В это время быстрыми шагами перед расступившимися депутатами и чиновниками, в генеральской кепке, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел мэр Лужков.
- Президент сейчас будет, - сказал мэр, - я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Президент удостоил собрать нас и представителей бизнеса, - сказал мэр Лужков. - Оттуда польются миллионы (он указал в сторону Белого Дома), а наше дело выставить людей и не щадить себя... Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними чиновниками, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: "согласен", другой для разнообразия: "и я того же мнения", и т. д.
Было велено Цою писать постановление московского правительства о том, что начальники жертвуют по десять москвичей с тысячи и полное пожарное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое-кого под руку и разговаривая.
- Президент! Президент! - вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной чиновников, президент прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Алексей стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи президента. Он понял только, по тому, что он слышал, что президент говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское правительство. Президенту отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении.
- Господа! - сказал дрогнувший голос президента; толпа зашелестила и опять затихла, и Алексей ясно услыхал столь приятно-человеческий и тронутый голос Дмитрия Анатольевича, который говорил: - Никогда я не сомневался в усердии русского чиновничества.
Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать - время всего дороже...
Президент замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
- Да, всего дороже... президентское слово, - рыдая, говорил сзади голос Артура Николаевича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по-своему.
Из залы чиновников и депутатов президент прошел в залу деловых людей. Он пробыл там около десяти минут. Алексей в числе других увидал президента, выходящего из залы бизнесменов со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, президент только что начал речь бизнесменам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Алексей увидал президента, он выходил, сопутствуемый двумя бизнесменами. Один был знаком Алексею, взъерошенный и весь в желтом торговец мобильными телефонами, другой - голова, с худым, узким и заросшим лагерной щетиной лицом в интеллигентских очках. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но желтый ретейлер рыдал, как ребенок, и все твердил:
- И жизнь и имущество возьми, Дмитрий Анатольевич!
Алексей не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь в защиту 31-й статьи Конституции; он искал случая загладить это. Узнав, что депутат Платонов жертвует своими студентами МГУ, Чадаев тут же объявил мэру Лужкову что он отдает своих подчиненых и два огнетушителя.
Старик Батурин без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Митволя и сам поехал записываться добровольцем на тушение пожаров.
На другой день президент уехал. Все собранные чиновники сняли пиджаки, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания подчиненным о сборе средств, и удивлялись тому, что они наделали.
Комментарии