Свидания по субботам.

Из цикла "Так по-разному о любви"

Молодая женщина, с черным бархатным ободком в волосах, всем торговцам цветами возле городского кладбища была знакома. Она всегда приходила в субботу, покупала алые гвоздики, набирала воду из колонки в пластиковую бутылку и поворачивала от входа к «новым рядам».

У скромного серого камня со звездочкой в уголке и эмалированным овалом фотографии серьезного молодого мужчины она останавливалась. Увядшие цветы убирала в мусорный пакет, туда же отправляла бутылку из-под воды, которую выливала в забетонированную вазу у основания памятника, потом в мешок отправлялась тряпочка, которой фотография, памятник и скамейка тщательно протирались. Поставив цветы в вазу, женщина присаживалась и тихо-тихо начинала разговаривать с тем, к кому пришла, а может это просто ветер шелестел в траве.

- Сережка-Сережка, что ж ты со мной делаешь? Я теперь тебя на целый год старше, а была на год моложе. Зачем было после армии переводиться на заочный, идти в эту полицию? Без тебя бы всех преступников не переловили? Люди дома строят, асфальтируют дороги, железки на станках вытачивают. И все живут, ночуют дома, не мчатся по первому звонку, детей растят. Сереж, ну почему ты даже ребенка мне не подарил? Успеем, успеем… Один выстрел и все… Успели…

Из пачки бумажных платочков появился первый белый квадратик, впитал в себя набежавшие слезы и безжалостно смятый остался в руке женщины.

- А на свадьбе ты мне так вдохновенно врал. «На руках носить буду». «Наши головы будут седеть на одной подушке». Ты уже никогда не состаришься и не поседеешь… Ты и в школе был вруном. Во все кружки записался, куда я ходила, даже на кройку и шитье. Парни над тобой подшучивали, а ты хоть бы что.

А ведь это ты Валерку побил, который на моем рюкзаке написал фломастером «дура». Фломастер быстро отмылся, а Валерка неделю с фонарем под глазом ходил. А как ты подделывал подпись моего папы, когда мне замечания в дневник записывали!? А потом папа увидел и пошел разговаривать с твоим отцом, а у тебя только мама. И он ей так ничего и не сказал.

Она надолго замолкает, погружаясь в свои воспоминания, только все меньше и меньше остается в пачке бумажных платочков. Они все улетели в черный целлофановый пакет для мусора.

- Сережка, а там, куда ты ушел, хоть что-то есть? Ты меня дождись. Я ведь и там замуж ни за кого кроме тебя не пойду… Ты стал реже приходить ко мне по ночам. Почему? Нам так бесстыдно хорошо вдвоем, что утром не хочется просыпаться. Я тебя каждый раз прошу забрать меня с собой, но ты делаешь сразу чужое лицо, как в день похорон. Ты специально отстраняешься, чтобы я рассердилась на тебя и перестала плакать. Как ты говорил: «Слезы – это жалость к себе, а злость – это жалость к другим». Мне это непонятно. Но я тебе верю.

Последний платок летит в мусор, но слезы, и правда, исчезают.

- Ладно. Ты не грусти там без меня. Я через недельку, в субботу, прибегу. Обещала твоей маме шторы сегодня поменять. Она не приходила к тебе в среду, потому что приболела. Ничего серьезного, но в ее возрасте… Сам понимаешь…Сейчас куплю ее любимый тортик и к ней. Не волнуйся, я ее не забываю.

Женщина с черным бархатным ободком в волосах быстро целует холодную эмаль фотографии и стремительно идет к выходу, чтобы выбросить у ограды мусорный мешок в контейнер и вернуться в будничный мир, в мир забот, в мир, где для нее больше не стало любви.