Война против Сталина после Великой Победы и после Его убийства

 Андрей Громыко – зеркало Ялтинской системы?

 В 1943 году, в том самом, когда в Тегеране была зачата холодная война (далее — ХВ), Сальвадор Да­ли написал одну из своих наиболее известных картин — «Геополитичес­кий ребенок, наблюдающий рожде­ние нового человека»: сквозь скор­лупу земного шара, ломая ее изнут­ри и помогая себе уже появившейся на поверхности левой рукой, выби­рается человек. Символично, что появляется он на месте США, а опирается на то место, где находит­ся Великобритания, полностью на­крыв ее пятерней. Картина пред­ставляется мне исключительно символичной: «новый человек» — это ХВ, и рождается он/она в США. После войны американцы считали — и это нашло отражение в высказываниях представителей ис­теблишмента США, — что теперь они должны управлять миром. Например, Трумэн высказывался без обиняков: «Победа поставила аме­риканский народ перед лицом по­стоянной и жгучей необходимости (sic! — А.Ф.) руководства миром».

Можно называть это как угодно: американское руководство миром (читай: нещадная эксплуатация ми­ра в качестве гегемона капиталис­тической системы), выработка по­литики для глобальной сверхдер­жавы (читай: для установления гло­бального контроля США), однако здесь на пути американцев оказыва­лось досадное для них препятствие — СССР, победитель в войне, еще вчера — союзник. Но то было вчера. А сегодня, после войны, можно пла­нировать «немыслимое» — предпо­лагавшийся на 1 июля 1945 года ан­гло-американский удар по Красной армии с использованием поляков и, главное, немцев. (Последние весной 1945 года очень хорошо уловили изменения в коалиции и потому англо-американцам в большинстве случаев сдавались, почти не оказы­вая сопротивления, а с русскими бились насмерть.) Можно планиро­вать атомную бомбардировку СССР и т.д. Обладая монополией на атомную бомбу, США двигались к новой войне, и то, что мы сегодня называем ХВ, в 1945 — 1949 годах может трактоваться как подготовка, прелюдия к новой войне. В 1949 го­ду советская атомная бомба — впе­чатляющий результат работы ог­ромного и многостороннего коллектива под руководством блестящего советского организатора Лаврентия Берии — прекратила это движение, и началась «чистая» ХВ, которую мы ретроспективно распространяем на 1945 — 1949 годы.

Первой реакцией американских «ястребов» на сообщение ТАСС от 25 сентября 1949 года был шок, вто­рой — призыв к превентивной атом­ной войне против СССР. Однако, имея 250 бомб, американцы не мог­ли бы добраться до крупнейших центров европейской части СССР — не позволяли тактико-технические характеристики 840 действующих стратегических бомбардировщиков.

Советская атомная бомба была не первым неприятным сюрпризом 1949 года для американцев. 20 апре­ля 1949 года Народно-освободи­тельная армия Китая (НОАК) чис­ленностью 1,2 миллиона человек форсировала Янцзы, а 23 апреля 2-я и 3-я полевые армии взяли сто­лицу Чан Кайши Нанкин. 22-лет­ний гоминьдановский режим, но су­ти, прекратил свое существование. Следующие недели — это уже агония его режима: 27 мая был взят Шанхай, и сотни тысяч беженцев рванули на Тайвань. Американцы попытались переиграть свою китай­скую политику, объявив Чаи Кайши главным виновником поражения и резко развернувшись в сторону КПК и Мао, но было поздно. Мао объявил янки, что новый Китай «уже создал вместе с Советским Со­юзом общий фронт антиимпериали­стической борьбы. Альтернатива проста: либо убить тигра, либо быть съеденным». Ну а в августе СССР огорчил «тигра» до невозможности, испытав атомную бомбу в Семипа-латипске-21.

На события 1949 года СПБ отре­агировал агрессивной директивой № 68 от 14 апреля 1950 года. Этот почти восьмидесятистраничный до­кумент под названием «Задачи и программы национальной безопас­ности США» представляет собой образчик англосаксонской агрессив­ности, закамуфлированной краси­выми словами. По сути, это катехи­зис ХВ. В нем утверждается, что «Советский Союз в отличие от пре­дыдущих претендентов на мировую гегемонию фанатично одержим но­вой верой и стремится подчинить своей власти остальной мир» (стремление США подчинить ос­тальной мир у авторов документа отрицательных чувств не вызывает) и, естественно, любым способом уничтожить США как единствен­ную преграду для осуществления своего плана. В директиве разбира­ются намерения СССР (уничто­жить свободный мир и превратить планету в концлагерь) и США (за­щитить цивилизацию и ее свободы). С учетом этих намерений и припи­сываемых СССР целей в документе намечается программа внешнего и внутреннего (изменение советского строя изнутри) воздействия на СССР. А для этого необходимы ус­коренное и непрерывное наращива­ние военных сил, увеличение воен­ного бюджета США.

На Западе до сих пор распростра­нено мнение, что главным инициа­тором Корейской войны был Ста­лин. Документы, рассекреченные в последние годы, показывают, что это далеко не так. Начнем с того, что для СССР (как и для США, но не для КНР) Корея не представляла стратегического интереса. Сталин не хотел этой войны, долго не давал на нее добро, но перед лицом кон­кретных обстоятельств (создание советской атомной бомбы, победа коммунистов в Китае, развертыва­ние ХВ, Берлинский кризис, акти­визация действий США в Восточ­ной Азии, и в Южной Корее в част­ности) согласился. Как заметил Джеймс Кэрролл, автор книги. «Дом войны. Пентагон и катастрофичес­кий рост американской мощи», именно директива СНБ-68 вызвала жесткую и воинственную реакцию со стороны Сталина — СССР реаги­ровал на шаги США, а не предварял их. В свою очередь, реакция СССР вызвала то, чего боялись американ­цы самореализующееся пророче­ство — и что они отразили в дирек­тиве — се страхи парадоксальным образом материализовались. Корей­ская война — это то, как СНБ-68 вы­глядит в реальности. Я бы сказал, Корейская война — это бумеранг, пущенный в виде СНБ-68 и вернув­шийся к тому, кто его запустил.

Дав после долгих размышлений добро на военные действия северо-корейцев, Сталин жестко оговорил два условия. Во-первых, СССР не будет принимать участия в назем­ных операциях. Во-вторых, КНДР должна заручиться помощью КНР. План был разработан (причем на русском языке), и в соответствии с ним северокорейцы, как пишут за­падные исследователи, нанесли вне­запный и неожиданный удар. Вне­запный да. Но неожиданный ли? Анализ ситуации показывает, что американцы и южнокорейцы не просто ожидали северокорейского нападения, но провоцировали его, создавали ситуацию, когда северо­корейцы должны решить, что Юж­ную Корею они возьмут легко. Нужно сказать, что эта игра амери­канцев против северокорейцев и русских удалась. Другое дело, что военные действия пошли и кончи­лись не по американскому плану, хотя многие задачи янки выполни­ли и перевыполнили.

