Юлия Латынина о дыме отечества

Большая часть передачи, естественно, будет посвящена дыму отечества, который на этот раз не сладок и не приятен и с большим содержанием нехороших веществ. Знаете, где не сгорело ни одного человека и ни одной постройки этим летом? Шатурский район Московской области, т.е. то место, где находятся осушенные торфяники, место, которое горит каждый год и которое самое страшное место в смысле возгораний.

Знаете, почему там не сгорело ни одной постройки, не говоря уже о людях? Потому что у него есть глава района Андрей Келлер, который объявил чрезвычайное положение. Знаете, с какого времени? С 22 июня. Там с 22 июня пожарный штаб, планерки утром и вечером. Там даже зимой был штаб, не штаб, а в таком редуцированном виде был дежурный по штабу.

С апреля у них был 1051 пожар, очаги возгораний в среднем составляли 20-26 гектаров. На сегодняшний момент, на тот, когда я эти данные читала в «Новой газете», было 18 очагов возгораний. Причем это очень подвижная цифра, потому что бывает так, что утром в Шатуре пять очагов пожара, а вечером 17. Тушат. Причем Андрей Келлер, глава Шатурского района не отказывался, как губернатор Шанцев, от помощи со стороны, а еще в апреле кричал: «Да-да, нам всего сюда больше, горим, дайте, пожалуйста».

Это к вопросу о том, что в современном мире любая природная катастрофа является социальной, а не природной. Это верно даже относительно землетрясений. Я в прошлой передаче приводила пример, когда землетрясение магнитудой 7,1 на Гаити унесло жизни 250 тысяч человек, а землетрясение магнитудой, по-моему, 8,6 (т.е. по силе толчка это в 501 раз больше) в Чили спустя два месяца унесло жизни буквально нескольких сот человек. Т.е. это касается даже землетрясений. Тем более это касается пожаров, которые бедствия справедливо прогнозируемые.

Теперь какой ответ в России на пожары. Исключением является Шатурский район, глава которого Андрей Келлер, на мой взгляд, должен занять пост главы, как минимум, Рослесхоза. Кстати, глава Рослесхоза г-н Савинов за это время ни разу не появился на экране. Вот нет его. А глава московского Рослесхоза, как я понимаю, просто в отпуске. Всё нормально, тушат – почему бы человек не быть в отпуске?

Так вот среди того, как отреагировало правительство, на мой взгляд, самой замечательной мерой является запрет на вывоз зерна, который будет введен с 15 августа и официально мотивирован необходимостью обеспечить страну зерном. Этот запрет вызывает массу вопросов, потому что Россия в этом году, по прогнозам, соберет 75 млн. тонн зерна. В прошлом году она собрала 90. При этом на экспорт у нас идет где-то 17 тонн. А по официальным данным, у нас в интервенционном фонде находится 21 млн. тонн.

Собственно, когда интервенционный фонд создавался, он на это и задумывался. Говорилось: вот будет неурожай, поэтому у государства будет запас, чтобы выравнивать цены. Т.е. вместе с интервенционным фондом нынешний урожай перекрывает даже прошлогодний, удовлетворяет все потребности России, особенно если учесть, что засуха приводит к забою скота и, соответственно, уменьшению потребления фуражного зерна. И не совсем понятно, причем тут продовольственная безопасность.

Есть другой вариант, что надо снизить цены на хлеб для бабушек. Цены на хлеб для бабушек снизить не получится, потому что цена будет зависеть от мировой цены, а мировая цена уже на 10% скакнула после российского объявления. И бабушки будут покупать хлеб по тем ценам, по которым хлебокомбинаты будут закупать муку.

Второй момент – фермеры. Российские фермеры просто разорятся. Если сельское хозяйство России в последние годы переживало подъем, то это просто такой осиновый кол в российское сельское хозяйство, потому что фермер, который мог надеяться скомпенсировать свои убытки в связи с неурожаем на высокой цене сейчас будет вынужден распродавать зерно по дешевке. Соответственно, возникает вопрос – кто тот бенефициар?..

