушав печальный рассказ именинника, взял слово и разведчик. Андрей никак не ожидал от своего нового старшего товарища такой внезапной откровенности. Кажется, это ещё Владимир Мономах писал, что случайному попутчику поведаешь о себе такое, что никогда не расскажешь самому близкому человеку…
Разведчик всегда знал, что ему повезло с женой, любил её и, вообще, считался образцовым мужем и отцом, пока в его жизни не случилось следующее.
Даже береговая штабная служба иногда заканчивается очень поздно. И в таких случаях наш майор-разведчик не ездил к себе домой на Четвёртую Речку, а ночевал у младшего брата-холостяка, в коммуналке неподолёку от штаба флота.
В тот день так и произошло. Только брат, лейтенант-подводник, оказался в море.
Шёл уже первый час ночи. Разведчик, придя в квартиру брата, собирался принять душ перед сном и сидел один на кухне, читая «Литературку» и ожидая освобождения душевой.
И вот, наконец, дверь душевой открылась, и оттуда выпорхнула в банном халате молоденькая девушка, лет восемнадцати, небольшого ростика, с длинными распущенными мокрыми волосами. Она показалась Сергею Петровичу потрясающе красивой!
Увидев Сергея, она, вместо того чтобы уйти к себе в комнату, подсела к нему за стол, представилась, попросила  налить себе чаю и начала задавать ему всякие дежурные вопросы, поправляя банный халат, который почему-то постоянно норовил распахнуться, открывая взгляду майора-разведчика обольстительные детали безупречной женской фигуры.
Дальнейшие подробности не важны. Она так эффектно отдалась ему, что Сергей Петрович не мог и вспомнить, до какого момента его воля ответственного офицера, порядочного отца семейства, которому шёл четвёртый десяток, сопротивлялась юной соблазнительнице.
С той ночи они часто виделись, но никогда больше не были вместе. Она смеялась над ним, пресекая любые контакты. Самое страшное то, что с тех пор Сергей Петрович ощущал незнакомые ему прежде страстное влечение и ревность! Он сходил по ней с ума! Стыдно вспомнить, но однажды он чуть было не набил морду её приятелю-студенту, увидев, как тот провожал её с занятий.
Вот такая грустная история. Выслушав разведчика, Андрей заметил про себя, что оба его нынешних приятеля  презирают своих женщин, возможно, даже ненавидят. При этом всё же любят. Правильно говорил тогда Стефанцов: «И попробуй сказать любящим, что это не любовь…» А вот у него, старшего лейтенанта Горелова, нет причин обижаться на женщин.
«За них, красавиц, чтоб им…», - грустно произнёс майор-разведчик и чокнулся с Гореловым. Только теперь Андрей вспомнил, что уже минут пять держит в руке кружку с шилом, до которого так и не дотронулся.
В этот момент зазвонил каютный телефон. Командира БЧ-3 вызывали на ходовой.
К удивлению Хорева, Горелов предстал перед ним совершенно трезвым. К такой ситуации командир оказался не готов, проговорил какие-то нелепые фразы про необходимость ночных обходов корабля… «А я как раз обходом и занимался», - спокойно ответил Андрей.
И в этот момент свет вновь потух. Опять генератор! Ну, раз в день, ещё куда ни шло. Но два раза за час? «Вызовите этого Мишакова! Пускай свой генегатог чинит!»
И пришлось Юре Мишакову прервать свой день рождения и опять бежать в низы.
Вот невезуха!
Каждый человек удачлив по-своему. Это не случайное свойство. Природа каким-то необъяснимым способом закладывает удачливость в код жизни каждого человека. В жизни Юрия Мишакова в последние годы неудачи случались часто!
Среди офицеров советского флота ходила легенда о том, что у американцев процент удачливости подсчитывают, и даже включают в личное дело. И моряку с низким процентом удачливости не светит стать командиром корабля.
И это правильно.
Лейтенанту Мишакову невезло.
Посудите сами. Есть такая нехитрая карточная игра, называемая красноречиво – «дурак». Она так проста, что, если играть в неё много-много партий подряд, то любой нормальный человек становится настоящим асом «дурака». Морские офицеры, участвовавшие когда-то в северной командировке под командой капитан-лейтенанта Годанюка, провели в купе поезда две недели, прерываясь лишь на проверки порядка в вагонах моряков и на проведение штатных мероприятий распорядка, обусловленного железнодорожными обстоятельствами. От скуки стали резаться в картишки – в дурачка. Разделились на пары, и давай… Горелов играл в паре с Юрой. После первой сотни партий они проигрывали приблизительно 30:70! Тогда решили поменяться партнёрами. Андрей перешёл в команду к Годанюку. Тогда ситуация изменилась: Горелов начал выигрывать, а пара, в которой играл Юра, опять проигрывала с разгромным счётом. Может, это Годанюк такой счастливчик? Но нет. Соединившись в паре с Мишаковым, и он стал хронически проигрывать.
А ведь в таком случае Юре должно бы везти в любви…
В Свердловске команда совершала пересадку. Середина ночи. Их ленинградский поезд пойдёт днём. Вещи сложили в огромную кучу посередине зала ожидания, выставили вахту, усадили матросов в кресла на отдых. Офицеры пошли по делам: билеты на дальнейший путь.
Купили билеты, возвращаются назад по залу ожидания.
