Чекисты революционного розлива

В 1933 году обострилась борьба между Сталиным с одной стороны  и очень влиятельной группой ОГПУ возглавляемой Генрихом Ягодой, с другой.

 Чекисты которые  состояли в руководстве раннего ОГПУ-НКВД пришли к власти вместе с революцией и в значительной мере состояли из проходимцев.

Михаил Шрейдер так вспоминал о происходящем:

«Большинству оперативных работников ОГПУ конца 20-х так или иначе становилось известно об устраиваемых на квартире Ягоды шикарных обедах и ужинах, где он, окруженный своими любимчиками, упивался своей все возрастающей славой.

 Я никогда не бывал в ягодинском особняке, но еще в середине двадцатых слышал от начальника административно-организационного управления ОГПУ Островского1, что начальник строительного отдела ОГПУ Лурье, бывший соседом Ягоды, несколько раз перестраивал жилище будущего шефа НКВД.

В конце двадцатых в этом доме жили также семьи тогдашнего начальника контрразведывательного отдела ОГПУ Артузова, начальника секретного отдела ОГПУ Дерибаса, начальника иностранного отдела ОГПУ Трилиссера, а также Агранова. Позднее Ягода переехал в Кремль, где и жил вплоть до ареста.

……..

Помню, как 20 декабря 1927 года, когда отмечалось десятилетие ВЧК-ОГПУ, Ягода с группой приближенных наносил эффектные 10 — 15-минутные визиты в лучшие рестораны, где были устроены торжественные ужины для сотрудников различных управлений и отделов ОГПУ, причем рестораны были для этого использованы действительно самые лучшие:

«Националь», «Гранд-отель», «Савой» и другие. Апофеозом этих визитов в каждом случае было чтение сотрудником особого отдела ОГПУ Семеном Арнольдовым плохоньких виршей с неуемным восхвалением Ягоды, где он фигурировал как «великий чекист».

Последнее обстоятельство особо интересно, потому что тогда (1927) даже в отношении Сталина никто таких прилагательных не употреблял.»

 

Еще в 1927 году в ОГПУ возник культ личности Ягоды, он возник еще до формирования культа личности Сталина…..

 

Далее Шрейдер писал так:

«От партийной жизни органов ОГПУ Ягода был оторван совершенно, и его очень редко можно было увидеть на партсобраниях. В обращении с подчиненными отличался грубостью, терпеть не мог никаких возражений и далеко не всегда был справедлив, зато обожал подхалимов и любимчиков вроде Фриновского, Погребинского, а позднее — Буланова,, выдвигал их на руководящую работу, несмотря на явное подчас несоответствие их будущей должности.

С неугодными же работниками Ягода расправлялся круто, засылая их куда-нибудь в глушь, а то и вовсе увольняя из органов.

 Естественно, что все эти отрицательные стороны характера Ягоды в первые годы его работы в ВЧК-ОГПУ были известны далеко не всем, но после смерти Дзержинского и по мере усугубления болезни Менжинского он все более распоясывался.»

Но ситуация складывалась так, что к началу 1930-х годов атаку на ОГПУ начали и другие члены руководства страны. Опасность стал представлять Лазарь Каганович.

 

Вот важный документ--выписка из протокола допроса Триллисера. 26 января 1939 г.

Допрашиваемый говорил так о периоде конца 1920-х годов:

«Расстановка этих ягодинских кадров преследовала своей целью захватить все руководящие посты в ОГПУ для борьбы против ЦК ВКП(б).

Так, например, в дивизию особого назначения Ягодой был направлен Фриновский;

в ГУПВО - Канцельсон и Коган;

 в школу ВПШ - Лепсис;

в школу ТОГПУ - Лейзерсон;

в ЭКУ - Прокофьев, Слуцкий и Гай;

в ячейку ОГПУ - Миронов;

в секретный отдел - Агранов; в ИНО - Горб;

в ИНФО - Алексеев, затем - Паукер, Шанин и другие.