Исследователи чаще всего фик­сируют внимание па истории Ко­рейской войны, в которой южнокорейцы и американцы выглядят обо­роняющейся стороной в совершен­но определенных обстоятельствах. Но, во-первых, кроме истории есть предыстория, а во-вторых, как гово­рил Сталин, есть логика намерений и есть логика обстоятельств. Пого­ворим о предыстории и о намерени­ях, прежде всего американских. За­мысел оккупировать всю Корею и как минимум часть Маньчжурии возник у американцев виюле 1945 го­да — об этом пишет в мемуарах Тру­мэн. Однако тогда у США не было достаточных сил, к тому же нельзя было ссориться с СССР накануне войны с Японией, и Штаты удовле­творились южной частью Кореи. В ходе развития ХВ американцы выделили ряд регионов, которым «угрожает советская экспансия». В американском списке была и Юж­ная Корея.

За неделю до начала войны в Пен­тагоне утвердили план SL-17, в кото­ром фактически был расписан сцена­рий будущей войны: нападение северокорейцев, отступление южпокорейцев, вмешательство США — высадка американских войск в Инчхоне. Аме­риканцы готовились к такому вариан­ту, а точнее — готовили его. То есть шла интенсивная подготовка США к войне, тогда как официально США заявляли о том, что Южная Корея ис­ключена из пределов «оборонитель­ного периметра США» (этот «периметр» был очерчен 12 марта 1947 года «доктриной Трумэна»). О таком ис­ключении сказал, например, Дин Ачесон 12 января 1950 года. Позднее он скажет, что его речь дата «зеленый свет» для нападения па Корею, а се­натор Роберт Тафт потребует отстав­ки Ачесона, отметив, что его заявле­ние вызвало коммунистическую аг­рессию. Фраза Ачесона на самом деле звучит весьма двусмысленно, особен­но если вспомнить излюбленную ма­неру англо-американского истеблиш­мента провоцировать потенциального противника на некие действия, созда­вая у него впечатление, что англосак­сы останутся в стороне от конфликта (иначе потенциальный противник не станет противником актуальным и к тому же на него нельзя будет наве­сить ярлык «агрессора»). Именно так британцы поступили с Вильгельмом II в 1914 году (министр иностранных дел Великобритании Эдуард Грэй со­здал у кайзера впечатление, что евро­пейский конфликт — это в любом слу­чае без британцев), а американцы — с Саддамом Хусейном в 1990 году, спровоцировав вторжение Ирака в Кувейт. 31 июля 1990 года, за 48 ча­сов до иракского вторжения, помощ­ник госсекретаря по Ближнему Вос­току и Южной Азии Джон Келли на прямой вопрос, что будут делать США, если Ирак нарушит границу Кувейта, ответил: у США нет обяза­тельств перед Кувейтом. По сути, это было приглашение к агрессии, а исто­рически и в долгосрочной перспекти­ве — приглашение Саддама на казнь.

Военный конфликт Северной Кореей решал не только вопрос о «приобретении» всего полуострова, но и другую проблему. Южнокорей­ский режим Ли Сын Мала в 1950 го­ду оказался па грани краха, в стране не просто стремительно росло недо­вольство, но ширилось партизан­ское движение (в горных южных районах).

Военный конфликт и как следст­вие — расширение американского присутствия, а также законы воен­ного времени спасали лисынмановский режим. Оставалось лишь не­посредственно спровоцировать се­верян на конфликт или сработать косвенно — создать впечатление легкой победы, а затем реализовать план SL-17 и на плечах отступаю­щего противника захватить весь полуостров — американцы были уверены, что СССР непосредствен­но не вмешается в войну. Так оно и вышло. Но американцы просчита­лись в двух отношениях. Во-пер­вых, они не учли, насколько слаба южнокорейская армия; во-вторых, не предвидели военного вмеша­тельства китайской армии, не поз­волившей Штатам американизиро­вать полуостров.

Что касается советских намере­ний, то речь здесь не шла об экспан­сионизме. Суть в другом — в самой логике ХВ. Обостряя ситуацию на Дальнем Востоке, Сталин автомати­чески снижал градус противостояния в Европе, где Берлинский кри­зис до предела накалил обстановку. Корея была значительно важнее для Китая, чем для СССР. Впрочем, в случае необходимости Сталин де­лал «ходы конем» и в противопо­ложном направлении — с востока на запад. Так, в мае 1952 года, когда шла Корейская война, резко обост­рилась ситуация во Франции. Здесь коммунисты организовали мощные демонстрации, формально — против визита американского генерала Риджуэя. Однако некоторые исследо­ватели полагают, что визит был лишь поводом для создания поли­тического кризиса IV республики. Выступления коммунистов совпали не только с Корейской войной, они произошли сразу же после того, как правительство Пинэ в мае 1952 года подписало договор об учреждении Европейского оборонительного со­общества, предполагавший создание единой армии западноевропейских стран, включая ФРГ. Демонстрации переросли в серьезные волнения, напугавшие правительство, оно от­ветило арестами коммунистов — еще одно поле боя ХВ.

В отличие от троцкистов Сталин был противником тотального на­саждения коммунистических режи­мов в мире; в большинстве случаев он готов был удовлетвориться наци­онализмом, хотя бы «умеренно ан­тиимпериалистическим». Показа­тельно, что СССР в 1945 году не то­ропился признавать освободивший­ся Вьетнам, а в 1948 году Сталин даже отправил своего представите­ля к Мао предупредить того, чтобы он, как пишет биограф Чан Кайши Джонатан Фенби, «не слишком да­вил на поверженного противника из-за возможных провокаций со стороны США». Думаю, по поводу американских провокаций Иосиф Грозный лукавил — скорее всего, ему хотелось иметь либо два Китая, либо один Китай с «компромисс­ным» правительством. В 1963 году Мао напишет, что «китайская рево­люция победила вопреки воле Ста­лина». То, что в марте 1949 года Ким Ир Сен дважды встречался со Сталиным и ему была обещана мас­сированная военная помощь, не означает, что Сталин подталкивал Ки­ма к военным дейс1виям. Другое де­ло — согласие Сталина, а затем и Мао передать в распоряжение Кима те части НОАК, которые состояли из этнических корейцев. Прав ис­следователь Андрей Ланьков. имен­но это сыграло большую роль в под­готовке войны.

Однако главным было то, что война заставила Трумэна прислу­шаться к тем, кто проталкивал ди­рективу СНБ-68. «Корея спасла нас», — откровенно признал шеф Государственного департамента Дин Ачесон Интересная деталь: в то время как сначала американские военные были против участия аме­риканских войск в наземных опе­рациях, Госдеп выступал за и победил. «Войны ждали с минуты на минуту. А когда она началась, она разразилась как гром среди ясного неба» — так характеризует начало Великой Отечественной войны Александр Зиновьев. Но так начи­наются почти все войны. Корей­ская — не исключение.

 

Начало войны было блестящим для северян: в ходе наступле­ния 75-тысячной армии уже на третий день войны они взяли Сеул, а к концу августа установили контроль над 90-95 процентами территории страны. Однако уже в конце июля их коммуникации оказались чрез­мерно растянутыми, что делало по­зиции армии КНДР уязвимыми. Не случайно наблюдавший за со­бытиями со всевозрастающей тре­вогой Мао Цзэдун 4 августа на за­седании Политбюро КПК поставил вопрос о необходимости оказать Северной Корее прямую военную помощь, несмотря на возможность ядерного удара США. Во второй декаде августа Мао предупредил Ким Ир Сена о возможности вы­садки американских войск под ко­мандованием генерала Дугласа Макартура в Инчхоне (узкий переше­ек к югу от 38-й параллели). Такой прогноз представил один из воен­ных советников Чжоу Эньлая. Ким не внял и поплатился.