«Вот, мой чемодан понесли!», - смеясь, сказал Юра, указывая на подозрительного вида старикашку, тащившего к выходу точно такой, как у Юры, большой оранжевый кожаный чемодан.
Подошли к вещевой куче. Юриного чемодана нет. Стремительное расследование. Какие-то типы подходили к вахте. Трое. Отвлекли разговором, вопросами. Чемодан исчез. Его и видели, приняв за «такой же». А в нём – партбилет, кортик, деньги. Катастрофа.
И что вы думаете? Мишаков впал в отчаяние? Расспросив завсегдатаев вокзала, выйдя на нужных людей, облазив за ночь пяток воровских малин, Юра к утру вернул свой чемодан, правда, без вещей и денег, но с партбилетом и кортиком.
Вообще-то Юра – коренной ленинградец, золотой медалист, выпускник Дзержинки  и, точно, парень весьма не глупый! В технике разбирался отлично, даже старался помогать в аварийных случаях другим БЧ. Юра и похож был на Кролика из мультика -  хорошего знакомого Винни-Пуха. Такой же вдумчивый взгляд, и круглые очки. И невезло ему не всегда, а с некоторых пор. С тех пор как жениться собирался.
Именно за невезучесть Мишакова и списали с «Трибуца». Старпом нашёл какой-то подходящий повод и отправил обратно во Владивосток. А там Юра попал на «Лёгкий», который уже стоял к тому времени на ремонте в «Дальзаводе».
На «Лёгком» Юрина невезучесть расцвела буйным цветом.
Началось с того, что документы о присвоении вполне заслуженного очередного офицерского звания  Мишакову таинственным образом затерялись где-то на штабных полках. И только перед уходом «Лёгкого» на боевую службу бригадное командование вспомнило об этом факте и отправило соответствующий запрос в штаб флота.
Поскольку человек он был в целом весьма положительный, и офицер правильный, начальство на новом месте службы поначалу назначало Юре весьма ответственные поручения. Например, привезти со склада на корабль новый навигационный спутниковый прибор «Шлюз». С этим прибором мы знакомы по дневнику Горелова.
Лейтенант Мишаков привёз «Шлюз» на корабельном барказе, причалил к борту «Лёгкого» и начал выгрузку груза. В комплект прибора входили несколько ящиков, а в состав команды по его доставке – три матроса-грузчика. Но самое ценное Юра решил выгрузить лично! Он обхватил тяжёлый ящик руками и ступил с борта барказа на длинный цилиндр резинового швартового кранца, спущенного с борта «Лёгкого». И именно в этот момент под Юриной ногой кранец провернулся вокруг троса, на который был надет. Юра вместе с ящиком рухнул в воду!
И вот, мокрый Юра – на борту своего корабля, а дорогостоящий прибор (правда, в полугерметичной упаковке) – на восьмиметровой глубине.
Минут через сорок случайно проходивший мимо дежурный по БСРК  обратил внимание, что на фале «Лёгкого» подняты два «нуля» – сигнал, означавший проведение водолазных работ. А на юте вышеупомянутого корабля действительно развёрнут водолазный пост. Но ведь в суточном плане нет никаких водолазных работ!
Уже вскоре разразился скандал бригадного масштаба. Лейтенант Мишаков и старпом «Лёгкого» получили втык от комбрига за проведение несанкционированных водолазных работ. Оказалось, что Юра, не поставив в известность даже командира БЧ-5, развернул на юте водолазный пост, по всем правилам корабельного дела организовал спуск водолаза (учили же!) и достал злополучный прибор со дна морского! Под воду спускался лично. А потом ещё «Шлюз» спиртом протёр, так что штурмана получили вполне исправную технику.
Ой! О спирте разговор особый.
Мы уже знаем, что на «Лёгком» технический спирт находился в большом дефиците. И не только по причине малых норм снабжения для корабля второго ранга. Спирт без меры пили все должностные категории, начиная с офицеров, кончая последним матросом. Хранилось ценное зелье в офицерских сейфах, но и оттуда его частенько крали. Сохранить спирт неприкосновенным для соответствующих технических нужд становилось крайне сложно. Бывали случаи, когда спирт выкрадывали ещё по дороге на корабль.
И вот, представьте себе ситуацию, что скр «Лёгкий» стоит в «Дальзаводе» на ремонте. Лучшие люди, которых и так имелось маловато, забраны бригадой на действующие корабли. Взамен прислали всякий списанный сброд. А тут – срок получения спирта подошёл. А спирт в заводе – вещь сверхдефицитная. За ту бадью спирта, которая положена «Лёгкому» на месяц, в этом самом «Дальзаводе» новый корабль построить можно!
И задумались старпом с замполитом (командира и не было тогда на корабле вовсе) над проблемой. Кого послать за спиртом? А вот этого новенького лейтенанта с положительной характеристикой и золотой медалью!
Да, тогда ещё о невезучести Юры Мишакова начальство «Лёгкого» информации не имело.
Зато Юра уже знал, что поездка за спиртом для «Лёгкого» – дело не простое. Получить спирт на складе – ерунда. Но потом он, офицер, поедет до корабля в кабине грузовика, а его помощники-грузчики, наглые и заранее довольные годки, поедут в кузове, рядом с заветной ёмкостью. Но у Мишакова голова варила…
На складе он договорился с тамошним начальством, чтобы в приходные документы впечатали через красную копирку, а на ёмкости крупно написали: «СПИРТ МЕТИЛОВЫЙ»! Тот самый ядовитый спирт, от которого недавно пара корабельных пьяниц загнулась где-то в Стрелке, и об этом перед строем приказ зачитывался.
