Освобождение Одесской области от украинского нацизма

За столом, который помнил ещё Георгия Константиновича, сидели семеро. Доброе число для дел - и плохих, и добрых. Грамотные люди, которые не желают, чтобы их портреты печатались в газете «Правда», и таки имеют право.

Сам Маршал лежал портретом вниз в углу под шкапом - как грузин пришёл, так и устроил десоветизацию в хоромах. Сейчас бегает дитя гор и грызёт дарёный галстук. Всё ему восьмой год вспоминается. И не зря. Думает, наверно, «зачем мне этот гембель» - хотя не может Мишико думать, как одессит. Умел бы думать, этого бы дня не было.

Двое за столом переругивались, как торговки на Привозе. Один говорил. Четверо молчали.

Один из четверых покусывал седой волнистый ус и хмурил такие же седые брови. Чуял, что было время и прошло - и все, кто в комнате, нашли свой гембель. Солнце августа заглядывало в окна и текло по старому паркету маревыми волнами. Жарко, как в предверии пекла.

Балабуз гостеприимного дома на миг прервался и рявкнул:

— Гена, Эдик, ша! Не расчесывайте мне нервы. Вы не на улице, чтобы перед гамузом изображать оппозицию друг другу. У нас тут русские будут не сегодня так завтра - и вы как тётя Фима с тётей Соней. Бардак устроили.

— Гоша, пойди на привоз, купи петуха и ему крути бейцы… Мине не нада, - сказал Эдик и повёл мясистым длинным носом, как будто учуял что-то, - Бекицер, говорите, зачем собрали. И мы пойдём - нет времени тухес отсиживать.

— Таки я уже час говорю…

— Десять минут, - прервал Гена. - Эдик, не закипай чайником. Ну, русские, ну и шо? И вообще, какой шлемазл это выдумал, Одессу освобождать? Столько лет не освобождали - и тут нате.

— Владимир Владимирович.

— Так, шлемазла беру обратно.

Четверо молчунов ответили смешками. Они были постарше. Потому знали толк в словах. Пусть молодые гутарят. А дело блатных рубить капусту - и никаких гвоздей с шифером с долгими лясами.

— А не арапа запускаешь? - спросил один из них.

— Нет, - коротко рубанул Гоша. Выглянул в окно, сощурился на солнце и снова вернулся к столу. - И нам это дело будет стоит вырванных годов. Какой гешефт с этим освобождением?

— Что Мишико? - спросил тот же бывалый.

— Бегает, шлимазл. Требует Нацгвардию, танки, Америку зовёт. Тухес у него горит. Завтра высадка десанта и удар с ПМР. Знаю точно. Вопрос в другом - мешать будем?

— А зачем и чем? - удивился Эдик. - Пете не мешали, Бене не мешали - зачем этим мешать? Как придут, так и уйдут. Одесса останется. А Одесса - это мы.

Гоша глянул на него мрачно:

— Они такой гармидер устроят, что вся весь твой чёрный контрабас будет по нулям, будешь по Гапкенштрассе с дырявыми карманами гулять.

Заговорил один из молчаливых:

— Дело говорит. Про чёрный забыть придётся. Ни баб в Турцию, ни оружия, ни наркоты. Время лёгкого гешефта прошло.

Эдик отмахнулся:

— При немцах Одесса работала, при румынах Одесса работала. При русских не сможет? Не делайте мне беременной головы!

— Когда придут, поздно будет геволт кричать, - глухо ответил Гена. - И разводить гамуз сложнее будет на выборах. Всё другим станет. Нужно оно нам?

— А никто не спрашивает, - криво улыбнулся Гоша. - Они нам вспомнят всё. С гаком. И четыреста горелых тоже.

— Так тож Беня, - натурально удивился Эдик.

— Эдик, та шо вы такое гаварите? - хлопнул в ладоши Гена. - Тут все в крови по седые виски.

— Не говори за всех, - тихо сказал седоусый. Пригладил волосы. И снова замолчал.

— Мишико имеет бледный вид. И таки он прав, - заметил Гоша. - Что делать будем, хозяева, когда кацапы придут?