Если российский фермер разоряется, он сейчас физически не сможет вернуть кредиты, которые он брал на горючку, на посевную. Если российская бабушка остается в том же положении, с теми же ценами, если продовольственная безопасность России обеспечена всяко. Она обеспечена, даже если в интервенционном фонде на самом деле на 21 млн. тонн, как утверждают официальные власти, а 9, как говорит президент Агропромсоюза Иван Оболенцев. Т.е. остальные, видимо, просто куда-то делись или разворованы.

Я могу сказать, кто тот бенефициар и ради кого принято это решение. Оно принято ради компании Glencore, иностранной компании, зернового нефтетрейдера. Я совершенно не боюсь иска насчет клеветы и всего прочего по одной единственной причине. За день до запрещения компания Glencore, в лице своего представителя Юрия Огнева, сама заявила, что ей это надо.

Цитирую г-на Огнева дословно: «Экспортеры сейчас попали в непростую ситуацию, когда они законтрактовались по одной цене, а внутренняя цена выросла резко. Соответственно, выполнять контракты становится невозможным, потому что выполнение их идет себе в убыток… Запрет на экспорт помог бы экспортерам избежать штрафов, так как это был бы форс-мажор». В переводе на русский матерный, компания Glencore заколебалась платить большие деньги русским фермерам, поэтому ей выгодно, если русские фермеры разорятся, а ее российское правительство избавит от обязательств. Что и было сделано.

У нас только что выступал вице-премьер Игорь Шувалов. Он сказал две замечательные фразы. Фраза первая: «В правительство в последнее время было много обращений». Это по поводу запрета экспорта зерна. Господин Шувалов, кто обращался? Неужели домохозяйки? Или неужели фермеры просили запретить вывозить зерно, чтобы они не могли вернуть кредиты и обанкротились?

И вторую фразу сказал г-н Шувалов: «После этого, – если выяснится, что с зерном всё нормально и закупятся, – надо будет открыть возможности для экспорта незамедлительно». В переводе – когда за гроши Glencore и другие иностранные трейдеры скупят всё зерно внутри России, им будет позволено его экспортировать.

Я еще раз возвращаюсь к истории с интервенционным фондом, который, напомню, формально был создан ровно для того, чтобы государство имело возможность закупить в случае избытка, продать в случае недостатка. Как только фонд был создан, первые торги, которые были проведены, были проведены в ноябре. Что значит в ноябре? Они были проведены тогда, когда все фермеры продали урожай перекупщикам. Т.е. он уже тогда заведомо служил для той же самой коррупционной цели.

Потому что получилось, что фермеры продавали урожай перекупщикам, когда фонда не было и когда зерно продавалось по дешевке. А потом перекупщики впарили его государству по определенной высокой цене. Даже та формальная причина, по которой создавался интервенционный фонд – чтобы выровнять цены, – она сейчас вдруг в России отменена. И получается та же история – Россия, российское правительство, пользуясь засухой как предлогом, действует в пользу спекулянтов, для того чтобы полностью разорить российское сельское хозяйство.

Станислав Белковский удачно назвал это экономикой роз – распил, откат, занос. Не может система реагировать другим образом на вызовы. Я процитировала фразу «продавать в случае недостатка, закупать в случае избытка». Я не случайно ее процитировала. Дело в том, что подобный интервенционный фонд был создан во время реформ китайского реформатора по имени Ван Аньши, в середине 11 века, такая помесь Ленина с Бисмарком, китайский вариант квазисоциализма. И тогда как раз под этим предлогом и было создано государственное ведомство, которое занималось выравниванием цен.

У господина Ван Аньши был идеологический противник, которого звали Суши, который, кстати, был начальником китайского ведомства наказаний, такой странный либерал, который по совместительству начальствовал над китайским КГБ. Его, наверное, большинство моих слушателей хорошо знают, я надеюсь, потому что у Су Ши было еще одно имя, псевдоним, он более известен как Су Дунпо, это один из величайших китайских поэтов.

Так вот когда создавалось это самое ведомство выравнивания с целью продавать в случае недостатка, покупать в случае избытка, Су Ши по этому поводу не как поэт, а как Адам Смит китайский написал замечательные строки о том, как на самом деле будет функционировать это ведомство. Он сказал, что оно будет функционировать ровно наоборот, что чиновники будут играть с ценами, и в результате бедняки останутся ни с чем, а прибыли чиновников не сочтешь.