14 сентября американцы (фор­мально — многонациональные силы ООН по решению Совбеза ООН от 7 июля 1950 года, когда впервые международная организация прого­лосовала за использование силы против отельного государства — правда, в отсутствие представителя СССР) высадились в Инчхоне. На­чалась операция «Хромит». Хотя резолюция ООН требовала лишь изгнания северокорейских войск за 38-ю параллель, Макартур напле­вал на это и перенес военные дей­ствия на территорию КНДР и по­гнал северокорейцев на север. Вы­садка американцев в Инчхоне стала неприятным сюрпризом, особенно для Сталина Советский вождь, хо­тя и не исключал полностью воз­можности американского вмеша­тельства, полагал, согласно некоторым источникам, что США не ста­нут всерьез воевать из-за небольшого кусочка земли за далеким мо­рем. Он ошибся. После перенесен­ного в октябре 1945 года инсульта Сталин вообще стал ошибаться — «Акела промахнулся» возраст, да и эпоха, которой Сталин был адеква­тен, уходила         .

К 20-м числам октября 1950 года американцы и южнокореицы вошли в южные районы КНДР Терпя по­ражение, КНДР обратилась за по­мощью к КНР и СССР 19 октября китайцы перешли реку Ялуцзян и начали развертывать наступление

Если о возможности вторжения северокорейцев ЦРУ предупредило президента аж 10 марга, то воз­можность вмешательства КНР в войну ЦРУ отвергало полностью Хотя подобный вариант был впол­не предсказуем и даже, как пишет Кэрол Куигли в своей замечатель­ной книге «Трагедия и мечта Ис­тория мира в наше время», почти неизбежен Китай не мог допус­тить уничтожения буферного го­сударства 23 октября американцы успели взять столицу КНДР Пхе­ньян (днем раньше китайцы во­шли в Тибет, верно рассчитав, что в условиях вовлеченности в Ко­рейскую войну Запад «не дернет­ся» — так оно и вышло), а 25 октя­бря китайско-корейские части на­несли удар, отбросив противника на 50-60 километров «Воздух» обеспечили советские летчики, получившие 1 ноября разрешение пересекать границу Кореи 24 но­ября трехсоттысячная китайская армия («добровольцы») погнала противника на юг, отбросив его на 400 километров' Получалось, что китайцы нанесли поражение американской армии, и )то был сильный психоудар по США — ничего более унизительного ни в Первой, ни во Второй мировых воинах с американцами не проис­ходило Ну а в СССР, естествен­но, приветствовали китайско-ко­рейские победы Выражая общее настроение, поэт Михаил Светлов (автор знаменитой «Гренады») в стихотворении «Корея, в которой я не был» писал:

 

 

Китайцы спасли Ким Ир Сена — свою войну он проиграл. Более то­го, они изменили ход войны, по­скольку СССР едва ли начал бы участие в наземных операциях.

Макартур жестко отреагировал на вмешательство КНР. Он предло­жил перенести войну на китайскую территорию и начать бомбардиров­ку городов КНР. Однако это озна­чало угрозу конфликта с СССР. Собственно, Макартур в свойствен­ной ему манере предложил два крайних варианта в качестве реак­ции на китайское наступление: ли­бо полномасштабная война с Кита­ем и, возможно, с Россией и курс на уничтожение мирового коммунизма раз и навсегда, либо немедленная эвакуация из Кореи. Сталин сказал бы по поводу таких вариантов: «Оба хуже». Как поясняет Куигли, первый вариант развязывал СССР руки в Европе, второй означал для американцев потерю лица и невоз­можность в дальнейшем защищать союзников от коммунистической угрозы. Макартур, как уже говори­лось, был за первый вариант и рвался в бой, в том числе и с СССР.

Реагируя на угрозу, которую объ­ективно несло американское наступ­ление в Корее, и стремясь обеспе­чить тыл северокорейской армии, СССР сосредоточил вдоль китай­ской и корейской границ 5 бронетан­ковых дивизий и в Порт-Артуре — Тихоокеанский флот (командую­щий группировкой — маршал Роди­он Малиновский). Трумэн, в свою очередь, путал СССР и КНР (30 но­ября 1950 года на пресс-конферен­ции он заявил, что, если надо, США начнут ядерную войну, а затем по­вторил угрозу 27 января 1952 года), но вместе с тем 11 апреля 1951 года он убрал Макартура от греха по­дальше, заменив его генералом Риджуэем. В своих мемуарах Трумэн напишет: «Я не мог отдать приказ о начале третьей мировой войны». Джеймс Кэрролл, оценивая в дан­ном случае позицию Трумэна, пи­шет, что если в 1945 году, дав приказ сбросить бомбы на Хиросиму и На­гасаки, президент изменил ход исто­рии в одну сторону, то в 1951 году, отказавшись разрешить «американ­скому Цезарю» Макартуру атомную бомбардировку Китая, он изменил ход истории в противоположном на­правлении. В этом тезисе чувствует­ся фальшь: одно дело — бомбить уже практически поверженную и, по су­ти, беззащитную Японию, другое — отдать приказ бомбить многомилли­онный Китай, за которым стоит ядерная держава — СССР. Нет, не менял Трумэн ход истории, а демон­стрировал нормальное чувство само­сохранения.

В новогоднюю ночь на 1951 год Китай прорвал оборону противни­ка по 38-й параллели, и через три дня НОАК заняла Сайгон. В нача­ле мая 1951 года полумиллионная армия китайцев и корейцев вышла к районам, прилегающим к 38-й параллели. Фронт стабилизиро­вался, война из маневренной пре­вратилась в позиционную. В июле на фоне продолжавшихся боевых действий начались мирные перего­воры в Кесонге.

Четвертый, и последний, этап войны длился до июля 1953 года. Эйзенхауэр полагал, что конец вой­не положила угроза США (май 1953 года) применить ядерное оружие против КНР, однако Джереми Ай­зеке и Тэйлот Даунинг, авторы ра­боты «Холодная война», скептичес­ки относятся к такому выводу. По их мнению, решение о прекращении войны было окончательно принято в Москве и Пекине уже в марте 1953 года — через две недели после смерти Сталина. Айзеке и Даунинг считают, что в случае чего СССР го­тов был поднять перчатку, а потому главные решения принимались не в Вашингтоне, а в Москве.

В военном плане Корейская вой­на окончилась вничью. Причем дважды американцы испытали шок: и в ходе самой войны, когда китай­цы погнали американцев на юг, и по окончании — то была первая война, пишет Льюис Каплан в книге «Ста­лин. Человек, который спас капита­лизм», где американцы впервые не стали победителями. Впрочем, и в чисто военном (военно-политичес­ком) плане у США были достиже­ния: спровоцировав Кима и Стали­на, американцы заставили их посту­пить так, как это надо было амери­канцам; при этом соцстраны, вклю­чая КНР, выставлялись в качестве агрессоров.