Благодаря такому ловкому ходу Юра благополучно подвёз спирт к борту «Лёгкого». Но тут,  прямо у трапа, лейтенанта Мишакова срочно вызвали в штаб бригады к флагманскому механику. И Юра немедленно к нему отправился.
Старпом ждал возвращения спиртовой экспедиции с нетерпением. И вот, приехали. Бегом на трап! И что?
 Невесёлые грузчики стоят рядом с ядовитой бочкой. «СПИРТ МЕТИЛОВЫЙ». Не может быть! Ведь должен быть этиловый! Документы!? Документы уже у дежурного по кораблю: красными буквами - спирт метиловый… Кошмар!
Время катилось к вечеру. Скоро на сход. Пришёл замполит, и стали они вместе думать! На корабле – бочонок спирта и три десятка бесконтрольных негодяев, которые только и ждут – добраться до бесплатного пойла. Массовая пьянка на корабле – плохо. Ещё хуже – массовая гибель личного состава. Один глоток – и на тот свет! В лучшем случае – потеря зрения. А эти придурки-матросы всё равно пить станут. Где ты эту канистру ни спрячь! А отвечать им – старпому с замполитом.
И вот, решив, что собственное благо дороже ядовитого спиртяги, что завтра вопрос с получением нормального этилового  спирта всё же утресут, а копеечную стоимость метилового вычтут из зарплаты Мишакова, старпом с замполитом собственными руками вылили месячную норму шила в слив каютного умывальника!
Именно в этот момент явился лейтенант Мишаков, чтобы доложить о своей замечательной спиртозащитной инициативе.
И корабль огласился жутким воплем замполита и старпома!
Можно ещё долго перечислять случаи хронического невезения, которые настигали Юру Мишакова при самых разных обстоятельствах. Но, уж хватит. Только упомянем, что именно его, профессионального электрика, шарахнуло высоковольтной дугой при ремонте одного из корабельных электрощитов. Мишаков отделался лёгким ожогом, но получил богатейший опыт соблюдения мер безопасности.
Перечень неудач лейтенанта Мишакова отвлёк нас от событий, свершившихся той ночью на «Лёгком». Но, если бы не очередное невезение!..
Итак, генератор опять умер. Ночью на корабле гораздо тише, чем днём. К тому же вентиляция не работает. Да ещё тренированное корабельное обоняние.
Когда минут через десять включился свет, Горелов уже приближался к посту гидроакустиков, из которого доносились глухие звуки пьяного гогота и запах сигаретного дыма.
И в тот момент, когда расслабившиеся старослужащие «Лёгкого» уже начали хорошо проводить ночь, дверь в пост открылась, и из дверного проёма шагнул весьма неприятный для многих из них человек.
«Так-так-так… Так вот кто здесь собрался! А я-то гадаю, где это наши годочки силы для честной службы любимой Родине теряют?»
Разговоры резко стихли. Несколько моряков почтительно встали.
Андрей прошёл ближе к середине поста, медленно озирая присутствующих и соображая, кто же из них и есть его главный противник? Этот – слишком слабый, а этот – выскочка, эти двое – совестливые и добрые как Темнов, этот – глуп, этот… В мозгу почему-то вертелась любимая Наташина детская считалочка: «Олен-болен, джимпу-римпу, коэн-вэен, бумш…»
«Тащ старший лейтенант! Мы тут день рождения Михи…, то есть лейтенанта Мишакова справляем, не побрезгуйте, выпейте с нами, за тех, кто в море», - радушно и искренне вступил ужасно пьяный и, очевидно, находчивый старшина-добряк.
«Точно, Андрюха, садись с нами!», - уже явно провокационно предложил огроменный маслопуп, развалившись в операторском кресле.
«Я вам не «Андрюха», а товарищ старший лейтенант», - как мог спокойно ответил Горелов, повернувшись к новому оппоненту: «А при входе офицера в помещение положено вставать». И здоровенный годок встал, поглядев на офицера сверху вниз.
И тогда справа сзади донеслось отчётливое и с расстановкой: «Ты не офицер. Ты х…ло! Тебе по-людски сказали: «За тех, кто в море выпей!» А ты выё…шься».
Кажется, эти слова шокировали не только старшего лейтенанта Горелова, но и большинство остальных присутствующих. Наступила мёртвая тишина, которую в ушах Андрея заглушали бесконечная пулемётная очередь собственного пульса и навязчивое: «Олен-болен, джимпу-римпу»…  Развернулся на голос.
Вот он!!! Старшина второй статьи Павел Милосердов. Всё, что Горелов знал об этом человеке, мгновенно сконцентрировалось: весенник , БЧ-7, отличник БП, неразговорчив, вахту несёт планшетистом БИП, всегда старался отлынивать от тяжёлой ручной работы, не укачивается, выше Андрея сантиметров на семь, тяжелее, качок. Совершенно не представляя, что собирается делать дальше, офицер Горелов произнёс: «Кажется, мне здесь кто-то бросил вызов? Один на один? Или без помощников страшно?»
Милосердов спокоен, говорит как будто с мальчишкой на улице: «Да я тебя одним пальцем по переборке размажу! А вякнешь кому, сыграешь за борт. Случайно».