Удивительно, что то, что происходило в 11 веке в Китае, происходит совершенно спокойно у нас на глазах в России. Причем надо сказать, что в 11 веке в Китае еще не было иностранных экспортеров и компании Glencore, поэтому на эту тему у меня цитаты из Су Ши для вас нет.

Это очень интересный тип реакции системы, который был продемонстрирован с зерном. Он мне напомнил одну замечательную историю, закон, который был впервые сформулирован Уильямом Россом Эшби, это один из основоположников кибернетики, называется он закон необходимого разнообразия (The law of requisite variety). И гласит он, что для того, чтобы система хорошо управлялась, управляющая система должна иметь больше разнообразия, чем управляемая.

Это великий закон, из которого следует очень много следствий. Например, этот закон объясняет, почему «демшиза» не способна придти к власти. Потому что на все вопросы в действительности у «демшизы» очень простой ответ – виновато всегда государство. Вот если предполагаемые убийцы Политковской сидят на скамье подсудимых, значит, они не виноваты. Вот если Френкеля посадили за то, что он убил Козлова, значит, он его не убивал. Вот если государство говорит, что в метро взорвалась Мариам Шарипова, значит, ее туда проклятая ФСБ подвела и взорвала.

Я с ужасом смотрю, что на следующей неделе начинается процесс ознакомления с делом об убийстве Маркелова и Бабуровой, будут знакомиться с делом адвокаты Тихонова и Хасис. Я с ужасом ожидаю, какую кампанию начнет в том числе и «демшиза», используемая «демшиза» по поводу того, как бедные Тихонов и Хасис никого не убивали, поскольку раз они сидят на скамье подсудимых, значит, они не виноваты.

Это к слову, что такие маргинальные движения, они не способны выстраивать сложные управленческие системы, потому что у них очень небольшое количество уровней разнообразия. Они не знают, что делать с ваххабитами на Кавказе, поскольку они не подозревают, что на Кавказе существуют ваххабиты. Они считают, что дома взрывает ФСБ, а ваххабиты – это просто такие люди, которые молятся немножко по-другому и иногда, оттого что их очень преследуют менты, они убивают ментов.

Но другое следствие закона необходимого разнообразия связано с тем, как функционирует путинская система. И достаточно хорошо видно, что она функционирует, не потому что она наделена необходимым разнообразием, а просто потому что у системы мало кризисов и мало вызовов. Как только вызов случается – будь это теракт, будь это антифашисты, которые громят здание администрации в Химках, или будь это пожар, – система физически не способна на это реагировать нужным ей способом.

Рассмотрим, как устроена эта система относительно пожаров. Первое – 2007 год, принимается лесной кодекс, который снимает с государства функцию защиты и охраны лесов, потому что, пользуясь замечательной формулировкой Станислава Белковского, все невзяткоемкие функции государства в этой стране не выживают. Все специалисты предупреждают, что при первом же сухом лете всё сгорит к чертовой матери. Администрация президента Путина – Собянин был тогда главой администрации – пропихивает кодекс через Думу. Это 2007 год.

2010-й. Начинается жаркое лето. Я должна сказать, что я услыхала о том, что лето будет необычайно жарким в феврале 2010 года от Патрика Майклса. Это один из крупнейших западных климатологов, автор книги «Climate of extremes». Кстати, это противник теории глобального потепления.

Просто г-н Майклс, основываясь на климатологических моделях – мы с ним беседовали в Институте Катона в Вашингтоне, – предупреждал всех, что летом будет очень жарко. Наверное, если это знал г-н Майклс, это должны были знать и наши климатологи. Тем более что вообще-то холодная зима, которая у нас была, обычно обозначает жаркое лето.

И вот наступает жаркое лето. С 22 июня в Шатурском районе глава района Андрей Келлер вводит чрезвычайное положение, а Владимир Владимирович у нас в это время на трехколесном мотоцикле ездит общаться с байкерами, поет вместе с горе-шпионами «С чего начинается родина».