Однако если говорить о геостра­тегических, геополитических, миро­вых аспектах Корейской войны, то здесь общий счет будет, скорее, в пользу Запада. Корейская война су­щественно улучшила, усилила эко­номические и геополитические по­зиции США и их союзников как в регионе Восточной Азии, так и в мировой системе в целом.

Во-первых, если ХВ помогла За­паду быстрее выйти из тяжелой экономической ситуации, Корейская война помогла США преодолеть се­рьезнейшие экономические трудно­сти. И это была одна из причин за­интересованности США в войне. Связывая реакцию США с действи­ями Ирака в Кувейтe в 1990 году, прежде всего с угрозой бюджету Буша-Чейни-Пентагона, Андрэ Гундер Франк в 1990 году писал: каж­дый раз, когда возникает угроза воен­ному бюджету (вспомним реакцию Трумэна на директиву СНБ-68), осо­бенно в период спада, американская администрация, будь то демократы или республиканцы, обостряет внешнеполитическую ситуацию. Так было уже пять раз после 1945 го­да, первым и в то же время модель­ным случаем стала война в Корее — реакция на первый послевоенный спад 1949 года. За спадом 1957-1958 годов последовало вторжение в Ливан. Спад 1967 года стал серьезной проблемой для ФРГ и Японии, но не для США — благода­ря эскалации вьетнамской войны. Спад 1979 года заставил Картера за­пустить второй виток ХВ. Решение разместить ракеты в Европе и вести переговоры с СССР с позиции си­лы, равно как трехпроцентное уве­личение бюджета НАТО, предшест­вовали вторжению СССР в Афгани­стан. Спад 1981-1982 годов не толь­ко вызвал к жизни «военное кейнсианство» Рейгана, но и сформиро­вал его позицию по Никарагуа и Гренаде. Исключение составляют лишь спад 1953-1954 годов, проис­шедший сразу же после войны в Ко­рее, и сильный спад 1973-1975 го­дов, совпавший с началом никсоновской разрядки напряженности и завершением войны во Вьетнаме.

Огромное значение для роста экономики США имел, с одной сто­роны, рост оборонных расходов (с 12-13 миллиардов долларов в 1950 году до почти 50 миллиардов в 1953 году), с другой стороны — ре­шение Трумэна использовать ООН как средство для ведения войны. «Используя ООН, — пишет Льюис Каплан, — он не только мог прене­бречь обращением в Конгресс для объявления войны, но этот (корей­ский. — А.Ф.) конфликт велся вооб­ще без всякого контроля за расхода­ми и ценами. В результате ВВП Со­единенных Штатов вырос почти на 100 миллиардов долларов, это небы­валая для Америки величина. Поч­ти весь этот прирост ВВП пришелся на период ведения войны». Корей­ская война сыграла исключительно важную роль в формировании того, что американские аналитики назы­вают permanent war economy («по­стоянно действующая военная эко­номика») и ее институтами, прежде всего военно-промышленного ком­плекса и «государства националь­ной безопасности». Именно война в Корее сформировала у американцев то отношение к СССР, которое ото­двинуло воспоминания об СССР — союзнике в войне против Гитлера и сохранилось до конца ХВ. Здесь американская пропаганда потруди­лась на славу — well done, Judas, как пелось в рок-опере Jesus Christ Superstar.

Во-вторых, Корейская война спо­собствовала экономическому рывку Японии, началу превращения этой страны из бывшего врага США в главного союзника в Восточной Азии и в одного из экономических лидеров капсистемы.

В сентябре 1951 года был заклю­чен американо-японский договор о мире, и, поскольку теперь Япония стала стратегическим союзником, американцы пожалели о навязанной ими же статье IX Конституции этой страны (Япония лишилась права иметь вооруженные силы) — Ричард Никсон прямо назвал это ошибкой. «Ошибку» обошли созданием сил самообороны, численность которых достигла 130 тысяч в 1954 году; в 1952-м у Японии появился ВМФ, а в 1954-м были сформированы ВВС.

Япония получила от США 3,5 миллиарда долларов — это было началом пути к так называемому японскому чуду. В начале 1950 i ода промышленное производство Япо­нии выросло на 50 процентов; в 1952-м уровень жизни достиг дово­енных показателей, японская эконо­мика переживала бум.

В-третьих, был спасен режим Ли Сын Мана — без войны он вряд ли бы удержался.

В-четвертых, в выигрыше ока­зался Чан Кайши — для него война стала, по определению биографа Мао Филиппа Шорта, «даром не­бес». За несколько месяцев до нача­ла войны Трумэн однозначно дал понять Чану, что в случае нападе­ния коммунистов на Тайвань США будут соблюдать нейтралитет (что американцы и сделали во время ус­пешной апрельской высадки мор­ского десанта коммунистов на ост­ров Хайпань и уничтожения ими гоминьдановцев). А 27 июня амери­канцы, направив в Южную Корею войска, объявили, что 7-й флот США возьмет под контроль Тай­ваньский пролив — для Чана это бы­ло спасение.

Таким образом, баланс сил в Вос­точной Азии в результате Корей­ской войны изменился резко и пол­ностью.

В-пятых, будучи первой локаль­но-периферийной «горячей» войной эпохи ХВ, Корейская война измени­ла баланс сил не только в Восточ­ной Азии, но в Азии вообще и в ми­ре в целом. Американцы получили предлог для наращивания своих сил и присутствия в Восточной Азии. Корейская война облегчила амери­канцам принятие на себя роли за­щитника мира о г коммунизма и ста­ла оправданием их агрессивной по­литики сколачивания военных бло­ков во всем мире, в том числе по пе­риметру границ СССР. В сентябре 1951 года был создан АНЗЮС (Ав­стралия, Новая Зеландия, США). В 1954-м, после добавки к этим трем странам Пакистана, Филип­пин, Таиланда, Великобритании и Франции, блок был переименован в СЕАТО. В 1955 году был заключен Багдадский пакт (Великобритания, Турция, Иран, Ирак, Пакистан). Та­ким образом, в первой половине 1950-х годов, пишут авторы фран­цузской «Истории XX века» Серж Берштейн и Пьер Мильза, соцсисте-ма оказалась заблокированной с юга. А на западе, воспользовавшись Корейской войной и испугавшись ситуации во Франции и Италии, американцы резко наращивали свою мощь. В 1952 году в Лиссабо­не, пишет Чарлз Мессенджер, стра­ны НАТО потребовали развернуть в Европе 50 дивизий и 4 тысячи само­летов; подчиняться они должны бы­ли Верховному главнокомандующе­му силами союзников в Европе Ду­айту Эйзенхауэру.

В-шестых, война сблизила США и их западноевропейских союзни­ков, а что касается Великобритании, глагол «сблизила» можно заменить на «сплотила». «Главным результа­том Корейской войны для Великобритании было то, что она изменила взгляды американской администра­ции, — пишет Стивен Доррил, автор исследования «МИ-6. Внутри тай­ного мира секретной службы ее ве­личества». — В Вашингтоне Брита­нию стали рассматривать как на­дежного союзника». Таким образом, Корейская война подвела черту под почти четвертьвековой борьбой анг­личан и американцев, которая стала одной из главных причин Второй мировой войны и увенчалась амери­канской победой над Британской империей (и, кстати, ее ставленни­ком Гитлером).