«Напрасно старушка ждёт сына домой», - с выражением пропел здоровенный маслопуп, заходя Андрею за спину и встав между ним и входной дверью.
В жанре боевика в такой ситуации отважный герой должен бы разбросать ловкими приёмами негодяев и выйти из подобной ситуации полным победителем. Но жизнь не голливудский триллер. Горелов вдруг понял, что не находит ни слов, ни действий для продолжения! Он один и, хотя, обернувшись, присмотрел  опорную ногу ближайшего противника, выглядит, вероятно, жалко. А их человек восемь, и сочувствующие безмолвствуют. Образ старшего лейтенанта Кушанкова с сине-красным фингалом на весь левый глаз предстал угрожающе. Каждая следующая секунда добавляет противнику преимущество. А Милосердов нагло улыбается. И вдруг!
И вдруг свет погас!!! И пока электродвижки вентиляции замолкали… «Олен-болен, джимпу-римпу»… В ритм считалочке, пригнулся, шаг влево, два шага назад, ногой – удар в темноту веером вдоль палубы! Раздался матюг и грохот падающего тела годка-маслопупа. Прыжком – в коридор! Дверь закрыть и бегом к выходу из тамбура, к люку! Зря что ли на «Ревностном» отрабатывали ориентирование в полной темноте? А те, сзади, тычутся о переборки, матерясь и ругаясь. Это вам не водку пьянствовать!
По трапу вверх! Сердце билось в бешеном ритме. Андрей нашёл на ощупь небольшую приборную нишу в переборке, рядом с тем люком, из которого только что вылез, и спиной вжался в неё…
Это место мы уже читали. И всё это Горелов ещё и ещё раз прокручивал в памяти, сидя в своей каюте.
Эх, если бы не вынужденное бегство! Ведь последнее слово осталось за Милосердовым. И, хотя его делишки и на уголовное дело тянут, наказать Милу теперь по строевой линии, значит сделать героем в глазах матросской части экипажа. Но сейчас-то что сделать?
Позвонил в рубку дежурного: «Объявите по матросской линии малый сбор БЧ-2, БЧ-5 и БЧ-7. Пусть внеочередную поверку произведут».
«А потом что?», - сонно спросил дежурный по низам.

Горелов задумался: «А потом пусть спать расходятся, кто свободен».
«Что случилось?», - поинтересовался разведчик.
«Ничего», - ответил Андрей и начал «догонять» своих товарищей по спиртному мероприятию, думая о своём. На возмущённые звонки командиров  соответствующих БЧ ответил, что утром всё объяснит.
Да! Побеждать Милосердова необходимо. И сегодня же! Ему дни до дембеля остались. Подробности этой ночной стычки днём станут известны всем. Если сейчас годкам проиграть, то их следующее поколение останется уверенным в своей силе. И тогда это ещё очень надолго.
Сейчас годки наверняка разбежались по кубрикам и постам, ждут стандартной реакции в духе командования «Лёгкого» - быстрого наказания без разбора и всех. А вот шиш им!
Спиртное расслабляло. Легче успокаиваться. О чём там речь-то у собутыльников? А… Юра Мишаков рассказывает, как они курсантами дрались с ленинградской шпаной. Своевременная тема. Горелов вспомнил, что не дрался толком очень давно. В детском саду Андрюша слыл серьёзным драчуном. Потом как-то прошло. Он не любил драки. Бокс не в счёт. Был в его училищной жизни и бокс, только вспоминать смешно. Третий курс. Его, перворазрядника по гире, присмотрел во время тренировки Вадик Щеглов, мастер спорта по боксу и нештатный тренер их ротной команды. Вадик наблюдал, как Андрей на тренировке лихо боксировал десятикилограммовыми гантелями. «Сгоним с тебя пяток килограммов, будешь до шестидесяти выступать », - сказал Вадик. И Горелов выступил.
Первый бой выиграл довольно легко. По очкам. Он – правша, но удары левой соперник почему-то постоянно пропускал. А вот второй бой… Дрался с парнем с младшего курса. Первый раунд  в точности повторил первый бой: удары левой получались эффективными, а соперник ничего толкового предпринять не смог. А в перерыве Вадик Щеглов сказал: «Ну, Андрей, пора включать в бой правую. Надо успех развивать». И Горелов «включил правую». Но, то ли соперник к ударам правой оказался готов, то ли левая оказалась какой-то особенной, но картина боя резко изменилась. Андрей упорно пытался атаковать правой и получал, и получал удары. Новичкам положено всего два раунда. Бой был проигран. Голова болела ещё дня два.
И ещё вспомнились слова Стефанцова, которые тот сказал Горелову, когда они вместе как-то раз оказались на спортплощадке «Трибуца». «В верхней одежде Вы выглядите щуплым. Это можно использовать в нужный момент. Достаточно снять рубашку, тогда наличие у Вас спортивной фигуры может оказаться неприятным сюрпризом для противника».
День рождения Юры закончили справлять в два ночи.
А в это время годок Мила не спал. После ночной истории в посту гидроакустиков он вообще заснуть не смог, несмотря на изрядную дозу спиртного.
В последние дни он быстро терял  авторитет. Новенький старлей портил последние дни службы и как специально бил своими делами и словами по тем устоям, которые господствовали раньше и нравились Милосердову. Многие из тех, кто, казалось, надёжно шёл за ним, стали проявлять наглую самостоятельность. И малодушно, как считал Мила, переставали правильно воспитывать молодых. Некоторые открыто повторяли слова Горелова о двух типах моряков срочной службы, переживших ужасы годковщины. Принцип первых: я имею право сделать младшим то, что испытал сам. Вторые наоборот: никогда не сделаю другим того зла, которое перенёс сам.