Помню, что об опасности подпольной группы правых, созданной в ГПУ, в которую входили Ягода, Фриновский, Погребинский и другие, сигнализировали коммунисты на своей партийной конференции в Сокольниках и на партсобрании ячейки ОГПУ.

Таким образом, к 1929 году в руках правых ягодинцев с молчаливого согласия Менжинского оказались все командные позиции в ОГПУ: оперативные отделы и вооруженные силы.

Менжинский и Ягода боялись прихода к руководству свежего человека не из чекистской семейки. Ягода высказывал особые опасения по поводу слухов о возможном назначении Микояна председателем ОГПУ. Этим был озабочен и Менжинский.»

 

Партийная верхушка намеревалась сделать Анастаса Микояна председателем ОГПУ, но чекистские кадры были против

 

Далее Трилиссер на допросе так говорил:

«Помню, что такие же опасения высказывали Ягода и Полонский по поводу предстоящего изменения руководства в Московской парторганизации. Ягода прямо заявлял:

"Не дай бог, если в секретари придет Каганович".

Речь шла о секретаре Московского комитета партии.

В другом разговоре, относящемся к 1929 году, Ягода бросил такую фразу: "нам пора приготовиться к приходу Кагановича".»

Перебежчик Александр Орлов писал об этом так:

«Мне, например, известно, что в 1932 году занять этот пост жаждал Каганович.»

Перебежчик Орлов подтвердил сказанное на допросе Трилиссером, о том, что Каганович рвался в ОГПУ

 

Лазарь Каганович рвался стать председателем ОГПУ

 

Нравы

Укрепившись в руководстве ОГПУ Ягода и его группировка разошлись по полной

 Многолетний руководитель спецотдела НКВД Г. Бокий (в начале 20-х гг. – страшный палач, терроризировавший Ташкент и Петроград) создал под Москвой «Дачную коммуну» для руководящего состава органов ГПУ-НКВД. Когда все они со временем пошли под нож собственной мясорубки, то о «Дачной коммуне» вспоминали так:

 «Участники, прибыв под выходной день на дачу, пьянствовали весь выходной день и ночь под следующий рабочий день. Эти пьяные оргии очень часто сопровождались драками, переходящими в общую свалку.

Причинами этих драк, как правило, было то, что мужья замечали разврат своих жен с присутствующими здесь же мужчинами… после изрядной выпивки партиями направлялись в баню, где открыто занимались групповым половым развратом.

      Пьянки, как правило, сопровождались доходящими до дикости хулиганством и издевательством друг над другом: пьяным намазывали половые органы краской, горчицей.

Спящих же в пьяном виде часто «хоронили» живыми, однажды решили похоронить, кажется, Филиппова и чуть его не засыпали в яме живого. Все это делалось при поповском облачении, которое специально для «дачи» было привезено из Соловков…

……………

 На дачу съезжались участники «коммуны» с женами. Вместе с этим приглашались и посторонние, в том числе и женщины из проституток. Женщин спаивали допьяна, раздевали их и использовали по очереди…»

 

Глеб Бокий был большим поклонником теории "одного стакана" и под нее устроил целую коммуну, реализовывая идеи классиков коммунизма

...........................

Другой очевидец происходившего в коммуне уточнял:

«Каждый член «коммуны» обязан за «трапезой» обязательно выпить первые пять стопок водки, после чего члену коммуны предоставлялось право пить или не пить, по его усмотрению.

Обязательно было также посещение общей бани мужчинами и женщинами. В этом принимали участие все члены коммуны, в том числе две дочери Бокия… Обязательным было пребывание мужчин и женщин на территории дачи в голом или полуголом виде»  .

Подобные приемы устраивала, видимо, и жена Миронова, «жгучая брюнетка с огненными глазами»  , которую в чекистских кругах за чрезвычайную распущенность называли Мессалиной ;

жена Гая Раиса, по свидетельству М. Шрейдера,

"тоже любила устраивать пирушки для руководящих работников госбезопасности."

Другие руководители НКВД предпочитали такому активному отдыху интеллектуальный.