Итак, Корейская война подари­ла США новый баланс сил в мире. Но «баланс сил» не есть нейтраль­ное понятие. Это так — для про­стачков. Как писал в 1923 году Норманн Энджел, один из ярких политических публицистов Вели­кобритании, «баланс сил» в дейст­вительности всегда означает стремление создать превосходство сил на нашей стороне. <...> Прин­цип «баланса сил» означает в дей­ствительности требование превос­ходства. Требование превосходст­ва сил означает акт агрессии».

Аи да англосакс! Аи да сукин сын! Четко излагает классовую и национальную позицию: установле­ние баланса сил достигается посред­ством агрессии, а сам баланс сил есть фундамент и плацдарм для аг­рессии — англосаксонское кредо. Корейская война создала такой ба­ланс сил для США, который улуч­шал их позицию и облегчал агрес­сивные действия.

Поскольку Япония превратилась в важный фактор обеспечения безо­пасности США, а американцы не хотели восстановления традицион­ных японо-китайских экономичес­ких связей, стало необходимым, как подчеркнул госсекретарь эйзенхауэровской администрации Джордж Фостер Даллес, развитие торгово-экономических связей Японии с не­коммунистическими странами Азии, в том числе с Южной Кореей.

О том же говорил американский банкир Джозеф Додж. Ирония ис­тории, заключавшаяся в этих пред­ложениях, состояла, пишет Мартин Уокер, в том, что если в начале 1940-х годов США боролись против японской Восточноазиатской сферы великого сопроцветания, то в нача­ле 1950-х не только начали восста­навливать экономическую мощь Японии, но и способствовать созда­нию чего-то вроде такой сферы.

Если на востоке Евразии Корей­ская война подхлестнула создание антикоммунистического форпоста — Японии, то на западе тем временем образовался аналогичный форпост — Германия. В конце 1940-х Велико­британия и Франция примирились с экономическим восстановлением Германии, но резко выступили про­тив ее ремилитаризации. Теперь же, скрепя сердце и с явным неудоволь­ствием, они вынуждены были на нее согласиться.

Однако Корейская война подо­рвала тот вариант политики по от­ношению к Китаю, который в США считали весьма желательным и над которым работали. С конца 1949 года представители американской ад­министрации в частных разговорах подчеркивали, что в Вашиштоне надеются на скорое «исчезновение Формозы», то есть на падение режи­ма Чан Кайши на Тайване. За этим должны были последовать призна­ние нового Китая и принятие его в ООН. Цель — вбить клин между СССР и Китаем. «Эта версия ки­тайского «титоизма», — пишет Кэ­рол Куигли, — никогда не стала го­сударственной политикой, однако 12 октября 1949 года, после того как Объединенный комитет начальников штабов под председательством Эйзенхауэра проголосовал за то, что Формоза (Тайвань. — А. Ф. ) не на­столько стратегически важен, чтобы посылать туда войска; три департа­мента Пентагона и Государствен­ный департамент единогласно со­шлись на том, что Формоза будет завоевана Красным Китаем к концу 1950 года». Ну а после этою амери­канцы смогут использовать КНР против СССР.

Корейская война сломала эти планы, и США начали интенсивно использовать Китай против СССР не с 1950-го, а с 1970-х, причем весьма успешно: именно с помощью КНР США рушили Советский Со­юз — одновременно взращивая свое­го же собственного конкурента.

Корейская война стала вторым (и намного более серьезным) советско-американским кризисом после бло­кады Берлина. И опять обе страны избежали прямого конфликта. «Ва­шингтон и Москва, — пишет Уокер, — учились действовать в новых стра­тегических условиях, когда необхо­димость предотвратить превраще­ние кризиса в полномасштабную войну оказывалась более важной, чем локальная победа. Холодная война в качестве системы междуна­родного контроля стала институ­том». И произошло это именно в хо­де Корейской войны 1950-1953 го­дов. Впрочем, в этот период в ХВ происходили события в известном смысле не менее, а быть может, и более важные, чем война в Корее.

Уже в самом начале ХВ, то есть когда выяснилось, что «горячий», непосредственно военный вариант сокрушения СССР невозможен, США главный акцент сделали на ве­дение экономической и психологи­ческой (психоисторической) войны.

 

В экономической войне расчет был на то, что СССР выйдет на уровень 1940 года только в 1965 го­ду. СССР огорчил врага, выйдя на этот уровень в 1949-м. Не случайно в 1952 году кандидат в президенты США Эдлай Стивенсон заметил: ес­ли темпы роста производства сохра­нятся, то к 1970 году объем русско­го производства в 3-4 раза превзой­дет соответствующий американский показатель, США проиграют эконо­мическую гонку, что приведет к пе­чальным последствиям.

Хотя объем производства СССР к 1970 году не превзошел объем американского производства в 3-4 раза, в главном Стивенсон оказался прав: к этому времени США проиг­рали СССР экономическое соревно­вание, экономический компонент ХВ, но они стремительно набирали очки в войне психологической. Именно поэтому руководство СССР не заметило американского проигрыша; благодаря американ­ской пропаганде и другим формам психоисторического воздействия, включая системное НЛП, советские руководители и их интеллектуаль­ная обслуга, то есть все эти «крас­ненькие» и «зелененькие», если пользоваться терминологией Эрн­ста Неизвестного, не могли увидеть, а увидев — поверить в проигрыш США в сфере экономики. Совет­ские «валенки» заранее отдавали пальму первенства американским «ботинкам», и в этом был главный успех последних — как говорил Та­цит, в бою проигрывает тот, кто пер­вым опускает глаза.

Главным оружием янки в эконо­мической войне был доллар. Сталин это прекрасно понимал. Его ответ­ный удар был прост. 1 марта 1950 года Совет министров СССР поста­новил перейти к исчислению рубля не на базе доллара (как это делалось с июля 1937 года), а на золотой ос­нове. Аргументировалось это ухуд­шением финансово-экономической ситуации на Западе: в Европе — де­вальвацией европейских валют; в США — ростом цен на предметы массового потребления, инфляцией и снижением покупательной спо­собности доллара. Согласно постановлению устанавливалось золотое содержание рубля (0,222168 грамма чистого золота при цене золота рубля 48 копеек за 1 грамм), цена американского доллара устанавли­валась в 4 рубля вместо прежних рублей 30 копеек. Эта мера не только укрепляла советскую эконо­мику, но и наносила удар по долла­ру как универсальной мировой ва­люте, как мощному средству господ­ства США над миром и орудию ХВ, сокращала долларовое пространство «Сталин, — верно замечает Юрий Мухин, — не то что отказался ис­пользовав доллар во все расширяю­щейся международной торговле СССР, он даже оценивать товары в долларах прекратил. Можно ли со­мневаться, что для США он стал са­мым ненавистным человеком?» «Сталин, — пишет Арсен Мартиро­сян, — попросту подорвал установ­ленную после войны систему золотого стандарта доллара, опиравшегося на схему 34,5 доллара за одну трой­скую унцию золота (31,103477 грам­ма), под которую янки сумасшедшим образом производили бешеную эмиссию зеленых фантиков».