Этого мелкого старлея никак не удавалось погасить. У каждого офицера, с которым имел за время своей службы Паша, какое-нибудь слабенькое место да имелось! Один пил. Другой любил поспать в рабочее время. Третий в специальности не рубил. Четвёртый – так ленив, что поощрял власть годков, руководивших за него. Пятый – хам, пример которого сам по себе порождал подражателей в кубрике. А Горелов? Всё по распорядку. Не было случая, чтобы даже ночью по тревоге кто-нибудь раньше него на пост прибежал. Вестовых в каюту с закуской не вызывает. Приборщика своего в деньщика-холуя не превращает. Со всеми на «Вы». Годочков так загонял, что салаги смеются. «Годок – это тот, кто три года на флоте служил, а не тот, кто три года на корабельной шконке провалялся», - часто повторял Горелов.
Пугали. Командиру жаловаться не побежал. Надо было его пугануть не по-детски. Сорвалось… А вдруг, всё-таки побежит и доложит наверх?
Почва уходила из-под ног.
Павел Милосердов только казался, но не был суперменом. Он привык к везению и лёгким победам, но сегодня явно переиграл.
Сначала построили БЧ-7 по малому сбору. Вот сейчас придёт Горелов, и заберут… Но Горелов не пришёл. И не забрали. Со страхом ждал ночного подъёма для разборок по поводу происшедшего.  И опять ничего. А в восемь уже на вахту.
А перед вахтой развод на юте. Сразу после общекорабельного построения.
Построением руководит старпом. Горелов стоял в строю своей БЧ и украдкой выглядывал своих вчерашних оппонентов. На их лицах тревога. Лишь Мила кажется спокойным.
Последняя команда: «Очередной смене построиться для развода. Приготовиться к осмотру и проверке оружия и технических средств. Команде – разойдись». И всё? Заулыбались. Старлей-то испугался больше, чем они…
«Личному составу срочной службы построиться у второго орудия», - внезапно скомандовал Горелов. Старпом кивнул и ушёл заступать на вахту.
Две трети экипажа  собраны. Недоуменно смотрят на Горелова.
«Старшина второй статьи Милосердов», – громко крикнул Андрей.
«Я»,- в тон ответил Мила.
«Выйти из строя», - уже гораздо тише скомандовал «ВРИО старпома»-командир БЧ-3.
Милосердов вышел. Встал, заложив руки за спину, высоко подняв голову и по-хозяйски осматривая строй.
«Сегодня ночью…», - начал свою речь Горелов и заметил, как напряглись скулы Милы.
«Так вот, сегодня ночью этот старшина бросил мне вызов», - продолжил Андрей: «Как мужчина мужчине, я полагаю. Так, Милосердов?»
Милосердов в ответ криво усмехнулся.
«Я вызов принимаю, и сегодня в 15.30 во время занятий по физподготовке приглашаю всех свободных от вахты желающих поприсутствовать на нашем так сказать состязании», - сказал Горелов и в ответ на удивлённый ропот повысил тон: «Явка старшинского состава обязательна, так как у нас с вами плановый зачёт по подъёму переворотом. Форма одежды – «брюки, голый торс». И как сторона, которой вызов брошен, выбираю способ нашей борьбы: подъём переворотом, затем – упражнение с гирей, рывок, затем – бокс. Перерывы между видами – по две минуты. Судей выберем вместе…»
«А я дерусь без правил…», - перебил Милосердов.
«Догадываюсь. Драться честно для вас непривычно», - в свою очередь прервал противника Андрей: «Я же гарантирую вам справедливость. А сейчас вот ручки опустите по швам, а ножки поставьте вместе».
Горелов дождался, пока Милосердов принял таки строевую стойку, и распустил строй.
Мила почувствовал, что сегодня его ждут ещё неприятности от этого сволочного старлея. И главный корабельный годок решил подстраховаться. Для этого он подозвал подгодочка, стоявшего дежурным телефонистом, и проинструктировал его на случай экстренных обстоятельств… Павел Милосердов не знал, что Юра Мишаков решил сегодня после адмиральского часа помочь своему приятелю командиру дивизиона связи разобраться с таинственными неисправностями в корабельной трансляции. В общем, Аннушка уже почти пролила масло…
Корабль следил за американской группой из трёх эсминцев, выполнявших учебную артиллерийскую стрельбу милях в двадцати юго-восточнее Пхохана. Погода стояла солнечная. Море не более двух баллов. С восьми до двенадцати Горелов стоял вахтенным офицером, а Милосердов тут же за переборкой – планшетистом БИП. И Андрей не мог удержаться, чтобы не задать сегодня этому самому БИПу побольше работы.
А в 15.30 на площадке второго орудия старшинский состав собрался на занятие. На небольшом пространстве палубы за второй орудийной башней находилась спортивная перекладина, приготовлены две пары боксёрских перчаток и мат с двадцатичетырёхкилограммовой гирей. Размер площадки уступал размеру ринга.

Из рядового состава явились только несколько годков. Зато среди старшин не только старослужащие. Смотрят на происходящее с явным интересом.