— Шо, шо. На кичман всем, - хохотнул Эдик и затянул - С одесского кичмана, сорвались два уркана, сорвались два уркана, та й на…

— Ша, ансамбль песни и пляски, - Гоша хлопнул ладонью по столу.

- Крутить пуговицы команды не было.

Снова заговорил один из четверых:

— До лампочки наш сходняк. Придут кацапы, спрашивать нас не будут. Серый контрабас под себя, чёрный перекроют - они бабами и дурью не торгуют, брезгуют. И хватит лаяться.

— Линять тоже не выход, - заметил Гена. - Не всем так везёт, как Ангелу. За наши мансы, шо мине, шо вам… Оглянитесь вокруг и трезво содрогнитесь. Мы вже натворили себе на вышку! За один только Дом Профсоюзов.

Все мрачно замолчали. Каждый думал о своём. Но мысли пересекались с треском и скрипом двух лодок, влетевших друг в друга под мостом.

Эдик прокашлялся:

— Может вытянем из нычек этих… антифашистов. Из «хаты» повыпускаем. ИзМосквы обормота Кваснюка привезём.

— Старшего?

— Вы чего, Григорий - человек. Меньшего. «Кровавого пупка» Егорушку. Пусть рассказывает, как бился на колчаковских фронтах и мы ему помогали.

— Думаешь, поможет? - задумался Гоша.

— Точно не помешает.

— Ойц, Егорушка снова в Одессе, - взгрустнул Гена. - За шо городу такое? Этот потерянный только понт умеет кидать. Кто ему поверит?

— Ну, пуцер, и шо? Зато на гав-гав шоу в Москве каждую неделю. Кому поверят, если не ему. Мишико что ли?

— Хватит размазывать, кашу, - встал седоусый, - Теперь слушайте сюда! Как придут кацапы, беспределу — ша! Погромы прекратить, на улицах должно быть тихо, как ночью в бане. Все вежливы до поносу. Хабары не давать. Ходить вежливо. Радоваться освободителям, как своему первенцу. Не будем строить из себя хуцпанов - стерпится, слюбится. Есть шанец, что пройдёт мимо.

— А если нет? - Гоша подпёр голову кулаком.

— Первым чалиться пойдёшь.

— А може, - недобро улыбнулся Эдик, - как тогда? Вон как гамуз по улицам бегает с флагами российскими. Соберём в том же Доме, да устроим по старинке. Скажем, что одесситы сказали «таки, нет» российским захватчикам.

— Шмок ты, Эдик, и родился таким, - у седоусого глаза гневно сверкнули. - Тебе четырёх сотен одесситов мало, ещё захотел? Нам всем ещё за то отвечать - и на земле и после.

— Щас! - хохотнул Эдик. - Нет ещё такого судьи, чтобы я перед ним отвечал. Где начинается Эдик, так заканчивается полиция.

— Когда закончится Эдик, - мрачно ответил седоусый, - другой Судья встретит. Ему ответишь.

— Короче, - встал один из четверых, - будут щемить, повторим май. Не будут щемить - сработаемся. Моё слово такое.

Ещё двое кивнули и встали вслед за ним.

Скрипнула дверь. Седоусый молча смотрел на Гошу.

— Я с ними.

— Гена, Эдик? - спросил седоусый, не отрывай взгляда от балабуза.

— Да я всегда готов, как пионер, - хохотнул Эдик.

— Придётся - сделаем, - тихо ответил Гена.

— И скольких вы готовы ещё пожечь, сто, тысячу, десять тысяч?

Гоша подался вперёд:

— Сколько надо. Если овцы не знают хозяина, мы им покажем - и ещё раз, и ещё два. Пока не поймут. Одесса наша. Были кацапы - да ушли. Вон портрет их Маршала валяется в пыли. Так и эти уйдут. А мы останемся.

— Дело ваше, - встал седоусый. - Но без меня. На мой век грехов хватит.

Скрипнула дверь. Трое молча сидели, переглядывались, думали. Завтра освобождение Одессы. Завтра придут русские. Надо подготовиться - флаги и прочая бутафория. «Правый Сектор» по схеме микер-бикицер загнать в Черногорию отдыхать. Ультрасов туда же - ещё пригодятся. И всё будет в ажуре.

В углу на полу молчал портрет. Много пыли, много лет, другая страна.

Люди те же.