Покушение на доллар — это страшное преступление, которое может стоить должности, а то и жизни покушающемуся. Генералу де Голлю устроили «май-1968», а затем отставку именно за то, что в 1967 году он заставил американцев вернуть Франции 66,5 тонны золо­та за предъявленные им во время визита в США 750 миллионов бу­мажных долларов. Де Голль, прав­да, умер своей смертью. Президент Кеннеди в июне 1963 года подписал указ, который наносил серьезный ущерб Федеральной резервной сис­теме, и полгода не прожил после этого. Из примеров наших дней можно привести судьбу Саддама Хусейна, решившего перевести рас­четы по нефти с доллара на евро. Из более отдаленных примеров можно припомнить главное контр­требование англосаксов в ответ на мирные предложения Гитлера в 1940 году — Германия должна вер­нуться в «поле гравитации» финан­совой системы англосаксов (при всех противоречиях между Велико­британией и США). Да, покушение на доллар — это не покушение на миражи. Сталин — покусился. Он понимал, где скрыта игла Кощеевой смерти капитализма. Но не добрал­ся до нее — времени не хватило.

Следующий шаг в экономичес­кой войне Сталин/СССР делает в 1952 году. В апреле в Москве про­ходит международное экономичес­кое совещание, на котором, как пишет в своей работе «Забытая идея без срока давности» Алексей Чичкин, СССР, восточноевропейские страны и Китай предложили со­здать зону торговли, альтернатив­ную долларовой, по сути — альтер­нативный мировой рынок. Если учесть, что на апрельском совеща­нии Сталин в соответствии со свои­ми идеями предложил создать аль­тернативный «общий рынок» со «своей» межгосударственной рас­четной валютой, которой должен был стать советский рубль, переве­денный за два года до этого на золо­тую основу, если также учесть, что советское предложение заинтересо­вало Финляндию, Швецию, Ислан­дию, Ирландию, Австрию, Иран, Эфиопию, Мексику, Аргентину и Уругвай, то объем мирового капита­листического рынка мог сократить­ся еще более, а потери прибыли — возрасти на порядок.

Был у Сталина и свой ответ на психологическую войну Запада, кото­рая в 1951 году приобрела отчетли­вые институциональные формы — тогда по инициативе Трумэна был со­здан Совет по психологической стра­тегии, задачей которого стало развер­тывание широкомасштабной психо­логической войны против СССР.

 

Основные цели, принципы и на­правления этой войны были сформулированы в знаменитом меморандуме Алена Даллеса: «Окон­чится война <...> и мы бросим все <...> на оболванивание и одурачи­вание людей. <...> Мы найдем сво­их единомышленников, своих со­юзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорно­го народа, окончательного, необра­тимого угасания его самосозна­ния». И так далее.

Некоторые считают меморандум фальшивкой. Я так не думаю — я слишком много читал о брательниках Даллесах, об их взглядах, методах, об их «морали». Но даже если бы мемо­рандум был фальшивкой, вся психо­историческая война США против СССР развивалась на основе целей, принципов и методов, изложенных в этой «фальшивке». К тому же поми­мо рассуждений Даллеса об ударах, нарушающих социокультурный код того или иного общества, есть выска­зывания, принадлежащие другим представителям истеблишмента. Так, сенатор Гувер Хэмфри писал Трумэ­ну о важности «оказать решительное воздействие на культуру другого на­рода прямым вмешательством в про­цессы, через которые проявляется эта культура». Психоисторическая война, война в сфере идей и культуры объ­ективно требует длительных сроков. Именно на это и настраивались про­тивники СССР. При этом необходи­мо отметить вклад английских спец­служб, прежде всего МИ-6, связанной с самой верхушкой британского об­щества, и в саму ХВ, и в определение ее долгосрочного («бессрочного») ха­рактера. Именно англичане в 1947-1948 годах первыми заговорили о создании постоянно действующего «штаба планирования холодной вой­ны». Именно они разработали про­грамму «Лиотэ», которую потом реализовывали совместно с американца­ми против СССР. Луи Жобер Гонзальв Лиотэ (1854-1934) — француз­ский маршал, служивший в Алжире. Жара изматывала французов, и мар­шал приказал посадить по обе стороны дороги, которой обычно пользо­вался, деревья. На возражение, что они вырастут, дай Бог, лет эдак через пятьдесят, Лиотэ ответил: «Именно поэтому начните работу сегодня же» Иными словами, программа (прин­цип, стратегия, операция) «Лиотэ» — это программа, рассчитанная на весь­ма длительный срок. Если считать от 1948 года, то до конца XX века.

Автор программы — полковник Валентайн Вивьен, замдиректора МИ-6, руководитель внешней контрразведки. Традиционную для англичан стратегию натравливания друг на друга континентальных дер­жав Вивьен применил к компарти­ям, придав ей тотальный и долго­временный характер. Для этого задействовались все имевшиеся в на­личии государственные средства.

Хочу особо подчеркнуть долго­временный характер оперативного комплекса «Лиотэ». С самого нача­ла, пишет полковник Станислав Лекарев, он «задумывался как то­тальный и постоянно действующий механизм. Его главной задачей яв­лялось постоянное выявление и перманентное использование труд­ностей и уязвимых мест внутри со­ветского блока». Мало этого, сами операции в рамках комплекса «Ли­отэ» внешне должны были казаться противнику разрозненными, не связанными между собой, на пер­вый взгляд малозначительными действиями-событиями; их целост­ность должна была быть видна только их авторам.

29 июня 1953 года (какое совпа­дение — в эти же дни, 26 июня, был, по официальной версии, арестован, а по неофициальной — застрелен Лаврентий Берия) британский Ко­митет по борьбе с коммунизмом (его возглавлял замминистра иност­ранных дел) создал спецгруппу, главной задачей которой были пла­нирование и проведение операций «Лиотэ», ведение психологической войны, спецопераций. То есть воз­действие на психологию и культур­ные коды (сознание, подсознание, архетипы) противника, прежде всего — его политической и интеллек­туальной элиты. Реализация ком­плекса «Лиотэ» просматривается в волнениях в Берлине в июне 1953 го­да, в еще большей степени — в вен­герских событиях: с 1954 года вен­герских «диссидентов» тайно пере­возили в британскую зону Австрии, откуда после 3-4-дневных курсов их возвращали в Венгрию — так го­товили боевиков для восстания 1956 года.

Совет по психологической стра­тегии был одной из структур веде­ния психоисторической войны. По­казательно, что в рамках Совета су­ществовала группа «Сталин», це­лью которой был анализ возможно­стей отстранения Сталина от влас­ти. По-видимому, в какой-то мо­мент интересы западной верхушки и части высшей советской верхуш­ки совпали, тем более что объектив­но в 1952 году Сталин активизиро­вал давление как на первых, так и на вторых. Понимая значение пси­хологической войны, борьбы в сфе­ре идей и пропаганды, а также ре­шая прежде всего ряд важнейших внутренних проблем, Сталин в 1950-1952 годах вел дело к тому, чтобы сосредоточить реальную власть в Совете министров, а дея­тельность партии (партаппарата) сконцентрировать на идеологии и пропаганде (во внешнеполитичес­ком аспекте это и есть психологиче­ская война), а также на кадровых вопросах Ясно, что это не могло ус­троить партаппарат. Ну а создание структуры — концентрата орг- и психвойны как побочного продукта реконфигурации властной системы СССР (двойной удар) — не могло радовать буржуинов, и здесь вполне возможна смычка внутренних и внешних интересов, сработавшая на решение задачи «уход Сталина».