Заядлые картежники Гай, Шанин и Островский составили постоянную партию в покер с директором московского Камерного театра писателем Ричардом Пикелем, что не помешало им летом 1936 г. подвести своего карточного визави под расстрел

 Вот уж верно говорят картежники: не играй хорошо, потеряешь партнеров.

А.Шанин, руководивший транспортным отделом НКВД был заядлым картежником

Какие суммы они выигрывали и проигрывали неизвестно

 

Впрочем, Гая Ягода характеризовал как полностью морально разложившегося человека и сифилитика

Должно быть, непросто было Гаю выделиться аморальным поведением на таком фоне. М. Шрейдер, служивший одно время под его непосредственным руководством, сообщает, что «Гай, не в силах вытерпеть в ожидании приглашения на одну из дач Ягоды, приспособил для «бардачных дел» конспиративные квартиры, предназначенные для встреч с агентурой», и сам Шрейдер однажды застал его там с некой «красавицей из Харитоньевского переулка»

Секретарша Гая Тарловская, через которую он нередко передавал деньги и ценности своим «агенткам» из секретных фондов, показала, например, что некой Зайончковской через нее однажды «Гай дал 1000 рублей на дачу», добавив: «с ее слов мне известно, что ей раньше Гай подарил золотые часы»

 

Глава особых отделов Марк Гай был не только картежником, но большим любителем делать дорогие подарки своим фавориткам

Кроме всего прочего он был еще и сифилитиком

 

Да и сам Г.Г.

Ягода также умел и любил «культурно отдыхать».

Оргии «с вином и женщинами» для него, по воспоминаниям бывшего резидента ГПУ на Среднем Востоке Георгия Агабекова, готовил и проводил начальник транспортного отдела ГУГБ НКВД А. Шанин, «уголовная личность, с явно садистскими наклонностями»  .

Для проведения этих оргий Шанин использовал один из трех загородных домов отдыха бывшего наркома.

Пьянствовал Ягода обычно по ночам в подмосковных Озерках (по Волоколамскому шоссе); для амурных дел облюбовал Гильтищево по Ленинградскому шоссе, где днем в обеденное время блудил с родственницей Максима Горького Надеждой Пешковой, которую называл кличкою Тимоша (ныне, предположительно, в бывшем доме Ягоды расположена гостиница «Планерная»); а Лоза на Калужском шоссе предназначалась для загородных совещаний с приближенными к нему руководителями советской госбезопасности.

 Охрана этой Лозы, по рассказам местного краеведа,

"состояла всего из восьми человек, но снаружи покой наркома берегли рассыпанные по лесу стрелки войск НКВД, отгонявшие простолюдинов из числа местных жителей, которых среди партийных вельмож принято было презрительно называть «трудящимися».

Почти двадцать гектаров леса огородили деревянным забором, натянув поверх него колючую проволоку (и забор, и проволока сохранились до сих пор).

Территорию усадьбы пересекали небольшой ручеек и речка Ордынка, которая перед дамбой впадала в пруд, где разводили рыбу для стола наркома. Ягода любил пировать на всем готовом, поэтому для него держали подсобное хозяйство (на его огородах сейчас воздвигнут храм Новомученикам и исповедникам).

 «Рассказывает очевидец (из окружения Горького, в то время близкого к Ягоде): в поместье Ягоды под Москвой в предбаннике стояли иконы – специально для того, чтобы Ягода с товарищами, раздевшись, стреляли в них из револьверов, а потом шли мыться…»

Ягода использовал Лозу, согласно неопубликованным воспоминаниям его племянницы В. Знаменской, для проведения совещаний с руководителями НКВД , которые с 1935 г. проводились ежедневно  . По своему характеру они напоминают дружеские попойки. При обыске на квартире и дачах у Ягоды изъято 1229 бутылок дорогих заграничных вин, 3904 порнографических фотоснимка и 11 порнографических фильмов.