Система устроена так, что за исключением отдельных мест – например, Шатурского района – большинство людей не предполагают, что им надо на что-то реагировать, если президент ни на что не реагирует. И даже когда уже начинает гореть, то на вопрос «нужна ли вам помощь», губернатор Нижегородской области г-н Шанцев отвечает: «Нет, не нужна». Хотя именно в этот момент у него горит Выксунский район, горит у него уже всё. Это тоже примета системы.

По этому поводу я хочу рассказать замечательную историю. Я ее очень часто рассказываю, она мне очень нравится, она очень системная и глубокая. Это история про то, что когда Писарро завоевывал Империю инков со 160-ю людьми, то начальники регионов, через которые он шел, они боялись докладывать, что тут идут какие-то непонятные люди завоевывать Империю инков. Они докладывали, что тут идут хорошие ребята поклониться Атаульпе. Они дошли, как известно, до Атаульпы и взяли его в заложники.

Это оказалась единственная империя в мире, которая была завоевана с помощью теракта. Так вот Империю инков погубило даже не столько отсутствие огнестрельного оружия, сколько глобальная бюрократия, следствием которой, кстати, было отсутствие прогресса и отсутствие, в частности, огнестрельного оружия.

У г-на Шанцева был приблизительно тот же ответ, как у касиков, которые сообщали о продвижении Писарро. Пока г-н Шанцев рапортует, что у него всё нормально, в Нижегородской области, в Рязани уже всё горит. В деревне Барковка, например, просят: «Пришлите нам пожарную машину». Им говорят: «Не надо вам пожарной машины».

У нас тот же Шувалов возмущался, что народ не проявляет инициативы. Неправда, народ в той же деревне Барковка проявил инициативу.

Он стал сам валить деревья, которые окружали деревню. Вот тут появились прокуратура и милиция, сказали, что если народ будет пытаться защититься от огня без позволения начальства, то он будет посажен. Работы прекратились. Через два дня деревня сгорела дотла.

Такая же история была с блогером Top-lap по имени Александр, того самого автора знаменитой «Рынды», который пошел к собственному главе района, потребовал, чтобы в деревне выкопали пожарные пруды. Ему сказали: «Нет, не положено». Тогда он сказал: «Я сам выкопаю». Ему сказали: «Тогда мы тебя посадим». Он сказал: «Тогда я выкопаю на своей земле». Ему глава района ответил: «Нет, это водная преграда, ты не имеешь права». Вот это тоже такая уникальная часть этой системы.

Опять же отойду в сторону. Есть в корпорациях американская модель контроля за качеством, которая заключается в том, что есть отдел по контролю за качеством. Есть японская модель контроля за качеством, которая заключается в том, что за качество отвечает каждый рабочий. И когда американские менеджеры принялись изучать японский опыт, они были потрясены, что, в сущности, каждый рабочий имеет право остановить конвейер. Они говорили: «Как это так? Для этого нужен специально выделенный человек». Две разные модели – американская и японская, когда контролирует кто-то со стороны или когда контролируют всем миром.

У нас российская модель, вернее путинская в настоящий момент, заключается в том, что отдел контроля со стороны не работает, он занят тем, что пилит и заносит. А если общество пытается контролировать само, ему говорят: «Нет, парни, мы сейчас вас посадим, это антиобщественная активность».

Это ровно то, что у нас происходит в Химках, когда местная власть, вместо того чтобы прислушиваться к обществу, которое протестует против коррупционного проекта провода дороги через Химкинский лес, проекта, который противоречит всему, в том числе подписанной нами же самими конвенции о водно-болотных угодьях.

С одной стороны, государство не выполняет своей задачи защиты людей. С другой стороны, как только люди пытаются защититься сами, государство им говорит: «Нет, нельзя», – и тут же Евгению Чирикову, заламывая руки, тащат куда-то и арестовывают. Что происходит? Государство не только ничего не делает в этот момент, но и не позволяет людям спасаться.