И еще один фактор. На 5 марта " 1953 года было назначено испыта­ние советской водородной бомбы (я благодарен Валентину Анатолье­вичу Белоконю, обратившему мое внимание на этот факт) — СССР здесь запоздал всего лишь на не­сколько месяцев по сравнению с США, испытавшими свою водород­ную бомбу в ноябре 1952 года Из-за смерти Сталина испытание было перенесено на август и прошло ус­пешно Представим, что Сталин не умер между 1 и 5 марта (точную да­ту мы на самом деле не знаем) Идет Корейская война, американцы бря­цают атомной бомбой, а Советский Союз обретает водородную. Страх буржуинов перед тем, «как шагает по тайным ходам <…> неминучая погибель» (Аркадий Гайдар), понятен. Но очевиден и страх высшей советской номенклатуры, которая хотела спокойной жизни, «нормаль­ных» контактов с Западом. Напом­ню, доктрина «мирного сосущество­вания государств с различным соци­ально-экономическим строем» бу­дет выдвинута советской верхушкой в лице Георгия Маленкова сразу же после смерти Сталина, 10 марта 1953 года, на Пленуме ЦК КПСС. Даже локальное использование атомной/водородной бомбы — это прыжок в неизвестное. Вот и еще один криминальный мотив.

В любом случае в начале марта 1953 года Сталина не стало Я со­гласен с теми, кто считает, что Ста­лина убили, — в последние годы по­явился ряд исследований, в которых убедительно доказывается эта точка зрения. В смерти Иосифа Грозного, как и Ивана Грозного, были заинте­ресованы не просто отдельные лица в СССР и на Западе, но целые — здесь и там — структуры, интересы которых помимо своих шкурных реализовывали заговорщики. Что ка­сается возможностей осуществле­ния акции, предполагающей про­никновение на высшие уровни со­ветского руководства, то здесь мож­но привести несколько примеров. В рамках оперативного комплекса «Лиотэ» небезуспешно проводились операции «Акнэ» (усиление разногласии в советском руководстве по­сле смерти Сталина), «Сплинтер» (стравливание армии и МВД, с од­ной стороны, и партструктур — с другой), «Риббанд» (противодейст­вие модернизации советского под­водною флота), действия по усиле­нию советско-китайского раскола. Так что высокий уровень проникно­вения был.

 

Инерционно период ХВ, начав­шийся в 1949 году, продолжал­ся до 1956 года, когда доктрина мирного сосуществования была официально провозглашена на XX съезде КПСС — съезде-пире но­менклатуры, ее сатурналиях — в от­личие от антиноменклатурного по своей интенции XIX съезда. И тем не менее за три «инерционных» года между смертью Сталина и попыт­кой его развенчания троцкистом-расстригой Никитой Хрущевым произошли определенные изменения, которые позволяют заключить — выведение Сталина из игры было важнейшим успехом для Запада в ХВ, причем успехом, достигнутым в самом начале ХВ и определившим ее ход в существенно более выгод­ном для Запада варианте, чем это было при жизни Сталина. Уже 1953-1956 годы продемонстрирова­ли это со «стеклянной ясностью».

Этот отрезок времени весьма противоречив. С одной стороны, в 1953 году подошла к концу некая эпоха. Возникновение НАТО и рождение ФРГ, победа коммунис­тов в Китае и выход их армий к гра­нице французского Индокитая, окончание Корейской войны, за­пуск плана Робера Шумана по объ­единению Европы — все это, пишет Альфред Гроссер, автор исследова­ния об отношениях США и запад­ноевропейских стран, говорит об окончании определенного периода. Гроссер прав Я бы только добавил почему-то забытые им две совет­ские бомбы, атомную и водород­ную, и смерть Сталина. Необходи­мо также отметить происшедшее в 1953-1954 годах принципиальное изменение отношения США к ко­лониализму и антиколониальным движениям. До начала ХВ США однозначно выступали против ко­лониализма — он закрывал доступ на рынки колониальных империй бизнесу США. С началом ХВ и ак­тивизацией ТНК США стали весь­ма селективно относиться к антико­лониальным и вообще демократи­ческим движениям в Азии, Африке и Латинской Америке, подавляя их там, где они угрожали интересам американских ТНК. Иран и Гвате­мала — первый опыт такого рода. Несмотря на изменения, в течение нескольких лет повое скрывалось в уходящем старом и только в 1956 го­ду четко выявилось XX съездом КПСС (реконфигурация междуна­родных отношений), Суэцким кри­зисом и венгерскими событиями. Но к 1956 году прямая линия прочерчи­вается от ранней весны 1953-го.

Сразу же после смерти Сталина в Москве заговорили о возможнос­ти мирного сосуществования с За­падом. В ответ 16 апреля 1953 года, выступая перед представителями Американского общества редакто­ров газет, Эйзенхауэр призвал Кремль предъявить «конкретные свидетельства» того, что его новые хозяева порвали со сталинским на­следием. Два дня спустя Даллес позволил себе еще более жесткие заявления, предлагая перейти от сдерживания коммунизма к его от­брасыванию. В секретном отчете СНБ прямо говорилось о том, что советская заинтересованность в мире — обман и противостояние сохранится.

Показательно, что если СССР в 1953 году заговорил о возможности мирного сосуществования с США, то правящие круги США устами одного из сенатских комитетов возвестили о подходе, диаметрально противопо­ложном советскому: о невозможности и иллюзорности мирного сосущество­вания с коммунизмом. Прав автор работы об операции Split Стюарт Сти­вен, который считает, что в 1953 году СССР и США поменялись ролями: СССР если не совсем отказался от коминтерновской линии, то сущест­венно приглушил ее, а вот США по отношению к СССР стали проводить линию, аналогичную коминтернов­ской, но, естественно, с противопо­ложным знаком и противоположны­ми целями. «Американцы, — пишет он, — вознамерились осуществлять, только в обратном направлении, то, чем занимался старый довоенный Коминтерн, инспирировавший сабо­таж на Западе в попытках подорвать его институты. Многие полагали, как это сформулировал в 1953 году се­натский комитет по коммунистичес­кой агрессии, что «мирное сосущест­вование» является коммунистичес­ким мифом, который может быть осуществлен только путем полного отказа от нашего свободного образа жизни в пользу рабства под игом коммунизма, контролируемого Москвой». То есть налицо отноше­ние к СССР как не столько к госу­дарству, сколько к социальной систе­ме. СССР же постепенно переходил от активного воздействия на Запад как система на систему, стремился встроиться в нее в качестве государ­ства, все больше ведя себя не столько как антисистема, сколько как обыч­ное государство. А США, повторю, постепенно наращивали именно сис­темное воздействие на СССР. Своего полного раскрытия и успеха этот курс достигнет в 1980-е при Рейгане, однако его основы сформулированы в самом начале ХВ: в конце 1940-х — начале 1950-х годов. Формулирова­ние необходимости «окончательного решения» Западом советского вопро­са совпадает со смертью Сталина, по­сле которой советская верхушка ста­ла разворачиваться в сторону Запада. Правильно опасался вождь, что по­сле eго смерти империалисты обма­нут его соратников-наследников, «как котят», перейдя к активным действиям.