Только в 1936 г. на содержание жилья Ягоды НКВД было потрачено примерно 1 150 000 рублей

 Кроме того, Ягода, его секретарь Буланов и другие приближенные лица располагали крупными суммами в валюте и большим количеством ювелирных изделий из присвоенных ими конфиската и контрабанды .

Генрих Ягода был большим любителем роскоши, дорогого вина,  на его содержание тратились миллионы рублей

Кроме того он любил пострелять по православным иконам

 

      Кто именно составлял близкое служебное окружение Ягоды, кому доверял он пострелять в тире своей бани по иконам, полюбоваться внушительною коллекцией порнографии и отведать изысканных вин?

Этот список несложно составить: в совещаниях руководства участвовали его заместитель Агранов, начальники отделов ГУГБ Паукер, Молчанов, Миронов, Гай, Шанин, Слуцкий и Бокий, начальник АХУ Островский, возможно, также Волович (по своей близости к Сталину и другим кремлевским вождям, которых он охранял). По сохранившимся свидетельствам, в этих «кутежах и даже оргиях» принимали активное участие также секретарь НКВД Павел Буланов, начальник ГУПВО (Главного управления пограничной и внутренней охраны) НКВД Михаил Фриновский, помощники Миронова Яков Лоев и Макс Станиславский

      В дальнейшем, кстати, тир на территории дачи Ягоды использовали в других целях – здесь расстреливали осужденных из Внутренней тюрьмы НКВД на Лубянке (этот тир был преобразован в «спецобъект Коммунарка», злой иронией напоминающий название «Дачной коммуны». Здесь же были позднее расстреляны сам Ягода, его сестры, его заместители и начальники отделов ГУГБ)

      При Ягоде расстрелы производили, по рассказу вышеупомянутого Георгия Агабекова, на задворках клуба НКВД (ул. Дзержинского, д. 13).

Для расстрелов предназначалась комната с асфальтовым полом, расположенная за галереей тира, куда осужденных доставляли подземными переходами прямо из камер Внутренней тюрьмы (сейчас на месте ее казематов находится столовая ФСБ). На рассвете, когда производились расстрелы, звуки выстрелов были слышны в столовом зале клуба. После «исполнения» палачи шли в этот зал выпить и закусить.

 «Встретишь иногда в клубе лиц, известных как палачей, – вспоминает Агабеков. – Если они уже являются совершенно пьяными и особенно шумные, то ты уже знаешь, в чем дело. Они расстреливали, и их угостили хорошей порцией водки».

      Допросы в главном здании на Лубянке проводились, главным образом, по ночам. К утру подуставшие сотрудники госбезопасности шли развеяться и обменяться впечатлениями в клуб НКВД, где под аккомпанемент выстрелов из «тира» встречали кровавую зарю нового дня, задумчиво глядя через окна на первые лучи солнца, неспешно поднимающегося со стороны Кремля.

Вскоре шумной ватагой к ним присоединялась уже подвыпившая компания палачей, тоже закончивших свою работу .

Так пишет перебежчик Фельдбин-Орлов, –

 «Роскошное помещение клуба НКВД, –превратилось в некое подобие офицерского клуба какого-либо из дореволюционных привилегированных гвардейских полков. Начальники управлений НКВД стремились превзойти друг друга в устройстве пышных балов.

Первые два таких бала, устроенные Особым отделом и Управлением погранвойск, прошли с большим успехом и вызвали сенсацию среди сотрудников НКВД. Советские дамы из новой аристократии устремились к портнихам заказывать вечерние туалеты. Теперь они с нетерпением ожидали каждого следующего бала.

      Начальник Иностранного управления Слуцкий решил продемонстрировать «неотесанным москвичам» настоящий бал-маскарад по западному образцу.

Он задался целью перещеголять самые дорогие ночные клубы европейских столиц, где сам он во время своих поездок за границу оставил уйму долларов.

      Когда мы с Берманом вошли, представшее нам зрелище действительно оказалось необычным для Москвы. Роскошный зал клуба был погружен в полумрак. Большой вращающийся шар, подвешенный к потолку и состоявший из множества зеркальных призм, разбрасывал по залу массу зайчиков, создавая иллюзию падающего снега.