Допустим, деревня Моховое. В нее приезжают три пожарные машины, одна тушит огонь, две другие стоят рядом и смотрят. В деревне Моховое люди спасаются из горящей деревни пешком. Кто-то запрыгивает на грузовик, но в основном люди бегут по горящему лесу. Никакой эвакуации не организовано. Это немыслимая ситуация на Западе. Очень часто сейчас говорят, что на Западе тоже очень много горит. Неправда. На Западе горят леса, с этим, действительно, ничего нельзя поделать. На Западе горят, как в Шатуре. На Западе сгорают либо постройки, либо – в крайнем случае – пожарные. Ситуации, чтобы люди сгорели, потому что не организована их эвакуация, на Западе можно пересчитать по пальцам, и это абсолютное ЧП.

И в том же Моховом те самые две пожарные машины, которые ничего не делали и уехали, это с одной стороны. А с другой стороны, в Моховое приехала из соседнего района «Скорая помощь». И фельдшер «Скорой помощи» Марина Камалова, она ехала, потому что сказали, что в Моховом осталась бабушка. Она рассказывает, как они ехали. Вы представьте себе, они на старенькой «Скорой» ехали в горящую деревню по горящему лесу. И фельдшер говорит, что «мы понимали, что если сейчас старенькая «Скорая» остановится, то мы сгорим к чертовой матери». И они поехали туда за бабушкой. И они нашли трех бабушек, которые метались по улицам. И они трех бабушек спасли.

Я хочу, чтобы вы запомнили это имя – Марина Камалова – и представили себе эту «Скорую помощь», которая могла сказать: «Да ладно, потом поедем, пожар кончится, и мы поедем». Героизм одних в России – это всегда бездействие других. Две пожарных машины просто так уехали. А старенькая «Скорая помощь» ехала по горящему лесу.

На прошлой неделе в тушении пожаров наступает перелом, потому что это узнает Путин. Путин начинает не петь со шпионами, а заниматься пожарами. Он приезжает в Выксу. Хочется надеяться, что с этого момента система работает. Потому что, в принципе, у нас же вертикаль власти. И даже если у нас до этого момента система не работала, уж сейчас-то она должна начать работать.

И нам, действительно, показывают замечательную картинку о том, как Путин общается с народом, как он обещает по два миллиона, еще миллион. Только звук у народа выключен. А потом мы видим, что картинка была несколько другая. Потому что на самом деле народ, реально обездоленные люди, к которым приехали председатель правительства, начали с того, что они кричали «это правительство в отставку». И они кричали многое другое, включая то, что «о нас никто не заботится».

И если вы внимательно посмотрите, что потом происходило с визитами Путина к пострадавшим, то после этого Путин не появляется в пострадавших регионах. Он сначала проводит совещание по селектору. Потом пострадавших жителей привозят. Но уже не Путин отправляется в регион, а их привозят куда-то. Причем их привозят не в Кремль, их привозят не в резиденцию Путина. Если вы помните, картинка была какая-то странная, они сидели за какими-то школьными партами. Т.е. такое фальшивое впечатление исключительной аскетичности нашей власти. Куда-то этих отобранных людей согнали, чтобы они, не дай бог, не кричали в лицо Путину того, что кричали в Выксе.

А потом Путин приезжает в Воронеж. Он приезжает в больницу № 8. А это та самая больница, рядом с которой расположен сгоревший поселок Масловка. Масловка сгорела дотла. Пожарные объясняли ее жителям, что они не будут ее тушить, потому что у них распоряжение тушить больницу. И местное воронежское начальство устраивает шоу. Потому что, во-первых, они проводят в Масловку асфальтовую дорогу. Представляете себе этот свежеположенный на дымящееся пепелище асфальт.

Но Путин вообще не едет в Масловку. Путин приезжает только в эту самую спасенную больницу. И там разгоняют добровольцев, которые тушат пожар, а на место этого надувают, как потемкинские деревни… У нас раньше были потемкинские деревни, а теперь есть потемкинское тушение. Туда привозят ФСБшников, туда привозят какую-то «Молодую гвардию» – в общем, всё, что надо, каждой твари по паре. Образуется вот такое шоу. Всё хорошо, Путин уезжает. Понятно, что это было организовано с самого верха, команда была. Потому что не хотели, чтобы Путин попадал в такое же положение, как в Выксе.