События 1953-1956 годов свиде­тельствуют именно об атом. Проис­ходит перевооружение Германии, в 1954 году ее принимают в НАТО, а в 1955-м официально прекращается оккупация ФРГ союзниками. Реаги­руя на явно конфронтационные дей­ствия Запада в 1953-1954 годах, 14 мая 1955-го СССР создает воен­но-политическую организацию со­циалистического содружества — Варшавский договор, и (типично хрущевская непоследовательность) уже на следующий день СССР под­писывает договор с бывшими союз­никами по антигитлеровской коали­ции о выводе советских войск из Ав­стрии в обмен на ее нейтралитет в противостоянии СССР-Запад. «В одностороннем порядке, — пишет по этому поводу Мартиросян, — был от­дан важнейший стратегический плацдарм в Центральной Европе! Да и австрийцы были настроены к при­сутствию наших гарнизонов вполне благожелательно, куда лучше нем­цев и венгров, ни провокаций, ни демонстраций не устраивали». Не луч­шим образом пытался набрать «международные очки» Хрущев, чтобы зафиксировать свое отличие от Сталина: в сентябре 1955-го — еще одна ошибка в ведении ХВ. Во время визита канцлера ФРГ Конра­да Аденауэра СССР признал ФРГ, причем Хрущев сделал это в одно­стороннем порядке, без признания Западом ГДР, без его согласия на со­ветские предложения по Берлину. Вину за разрыв СССР с Югослави­ей Хрущев полностью возложил на Сталина, то есть на СССР

Сразу же после снятия Никиты Хрущева со всех должностей в октя­бре 1964 года по Москве пошла гу­лять стилизованная под Пушкина «Сказка» — анонимная поэма, в ко­торой остроумно и довольно систем­но описывались хрущевское правле­ние, внутренняя и внешняя полити­ка «царя Никиты». Думаю, распрост­ранял ее, скорее всего, КГБ — нужно было высмеять снятого первосека, над которым и так потихоньку по­смеивались. В дом пятую (полусле­пую, на папиросной бумаге) маши­нописную копию принес мой отец; ему по дружбе дал почитать кто-то из партийного начальства (что весь­ма показательно) завода, на котором он работал. О примирении с Юго­славией там было рассказано так:

 

Еще одной линией отхода от сталин­ской внешней политики стало рез­кое изменение при Хрущеве пози­ции СССР по отношению к третье­му миру, к так называемым развива­ющимся (читай: слаборазвитым) странам. Сталин весьма умеренно тратил средства на поддержку анти­империалистических движений в странах Азии, Африки и Латинской Америки, предпочитая точечные воздействия и акции целевого на­значения. С приходом Хрущева этот курс меняется. Бывший троцкист Хрущев в духе «мировой револю­ции» начинает интенсивно помогать освобождающимся странам Азии и Африки, пытаясь подтолкнуть их к антиимпериалистической борьбе, щедро предоставляет им кредиты, например, 135 миллионов долларов только на строительство одного ме­таллургического комплекса в Индии в 1955 году. И это при том, что лиш­них денег даже на собственные нуж­ды у СССР не было. Вспоминаю злую карикатуру на Хрущева из од­ного американского журнала: Хру­щев в рваной майке и дырявых тру­сах с куском колбасы в одной руке и «Калашниковым» — в другой; кругом бегают доходящие ему до колен дистрофичные африканцы, восточноазиаты, латиноамериканцы; над голо­вой Хрущева — пузырь, в котором фраза: «Ну, кому еще помочь?»

На все это можно возразить, что после Бандунгской конференции лидеров стран Азии и Африки (1955 год) и создания Движения не­присоединения роль и значение аф­ро-азиатского мира выросли, тем более в условиях ХВ. Все так. Но, во-первых, в заключительном доку­менте Бандунгской конференции, осудившем колониализм, ни слова не говорилось ни об СССР, ни о соцсистеме в целом «Неприсоединенцы» были прагматиками, глав­ное — получить помощь, а от кого — не важно; можно сказать «спасибо», а можно — thank you. Во-вторых, по­мощь может быть разной — массив­ной, рассчитанной на внешний эф­фект и бестолковой, а может быть точечной, целевой, но весьма эф­фективной (по проговоренному Александром Зиновьевым принци­пу «как иголкой убить слона») Тем более что действия США (сверже­ние правительств Мосаддыка в Иране в 1953-м и Хакобо Арбенса Гусмана в Гватемале в 1954-м), Франции (колониальная война в Индокитае, а затем в Алжире), Ве­ликобритании (подавление восста­ния в Малайе, Суэцкий кризис) со­здавали хороший фон именно для точечной помощи, для целевого воз­действия, на которое, по-видимому, не хватило геополитического и сис­темного ума, да и троцкистская ре­волюционная закваска помешала.

Политика Хряка (так назвал Хрущева в «Зияющих высотах» Зиновьев) по отношению к третье­му миру в «Сказке» характеризо­валась тоже точно:

 

Перед нами точное указание на от­ход от сталинской политики по от­ношению к «экзотическим» странам.

В 1956 году на XX съезде КПСС курс на мирное сосуществование с Западом становится официальной внешнеполитической доктриной СССР. Когда-то, в 1953-м, Хрущев подверг критике предложение подоб­ного рода, выдвинутое Маленковым, а в 1956-м он присвоил себе его ав­торство. Провозглашение курса на мирное сосуществование совпало с развенчанием культа личности Ста­лина, с отказом номенклатуры от ста­линского наследия и началом превра­щения ее сначала в квазикласс, а за­тем — посредством горбачевщины и ельцинщины — в класс пусть уродли­вый, с полукриминальным мурлом, но класс. И вехой, переломным мо­ментом на этом пути стали «номенк­латурные сатурналии» XX съезда.

При этом номенклатура «отпуска­ла» себя не только внутри страны, но и вне ее и во времена горбачевщины получила «вольную» по всем статьям. Конечно же, такого варианта Хрущев не хотел, за такое он бы «показал кузькину мать» и «сгноил» бы. Одна­ко Крот Истории роет медленно, и он рыл три десятка лет. Но начался про­цесс внутреннего и внешнего измене­ния системы в середине 1950-х годов, именно тогда начал тикать часовой
механизм бомбы замедленного дейст­вия, которую так и не обезвредили. Причем внутренние изменения сти­мулировали внешние, а изменения отношений с Западом, интеграция в мировой рынок (внутренние сталин­ские идеи альтернативного «общего рынка», борьбы с долларом, по сути, были похерены), в капиталистичес­кую систему еще более подхлестыва­ли развитие объекта изменений в том направлении, куда его окончательно завел ставропольский деятель с ха­рактерными прозвищами.