После лёгкой разминки приступили к сдаче зачёта. Горелов вызывал старшин из строя по списку, оставив Милосердова последним. Да, многие – довольно крепкие ребята. На «Лёгком» в одной из кладовок был устроен небольшой спортивный зальчик, где бойцы подкачивали мышцы. Но то, что они делали со спортивным железом – это скорее для пляжных девочек. Норму по подъёму переворотом выше трояка выполнили единицы.
«Старшина второй статьи Милосердов! Начнём? К снаряду», - наконец, скомандовал руководитель занятия и обратил всех присутствовавших в секундантов: «Считают все вслух».
Милосердов прыгнул на турник и открутил под неровный старшинский хор, считавший «разы», шестнадцать подъёмов переворотом. Это лучше всех.
Настала очередь Андрея. Не снимая офицерской рубашки, он тоже начал упражнение. Дождавшись, когда хор насчитает «двадцать», спрыгнул. Народ одобрительно загудел.
 «Ясное дело, кто легче, тому фора…», - доносились фразы недоброжелателей из строя.
На очереди гиря. Здесь собственный вес – помощник, а не враг.
«Теперь ты первый», - тихо сказал Мила, потирая ладони после железа перекладины, громко добавив: «Две минуты пошли».
«Есть среди вас гиревики, кто в правилах соображает?», - обратился к строю руководитель занятия. В ответ – тишина. «Тогда я начну и объясню, а вы все смотрите, чтобы всё было по правилам. Обращаю внимание, что упражнение засчитывается по наименьшему количеству рывков, выполненных любой из рук», - продолжил Андрей, наклонился к гире, взялся за неё слабейшей левой рукой (простейшее правило гиревого спорта) и резким движением поднял над собой, затем сделал первых два рывка, пояснив правила. Бойцы уже без команды считали: «Раз, два…» Болельщики завелись не на шутку, но непонятно было, на чьей стороне симпатии большинства.
Мила смотрел внимательно. Вот и хорошо.
Левой рукой старший лейтенант сделал шестнадцать рывков.  
Затем Андрей перехватил гирю из левой руки в правую и, не сбив ритма, продолжил упражнение, подпевая себе под нос в такт каждому  рывку строчкой песни из «Капитанской дочки»:
 «Что ж, ты молодец,
Щуришь оченьки,
Да на троечке
С колокольчиком?
Пропадёшь, гляди,
Середь ноченьки,
Ни за медный грош,
Ни за столечко!
Занесла тебя,
Знать, нелёгкая
Служба царская,
Да неволюшка
В тую сторону,
В даль далёкую,
В ледяную степь,
В  чисто полюшко!»
 «Шестнадцать», - крикнула толпа, и Горелов поставил гирю на мат.
Настала очередь Милосердова. Он подошёл к гире и схватил её правой рукой. «Левша?», - подумал не без опаски Андрей.
Поднимая гирю первые раз пять, Мила явно учился, и Горелов не стал замечать его технические нарушения. Но затем дело у соперника пошло лучше. Он поднимал и поднимал тяжёлое железо. Вот результат Горелова превзойдён. Мила поднимает гирю ещё. Двадцать четыре раза! При попытке поменять руку Милосердов роняет гирю на мат. На соревнованиях это означало бы поражение. Да чёрт с ним! Мила начал рывки левой рукой. И Андрей скоро понял, что левая-то рука у Милы слабейшая: он очень быстро начал уставать, дыхание сбивалось, каждый новый рывок давался всё большим усилием. На шестнадцатом рывке гиря из руки выпала. Ничья?
«Две минуты пошли», - заорали зрители, а наиболее ретивые начали помогать Горелову и Милосердову надевать боксёрские перчатки. Но Андрей с удовлетворением заметил, что отдышаться его противник никак не может, а руки-то его мелко дрожат, и присесть ему захотелось.
Тогда Горелов сбросил рубашку и вышел на своё место для боя. И многие зрители, а, главное, и враг Мила, заметили, что их «ВРИО старпома» худощав лишь лицом, что его вполне спортивные мышцы напряжены в боевом состоянии. Откуда было знать им, что для Андрея проведённые только что два раунда соревнования – всего лишь часть обычной для него ежедневной тренировки, после которой мускулы радостно требуют новой нагрузки?!
Мила вышел на бой, не успев выровнять дыхание, с дрожащими руками и коленями (тот, кто тягал гирю, знает, какая тяжёлая нагрузка выпадает при этом и на ноги), после бессонной ночи. И драться ему предстояло не с беспомощным первогодком в глухом посту, не с пацаном-подростком в ночном Владивостокском дворе, а с настроенным на поединок бойцом. И нет сзади надёжной стаи прихлебателей, готовых в любой момент поправить дело, если объект бития оказывает излишнее сопротивление!
И после команды «Бокс», выкрикнутой толпой, Мила сразу же пропустил короткий хлёсткий удар левой. Отступил несколько шагов назад, потом надвинулся на соперника и ударил, но удар его пришёлся в перчатки Горелова, который в свою очередь вновь резко ударил левой. Мила отскочил, как-то странно склонил голову и кивнул. Торчавшая  над палубой голова дежурного телефониста, наблюдавшего за побоищем с правого трапа на шкафут, исчезла. Не заметил этого только Горелов, стоявший к трапу спиной и продолжавший атаковать. Но его противник отступал.
И в этот момент по кораблю голосом дежурного телефониста разнеслась команда по корабельной трансляции: «Старшему лейтенанту Горелову прибыть на ходовой!»
