Приживалки. Все мы гости в собственном доме

…Артём прилетел рано утром. Дверь была закрыта, но на втором этаже, как всегда, все окна были открыты настежь. Чтобы не разбудить домработницу Анжелу, которая присматривала за домом в его отсутствие, он тихо пробрался через самую дальнюю комнату. Лёг спать внизу, не раздеваясь, на диване, укрывшись с головой пледом от комаров. Сквозь сон он услышал голоса — незнакомые. Разговаривали две женщины. Голоса становились то громче, то стихали до шёпота.

— Я говорила, что надо закрывать. Кому надо залезать? Все свои? Вот, пожалуйста.

— Может, знакомый?

— Какой знакомый? Бомж.

— Откуда тут бомжи?

— От верблюда. Бомжи везде есть. Цыгане есть. Значит, и бомжи есть.

— И как он сюда вошёл?

— Через как. Второй этаж. Тебе душно, видите ли. Давай буди его, будем гнать.

— Может, я блинчиков сначала напеку? А пока в милицию позвоним…

— В какую милицию? Какая здесь милиция? Какие блинчики? У тебя бомж на диване, а она блинчики… Я щас швабру возьму — и никому звонить не надо. У меня рука тяжёлая. Огрею по голове — и всё, можно выносить.

— Зачем же по голове? А вдруг он умрёт?

— Не умрёт. Сознание потерять может. Мы его и вытащим.

— Я не потащу. Я боюсь. А вдруг он тяжёлый? Или толстый?

— Где ты видела толстых бомжей? Вытащим. Ты за ноги, я за руки. Поднимем. Нам не рожать. Не надорвёмся.

— Нет, я не буду. А вдруг он не сознание потеряет, а, наоборот, разозлится?

— Тогда я его ещё раз огрею. Посильнее.

— А вдруг он больной? Живой человек же. Давай, может, по-хорошему? Накормим, еды с собой дадим и проводим.

— А мы с тобой не больные? Давай тут приют откроем и ночлежку! Ещё и помоем и на чистое положим!

— Ну не передёргивай. Может, он нормальный человек, просто несчастный, всякое в жизни бывает.

Голоса стихли. Артём почувствовал, что кто-то дёргает его за ногу и стаскивает плед.

— М-м-м-м, — сказал он и тут же получил шваброй по голове.

— А-а-а! — заорал он. Даже не выругался против обыкновения: — Совсем сдурели?

— Ну-ка, пошёл вон!

Артём увидел нависшую над ним большую статную женщину с огроменными, как у мужика, руками.

— Швабру уберите, — сказал он как можно спокойнее.

— Ты это, не бутузь. По-хорошему говорю — руки в ноги и вали отсюдова.

— Я хозяин.

— Ага. Конечно… Щас. Разбежался.

— Я хозяин этого дома. А вот вы кто и что тут делаете — совершенно непонятно.

— Мы-то тут живём, а вот ты как сюда пролез — это милиция разберётся. Или убираешься по-хорошему, или я звоню в милицию. Понял?

Женщина продолжала нависать над ним, обороняясь шваброй.

— Может, вы есть хотите? Сейчас блинчики будут, вы любите блинчики? — подала голос вторая женщина.

— Люблю, — ответил Артём.

— Ага, щас. И блины, и пироги, всё тебе будет. Вали отсюда подобру-поздорову!

Женщина со шваброй огрела его ещё раз. Да так неожиданно, что Артём не успел подставить руку.

— Так, всё! — заорал Артём и выхватил у женщины швабру. Она и вправду оказалась крепкой, и ему пришлось приложить усилия.

— Послушайте меня! — закричал он. — Я — хозяин дома. Я здесь живу. Почему вы здесь находитесь — совершенно непонятно. Кто вас сюда пустил?

— Так, хватит горланить, не глухие. Мы тут на законных основаниях. Нам хозяйка дом сдала. Деньги уплочены. Так что ничего не знаем. С ней и разбирайся.

— Может, недоразумение какое… — опять подала голос женщина с блинами.

— Ты за сковородкой своей смотри, — рявкнула на неё женщина со шваброй, — горит вон. Сама недоразумение сплошное.

