Мы снова вместе, папа

Эта история, рассказанная мне женщиной, которую я поздравила с Днём Победы, зная, что она ребёнком пережила войну, с которой не вернулся её отец, очень меня тронула. С её разрешения, я пересказываю эту историю вам.

"Недавно я получила привет от папы. Нет, я не сошла с ума. Вот послушай:

Была у нас подстилка – старое ватное одеяло, обшитое вручную чехлом - с одной стороны зелененьким ситцем с белыми цветочками, с другой – серой дерюжкой с большими красными маками. Это было мамино одеяло, с которым она никак не хотела расстаться.

Когда ее не стало, я увезла это одеяло на дачу и использовала его как подстилку в гамаке, или располагаясь на травке. Так было двадцать лет. Продав дачу и разбазарив там все предметы ее обихода по деревенским соседям, не помню почему, это одеяло я возвратила домой, где оно без дела валялось в шкафу еще лет десять.

Этим летом я постелила его на раскладушку, стоящую на балконе, и, ворочаясь на ней, наконец, порвала зелененький ситчик, ставший ветхим от старости.

Заглянув в дырку и ожидая увидеть что-то старое и замызганное внутри, я была поражена: оттуда выглядывало что-то отлично простеганное, цвета топленого молока.

Я лихорадочно стала сдирать этот чехол и, освободив окончательно, увидела прекрасно сохранившееся, чистенькое солнечного цвета красивое одеяло…

И я сразу его узнала – я видела его, когда мне было года четыре или пять, им укрывал меня мой отец….

. Мы жили тогда в огромном доме на ул. К. Маркса, №30, который назывался домом железнодорожника, в большой квартире (я каталась на велосипеде по коридору, лихо разворачиваясь на кухне). Отец работал «военным на железной дороге» (а был он оперуполномоченным  по особо-опасным преступлениям на железной дороге).

Я тогда сильно болела, помню, меня бил озноб я ныла и хныкала, чувствуя себя очень несчастной.

Мою кроватку перенесли в спальню родителей. Подошел отец и сказал: «Сейчас я накрою тебя новым волшебным одеялом, и ты согреешься». Это было оно, одеяло, которое сейчас, спустя семьдесят лет, лежало передо мной, потускневшее и утратившее пухлость, примятое! Я помню, что мать тогда запротестовала, говоря, что я запачкаю его, на что отец сказал – ну, и пусть!

Папа хорошо владел немецким языком, научил меня, и мы с ним иногда болтали на немецком, исключая маму из круга нашего общения. Это случалось, когда возникал мой бунт против неё. Мама очень злилась на отца за такую поддержку меня, требовала прекратить «тарабарщину», но, при этом, быстренько прекращала на меня давить, а мне это очень нравилось. Так произошло и в тот раз, одеяло осталось со мной…

(уже тогда между мной и матерью возникали баррикады, но отец всегда был на моей стороне этих баррикад). Все это молниеносно, с кристальной четкостью всплыло в моей памяти…

К сожалению, грубо срывая чехол, я еще не понимала, что за чудо под ним, и повредила торцы одеяла на его узких кромках, где он был пришит нитками, ведь возраст ткани этого одеяла был самое меньшее – лет семьдесят! Но самое удивительное было то, что из дырок выглядывала вата прекрасного качества – из естественного хлопка, которой сейчас не найдешь, в современной вате – одна синтетика.

Я подобрала полоски материала (к сожалению – просто желтого цвета) и теперь вручную делаю окантовку торцов одеяла, которые были повреждены.

Вот такой привет дошел до меня из прошлого, от которого почему-то сердце мучительно сжимается и слезы – текут и текут…

Мой отец прожил всего тридцать два года… Я уже намного старше его, но если бы он мог знать, как мне его не хватает..."