Милосердов опустил руки.
«Продолжим, подождут!», - выкрикнул Горелов, не выходя из боксёрской стойки.
«Да ладно уж, идите», - тяжело дыша, насколько смог снисходительно ответил Мила: «Специально, небось, сговорились»…
Толпа зрителей обескураженно загалдела. Но тут же по трансляции включилась махновская истерика командира: «Дежугный по низам! Кто и почему Гогелова вызывает без моего добга по боевой линии, да ещё и без моей команды? Совсем обнаглели?»
Обращение командира с ходового в рубку дежурного на верхней палубе услышаны быть не могли! Все подумали, что телефонист ошибся и кроме верхней палубы случайно подключил боевую линию, а командир по неизвестной причине, вместо того, чтобы наорать на службу по связи с рубкой, включил верхнюю палубу. Но тут же услышали ответ дежурного по низам: «Товарищ командир, это телефонист сам, говорит, что по команде старшего лейтенанта Горелова».
«Вы что, совсем одугели? Он что, сам себя на ходовой вызывает? Ну-ка, пгавда, ко мне его», - продолжал возмущаться Хорев.
Бой на площадке второй башни прервался. Все внимательно слушали странный диалог по трансляции. Зрители обратили свои взоры на Горелова, который, кажется, вызвал на ходовой «сам себя». Андрей был в странном состоянии, дышал как разъярённый бык и выкрикнул: «Тащите-ка его сюда, гада!!!» Почему-то все поняли, что речь идёт о дежурном телефонисте, и сразу человек пять добровольцев стремглав ринулись на ют, к рубке дежурного.
Через несколько секунд недоумевающего дежурного телефониста притащили к месту боя. Полуголый, со вздувшимися горбами мышц, красный от нагрузки Горелов грозно придвинулся к матросу и, стиснув зубы, спросил: «Кто приказал меня на ходовой вызвать?».
«Дежурный по низам», - неуверенно ответил боец.
«А ему кто?», - рявкнул Андрей, нервно стуча перчатками друг о дружку.
«Командир корабля, наверное», - уже совсем робко соврал дежурный телефонист.
«Может, я  приказал? Что я тебе приказал???», - ещё громче заорал Горелов прямо в лицо дежурному телефонисту.
«Ничего», - пролепетал боец: «Ничего Вы мне не приказывали»…
Бедняга дежурный телефонист не предполагал, что его враньё и ор командира слышал весь корабль. Никто не знал, что чуть раньше Юра Мишаков, разбираясь с локальной неисправностью «Каштана» ходового поста, на одном из коммутационных щитов замкнул связь на «циркуляр». А это значит, что команда телефониста, поданная только по верхней палубе, и ответные вопли командира оказались доступными буквально всем и везде на корабле. Вероятно, вид у старшего лейтенанта был такой же, как в тот раз, когда Горелов собирался заставить лейтенанта Сенявина мыть палубу собственной рубашкой. А крика, да ещё «на ты», от него и вовсе на «Лёгком» не слыхивали.
Взгляд несчастного заметался между разъярённым офицером и стоявшим поодаль Милой, изображавшим спокойствие.
«Врёшь!!! Зачем команду подал?», - продолжал штурм Андрей.
«Не знаю-у», - отчаянно и почти плача протянул дежурный телефонист.
«Зачем? Отвечать! Быстро!!!», - Горелов грозно занёс руку перед лицом испуганного годковского прихвостня.
«Милосердов сказал»…
Старший лейтенант Горелов отвернулся к толпе болельщиков и неожиданно спокойно произнёс: «Что и требовалось доказать».
«Что??? Врёт, сука!», - возмущённо заорал Мила, но его театр оказался очевидным.
Прибежал рассыльный командира: «Тащ, Вас командир на ходовой срочно»…
«Ладно… Занятие закончено. Кто победил, судите сами», - снимая перчатки, обратился Горелов к морякам: «Милосердову после ужина стоять у моей каюты. И запомните: каждый, кто хоть одного молодого пальцем тронет, будет иметь дело со мной!»
Взгляды моряков были красноречивее слов. Поверженный главарь молчал.
После ужина Мила прибыл в каюту командира БЧ-3. И сам начал разговор: «Ну, тащ, Вы меня и обработали! Встреть я Вас в городе, никаких шансов бы у Вас не было. Всё гиря эта чёртова. До сих пор спина и пресс болят».
Горелову разговор с годковским вожаком представлялся необходимым, но неприятным, поэтому Андрей попытался быть кратким и начал с главного: «Имейте в виду: если вы не собираетесь вместо дембеля попасть под трибунал, то вся ваша шайка отныне будет вести себя тихо. Хотя бы закончите службу достойно. Вопросы есть?».
Но Милосердов не хотел оставлять последнего слова за противником: «Не понимаю, зачем вы всю эту войну затеяли? Неужели приятнее бегать в мыле по кубрикам и подтирать носы и задницы тупым и трусливым салагам, чем книжку в каюте почитать или киношку в кают-компании посмотреть? Люди от рождения неравны. Это же вы мне сами из этой «Критики Готской Программы» на политзанятиях толдычили. Почему мы терпели, когда другие годковали, а эти салабоны не должны настоящей службы понюхать? Ведь мы за вас, офицеров, всю черновую работу делали, экипаж держали! Мы-то уйдём. А с кем вы останетесь? Кораблю – хана!»
