Выходит, ювенальная юстиция опасна. Чем же?

Ювенальная юстиция — тема больная и острая, пожалуй, для любого вменяемого гражданина России. Мне тоже есть что сказать об этом. Чтобы не растекаться мыслию по древу, сформулирую свою позицию в виде нескольких тезисов, с которыми, может быть, согласятся далеко не все.

Начну с того, что идеологический принцип, на котором основана сама концепция ювенальной юстиции, на мой взгляд, таков: государство способно позаботиться о детях лучше, нежели их родители. Отсюда вывод: нерадивых родителей оно может терпеть, если они на чем-то не пойманы, — но отношение к ним строится по известной формуле: «то, что вы пока на свободе — это не ваша заслуга, а наша недоработка».

Выходит, ювенальная юстиция опасна. Чем же?

Тем, что она стремится к экспансии, как и всякий бюрократический институт. Стремится засосать в свои жернова как можно больше детей, формально прикрываясь стремлением их «спасти».

Тем, что она никому не подотчетна. В европейских странах она находится как бы в скорлупе, не подчиняясь никаким государственным органам. Воздействовать на нее можно только очень жесткой, упорной политической волей. Так и задумаешься невольно — может, и хорошо, что у нас, в России, трудно представить систему правосудия, независимую от внешнего воздействия? И нужен ли нам бесчеловечный суд, на который вовсе нет никакой управы?

Тем, что она не может быть милосердной. Поясню: когда речь идет об обычной юстиции, обычном праве — гражданском или уголовном, то там есть преступник и есть жертва, есть истец и ответчик. Есть к кому проявить милосердие. Ювенальная юстиция — дело иное. Она по определению исходит из интересов ребенка, как она их понимает. Позиция эта выглядит, мягко говоря, двойственной. С одной стороны, с точки зрения ювенального суда, проявить по отношению к ребенку милосердие — значит отобрать его у родителей-«монстров» и поместить в приют или приемную семью. С другой стороны, малолетний правонарушитель — не преступник, а ребенок. А раз он не воспринимается как преступник — то и помилования, амнистии в отношении к нему быть не может. Ювенальная юстиция как бы строится на том, что она сама по себе — воплощенная добродетель, а значит, все ее решения автоматически объявляются милосердными и пересмотру не подлежат, — хотя на самом деле выходит так, что как раз подлинного милосердия в ней меньше всего.

Нравственность отличается тем, что ее нельзя возводить в закон. Как только закон начинают распространять  до границ нравственности (и поверх них) — нравственность перестает быть сама собой и превращается в принуждение, в репрессии. Стало быть, если государство присваивает себе право вмешиваться в жизнь семьи, то тем самым оно отучает людей от нравственного поведения, в том числе и по отношению к своим детям. В самом деле: зачем о них заботиться, если есть государство? Зачем их вообще рожать? Чтобы их отобрала ювенальная юстиция? В итоге мы получаем еще один инструмент разрушения традиционных ценностей, которые вроде бы так рьяно пытаемся сохранить.
Складывается ощущение, что введение ювенальной юстиции — это всего лишь способ закрыть глаза на реальную проблему. Логика чиновника проста: вот есть проблема, давайте создадим орган, призванный ее решить, вбухаем в него побольше денег, ведь деньги решают всё, и тем самым умоем руки. Кстати, если у нас-таки сформируется ювенальная юстиция, то, конечно же, сразу начнется процесс обмена опытом с западными ювенальщиками — то есть, проще говоря, насаждение их опыта у нас. Поэтому разговоры о том, что наша ювенальная юстиция вовсе не станет копировать европейский опыт, неубедительны. Еще как станет!

Чиновничье мышление не видит всей сложности проблемы, не видит никаких иных путей ее решения, кроме административных. А самый простой административный путь — силовой. То есть взять и отобрать. В таком случае под угрозой оказываются все российские семьи, живущие бедно.

Но ведь нельзя отбирать детей из-за бедности родителей. Это позор! Если родители — нормальные люди: не алкоголики, не наркоманы, если они психически здоровы, то государство обязано обеспечить им условия, достаточные для содержания семьи. Пусть это будет не уровень среднего класса, но хотя бы элементарные условия существования. Между прочим, это нашим действующим правом гарантировано. И нечего говорить, что на это нет средств: на многолетнее содержание отобранного ребенка в детдоме будет потрачено гораздо больше денег, чем на создание его семье нормальных для жизни условий.

А если взглянуть шире, то вопрос введения или невведения ювенальной юстиции, в том виде, в котором она у нас лоббируется, — это, в первую очередь, мировоззренческий вопрос. Идеи ювенальной юстиции фундаментально противоречат нашему национальному, православному мировоззрению, так как основаны на вмешательстве в семью, а не на ее укреплении. Ювенальная юстиция несовместима с нашей культурой, моралью, религией. Именно поэтому она и лоббируется, чтобы погубить нас на корню. Это таран, который направлен на разрушение остатков наших культурно-нравственных традиций.

Итак, если принять во внимание все сказанное, — так ли необходима для защиты детей ювенальная юстиция? Да, есть огромное количество случаев, когда детей нужно защищать от их родителей. Но разве нельзя делать это и в рамках существующей системы? Не спорю, система далеко не идеальна, и ее нужно совершенствовать. Искренне не понимаю, почему «обычное» правосудие не способно справиться с этой проблемой. Зачем судить малолетних преступников каким-то особым судом? Они же не сидят во взрослых тюрьмах. Нынче говорят, что судить их нужно с участием психолога, — так а почему бы не организовать это в рамках существующей судебной практики?

Ну хорошо, могут меня спросить, отказываемся от ювенальной юстиции — а что взамен? Кто и как будет решать проблему неблагополучных семей?

Заниматься попечением  о детях могут общественные организации. Существует же идея как-то объединить деятельность всех инстанций, занимающихся проблемами детей, и она кажется вполне рациональной. Объединение это возможно, наверняка, и без всякой ювенальной юстиции. Кроме того, у нас в регионах много общественных правозащитных организаций — не политической ориентации, не защитников Ходорковского и Лебедева, а таких, которые защищают простых людей. Их силы и можно было бы использовать в интересах детей. Вот конкретный пример — я знаю ребят из Челябинской области, которые занимались попечением о детских домах, а потом поняли: гораздо эффективнее помогать неблагополучным семьям, предотвращая лишение родительских прав, то есть оставляя детей в семье. Оказалось, это требует куда меньше средств: ведь не надо содержать колоссальную инфраструктуру. Основной показатель для них —  сокращение числа отобранных детей. В этом принципиальное отличие такой практики от деятельности чиновников: если учреждение «кормится» на отобрании детей, то бесполезно ждать от этих чиновников, что они станут заниматься профилактикой, помогая семьям.

То, как сейчас строятся отношения, во-первых, семьи и государства и, во-вторых, внутрисемейные отношения, абсолютно несовместимо с христианским пониманием семьи. Поэтому, безусловно, Церковь должна заявить свою позицию, ведь она имеет огромное влияние как на общественное настроение, так и на взгляды многих представителей российской политической элиты. При этом, мне кажется, позиция Церкви не должна быть императивной, не должна свестись к сотрясанию воздуха. Вместо гневных слов нужен четкий мировоззренческий анализ сути ювенальной юстиции. Нужны конкретные предложения, что можно противопоставить этой системе. Возможно, формировать эти предложения нужно через светские структуры, связанные с Церковью, через православную общественность. И тогда, может быть, общество поймет, что недопустимо проводить эксперименты на живых людях, на детях.