Мужчины в мундирах и смокингах и дамы в длинных вечерних платьях или опереточных костюмах кружились в танце под звуки джаза.

На многих женщинах были маски и чрезвычайно живописные костюмы, взятые Слуцким напрокат из гардеробной Большого театра. Столы ломились от шампанского, ликеров и водки. Громкие возгласы и неистовый хохот порой заглушали звуки музыки.

 Какой-то полковник погранвойск кричал в пьяном экстазе: «Вот это жизнь, ребята!»

      Заметив нас с Берманом, устроитель бала воскликнул:

«Пусть они выскажутся! Это два европейца. Скажите откровенно, – продолжал он, обращаясь к нам, – видели вы что-нибудь подобное в Париже или в Берлине? Я переплюнул все их Монмартры и Курфюрстендамы!»

      Нам пришлось подтвердить, что бал, устроенный Иностранным управлением, превосходит все, что нам доводилось видеть в Европе. Слуцкий просиял и принялся наливать нам шампанское. Миронов, сидевший за тем же столом, воскликнул:

«Что и говорить, ты был бы неплохим содержателем какого-нибудь перворазрядного парижского борделя!»

      В самом деле, это амплуа подошло бы Слуцкому гораздо больше, чем должность начальника советской разведки, не говоря уж о должности секретаря парткома НКВД, которую он занимал по совместительству последние три года.

      В зале стояла страшная духота, и мы быстро покинули этот бал. Прямо напротив клуба возвышалось огромное мрачное здание НКВД, облицованное снизу черным гранитом. За этой гранитной облицовкой томились в одиночных камерах ближайшие друзья и соратники Ленина, превращенные теперь в сталинских заложников»

      Естественно, изматывающие ночные допросы и очные ставки, чередуемые с пьяными оргиями на даче наркома или активным отдыхом в клубе НКВД по соседству с «тиром», приводили руководителей НКВД к нервному истощению, депрессии и алкоголизму. Как говорил один из первых руководителей ВЧК «советский Марат» М.Я. Судрабс-Лацис,

«как бы ни был честен человек и каким бы кристально чистым сердцем он ни обладал, работа Чрезвычайных комиссий, производящаяся при почти неограниченных правах и протекающая в условиях, исключительно действующих на нервную систему, дает о себе знать»

 По воспоминаниям офицера Дмитрия Сидорова,

«сам Лацис не стал исключением из выведенного им правила и производил впечатление крайне распущенного субъекта.»

 Лацис принимал жен арестованных:

«в подтяжках поверх голубой рубахи, задравши ноги к потолку, он лежал на кровати. Приходили просительницы, большей частью дамы или старики…

      – Расстрелян, – холодно говорил он, ничего не слушая.

      – Да нет же, я видела его сейчас, – рыдала женщина.

      – Ну, будет расстрелян…"

Мартын Лацис, один из основателей ЧК часто решал кому жить, а кому нет лежа на кровати в пьяном состоянии


      Этот же Лацис поместил в «Известиях Совета рабочих депутатов» свою статью «Законы гражданской войны», в которой доказывал, что раненых нужно добивать, ибо «таковы законы не империалистической войны».

 Сам Сидоров оказался освобожден, поскольку за него хлопотали некоторые его знакомые, в прошлом состоявшие, как и он, в эсеровской партии, и воспользовавшиеся тем, что Лацис был пьян и подписал приказ об освобождении не читая .

      Подобных описаний с натуры известно множество. Известен, например, случай, когда «сотрудник Особотдела Николай Любецкий, оказавшись во время командировки на морском побережье и будучи мертвецки пьян, зашел в чекистской форме в море, поскользнулся и утонул»

Чекисты понимали, что чрезмерное алкогольное возлияние их коллеги было вызвано условиями работы и необходимостью как-то сбросить постоянный стресс, уйдя в загул.

…………….

Коллектив ОГПУ не подконтрольный партийной верхушке и потерявший все меры дозволенного  становился все более опасным для советской власти.