— Какая хозяйка? — перебил Артём эту словесную перебранку.

— Как какая?

Анжела. Её тут все знают. Местная она.

— Понятно… А сама Анжела где?

— Так уехала. Через неделю будет. Мы тут до восемнадцатого. И раньше не съедем, или возвращай деньги.

— Может, вы съедите блин?

— Да задолбала ты со своими блинами горелыми! — опять прикрикнула женщина со шваброй.

— Они не подгорели, а немножко поджарились, — обиделась женщина с блинами.

— Ты очки-то надень. Чёрные вон.

— И вправду. И что же делать?

— Выброси в мусорку.

— Жалко. Может, кошки съедят?

— Твою стряпню даже кошки жрать не будут.

— Женщины, дорогие, — опять вмешался Артём, — подождите. Вам сдала дом Анжела и взяла с вас за проживание деньги? Я правильно всё понял?

— Да, всё так. И мы отсюда ни ногой. А документы у тебя есть? А то ишь какой языкастый.

— Вот паспорт, — Артём протянул загранпаспорт, который лежал в кармане рубашки.

— Так здесь не написано, что ты хозяин, — хитро улыбнулась женщина со шваброй, — так и я могу паспортами в нос совать. Ты покажи документ, где написано, что ты хозяин. Артём?

— Да, Артём.

— Так ты что ж, Анжелин племяш? — охнула женщина со шваброй.

— Какой племяш? Она моя домработница.

— Ну ты насмешил. Анжела — домработница! — захохотала женщина со шваброй. — Вот про племяша она рассказывала. Точно, Артём. Непутёвый, раздолбай.

— Ну да. Видимо, это про меня.

…Артём очень быстро привык к грохоту кастрюль и бесконечной перебранке пожилых дам. Елена Ивановна храпела по ночам. А Наталья Владимировна мучилась бессонницей и вела девичий дневник. Она вставала в шесть утра и готовила завтрак. В семь поднималась Елена Ивановна, и на кухне начинался скандал. Елена Ивановна выбрасывала в мусорку гренки и пышки, над которыми Наталья Владимировна колдовала в течение часа, и за две минуты делала новые — жирные, сладкие, сытные. Как она говорила, «съедобные».

— Сравнила ж*пу с пальцем! — услышал однажды Артём крик Натальи Владимировны.

— Хорошо, пусть он сам скажет, чьё вкуснее, — ответила Елена Ивановна.

На завтрак дамы поставили перед Артёмом две тарелки. Наталья Владимировна села напротив и сложила руки на груди. Елена Ивановна ушла громыхать посудой на кухне, но всё время оборачивалась и следила.

Артём съел всё.

— Спасибо, очень вкусно, — сказал он.

— Это он из вежливости, — заявила Елена Ивановна.

— Нет, ему понравилось, правда, Артём, вам же понравилось? — залепетала воодушевлённая Наталья Владимировна.

— Мне всё понравилось. И ваше, и ваше. Из ваших прекрасных рук я готов съесть даже яд, — заявил Артём.

Наталья Владимировна засмеялась, прикрывая рот ладошкой. Елена Ивановна хмыкнула, но тоже улыбнулась.

— Вы приезжайте, когда захотите, бесплатно, на следующий год, — сказал он дамам, когда они стояли на террасе и прощались — Артём уезжал. Наталья Владимировна утирала глаза носовым платком. Елена Ивановна паковала ему бутерброды.

— На фига тебе старухи сдались, — буркнула Елена Ивановна.

— Артём, дорогой, в нашем возрасте уже так надолго не загадывают, — всхлипнула Наталья Владимировна.

— Дай я тебя поцелую, — сказала Елена Ивановна и грубо чмокнула его в щёку.

Наталья Владимировна кинулась на шею и повисла плетью, содрогаясь и всхлипывая.

— Успокойся, истеричка, не на войну провожаем, — одёрнула её Елена Ивановна.

— Даст Бог, свидимся, — сказала Наталья Владимировна.

— Ага, твой бог, он даст, как же, догонит и добавит, — сказала Елена Ивановна.

— Не богохульствуй, нельзя так! — закричала Наталья Владимировна.

— А ты мне рот не затыкай…

Артём тихо спустился по ступенькам.