Горелов снисходительно улыбнулся: «Третью весну от дембелей такие слова слышу. А корабли не тонут, и ракеты в цель попадают. Слишком уж вы о себе высокого мнения. Хороших экипажей вы просто не видели. На «Ревностном» вас любой первогодок за пояс заткнёт! Да, вы сильнее многих. Но чем человек сильнее, тем больше должен другим».
«Эх, накачали же вас этими глупостями», - теперь уже сарказм слышался в словах старшины: «Чем человек сильнее, тем он выше над толпой стоит, тем лучше жить должен! С Вашими мозгами и хваткой Вы классно устроиться могли бы. Идите к моему бате, на гражданку. Зарабатывать станете не то, что сейчас. Втрое больше!»
Горелов недоумевал молча. О чём это речь?
«Вот, например», - продолжал Павел Милосердов: «Старпом в корабельном морозильнике несколько ящиков с крабами держит. Если договориться и в кафе моему предку их сбыть… Это же сколько денег! Вы за боевую службу меньше заработали!»
Андрей не смог подобрать слова для ответа, на какое-то время буквально дар речи потерял.
 А Паша продолжил: «Отец мой тоже когда-то идейным был. До инструктора горкома КПСС дослужился. А потом его из партии выгнали. И три года. За то, что был не дурак, жить умел и другим давал. А теперь – перестройка! У бати во Владике два кафе кооперативных и с десяток киосков. Охранники, понятное дело, самые крутые в городе. Теперь его бывшие дружки партийные к пахану подхарчиться дефицитом бегают. Покладистые такие! Хотите к нам в кафе администратором? Я замолвлю словечко!»
«Послушайте, Милосердов!», - наконец собрался с мыслями Горелов: «Что за чушь Вы несёте? Перестройка в стране. Новое время грядёт. Вы же в нём со своей волчьей моралью не выживете!»
Старшина 2 статьи Милосердов тяжело вздохнул, улыбнулся тоскливо в ответ на последние слова офицера и подытожил разговор: «Жаль мне Вас. Ладно, обещаю вести себя тихо. До самого дембеля. Разрешите идти?»
На этом разговор непримиримых противников завершился. Ощущения Горелова были странными. Казалось, он победил. Но этот последний разговор… Чего-то он, офицер флота, не знает, или не понимает. Тревожно как-то. Сел за дневник. Впрочем, пора на очередную вахту. Опять погас свет. Но тут же включился. Резервный генератор сработал. Добился, значит, Юра улучшения в своём деле.
Вечером того же дня на «Лёгкий» пришла телеграмма о присвоении лейтенанту Мишакову очередного воинского звания.


«27 мая. 11.30. Японское море. Волнение – 3 балла. Облачность – 5 баллов. Температура воздуха - + 19.
Возвращаемся в Союз.
Не хочу сглазить, но, кажется, слава богу, это окончательно (стучу по дереву). Конец Одиссеи.
Не понимаю, что со мной творится. Домой возвращаемся. Возможно, скоро родителей увижу. А радуюсь ли я окончанию плавания? Нет. Точно не радуюсь. А куда деваться от сразу трёх предложений повышения на майорские должности? Да, и ещё одно – в бандиты. А хочется на «Ревностный».
Кончается крем для бритья. Такой огромный тюбик когда-то был, когда из Балтийска выходили. Казалось, бесконечный тюбик. И боевая служба кончается. В той, береговой жизни, я не чувствую такой уверенности в себе, как здесь. Вот так когда-нибудь и жизнь к концу приблизится, как этот тюбик. Кажется бесконечной. Потом минуты и секунды ценными покажутся. А палач всё равно войдёт.
Если оглянуться на прожитый год, то там, за кормой,  остался целый МИР – океан!
Я не ошибся с выбором. Это мой мир.
Главное, не впасть в хандру. На корабле много дел. И над книгой работа вся впереди.
28 мая. 12.00. Японское море. Волнение 2 балла. Облачность – 3 балла. Температура воздуха - +19
На карте в море - очень резкий подъём дна в нескольких десятках миль от берега. На северном краю карты появилась советская береговая черта.
Этот дневник закончен. И уже хотелось бы начать следующий».

*    *    *
Это последние строки дневника.
В 1992 году я нашёл его в полости под ящиком подкоечного рундука на корабле 20… бригады  противолодочных кораблей Тихоокеанского флота в каюте, в которой обычно проживают офицеры БЧ-5. В этой каюте многие месяцы проходила и моя служба. Чёрная общая тетрадь была сильно помята. Часть страниц грубо вырвана, а несколько листов валялись отдельно от тетради. В нескольких местах поверх текста фломастером начёрканы матерные фразы. От большинства фотографий, которых должно было быть несколько десятков, оставались только следы подклейки.
Предполагаю, что дневник всё же попал в руки недоброжелателей, чего автор и опасался. Ниша под рундуком офицерской койки – излюбленное место для тайников матросов-приборщиков кают. Судя по слою плесени на обложке, чёрная тетрадь пролежала под рундуком не один год.
Никакого офицера по фамилии Горелов на корабле тогда уже не было. Наши офицеры БЧ-3 слышали такую фамилию среди своих старших коллег. Кажется, следы Горелова терялись где-то на одной из новостроек на Балтике. В те времена Тихоокеанский флот уже переставал плавать.
Но вы прочитали «Дневник» в его окончательном виде. В том, который он приобрёл после некоторого события…

 ======================================