Т.е. оказывается, что даже при присутствии Путина система не очень работает. Я вижу то, что показывают по телевизору, и вижу, как это комментируют. Вижу, например, что «нашисты» заявляют 4 августа, что они поедут спасать деревню Требухино. Деревня сгорела 31 июля. «Единая Россия» на сайте своего воронежского отделения размещает снятую два года назад и переделанную с помощью «Фотошопа» фотографию, на которой якобы «ЕдРо» борется с пожаром.

Нам говорят, что будут немедленно выделены деньги пострадавшим, что проведут веб-камеры и Путин лично будет смотреть, как ведется строительство. Я из личных разговоров знаю, что тут же нагрузили олигархов в добровольно-принудительном порядке – стройте, мол. И это еще не самое страшное. А самое страшное, что к этим олигархам тут же пришли местные власти и сказали: «Ребята, вам не надо самим строить, вы нам денег дайте и уйдите». Т.е. вот здесь мне по телевизору впаривают про веб-камеры, а в частном порядке я знаю, что местные власти до того заворовались, что они в этой не могут даже ничего сказать, только как «вы нам денег дайте и уйдите». Ребята, что мне веб-камеры?

Грузия после 2008 года меньше, чем за год, построила для всех своих беженцев, это больше 20 тысяч человек, дома ценой 25 тысяч долларов. Это, кстати, приблизительно втрое меньше на одного человека, чем мы сейчас потратили в Южной Осетии. Мы в Южной Осетии, кажется, уже почти миллиард долларов потратили, государственных. Учитывая, что там осталось тысяч 15 человек, получается где-то 75 тысяч долларов на одного человека. Почему-то за эти деньги мало чего сделано. В Грузии за 25 тысяч долларов всё обустроили. Разве там были веб-камеры? И вообще, зачем веб-камеры? Самый интересный вопрос не то, будет ли это построено, а то, за сколько это построят. Сколько денег это будет стоить? Веб-камеры на этот вопрос не отвечают.

Мы видим, что система по-прежнему не функционирует. Над Москвой стоит смог, московские морги переполнены. Лужков даже не вернулся из отпуска. Система продолжает выделять 9 млрд. рублей на чистую воду, переименовывать милицию в полицию. Здорово, ребята, давайте лучше не милицию в полицию переименуем, а сразу, как кто-то пошутил в блогах, ВАЗ переименуем в БМВ, те же самые три буквы. И тремя буквами всё это накроется.

Путину настолько важна ситуация с пожарами, что он впервые в жизни лично отвечает блогеру, который написал – «верните мне мою рынду». «Рынду вашу можете получить незамедлительно», – отвечает Путин. Но дело же не в рынде. Дело в той системе тушения пожаров, которую нельзя вернуть. Дело в прудах, которые засыпаны в этой несчастной деревне, где висела рында. А на месте прудов построены дачи. Дело в пожарной машине, которая там была и которой теперь нет.

Что Путин отвечает в своем ответе блогеру? Он говорит: «Я дышу тем же воздухом, что и вы». Ребята, может, мы скинемся Путину на очиститель? А то они за бюджетные деньги золоченую кровать для МВД покупают, а Путину не могут очиститель купить? Слушайте, может, он в свой «Мерседес» сядет – у него там точно очиститель воздуха есть – и будет там сидеть.

Путин отвечает блогеру: «Вы знаете, у нас лето самое жаркое за 140 лет». Да, лето самое жаркое. Но в Шатуре не сгорел ни один человек. Ни одно здание не сгорело. Не знаю, может быть, сарай где-то сгорел. Просто потому что там с 22 июня ввели чрезвычайное положение. Потому что там глава региона знает, что жарким летом Шатура горит.

Путин говорит: «Везде горят. И в Европе горят, и в Америке горят». Да, везде горят. Но жертв человеческих нет. Человеческие жертвы были при пожарах в Лондоне или в японской столице в 16 веке. Т.е. действует закон необходимого разнообразия, вернее не действует. Ответ системы стандартный – она может только пилить, она может только имитировать деятельность, она может только угождать президенту.

Я убеждена, что Путин очень хочет потушить эти пожары. Но в Москве повышенная смертность и морги забиты. И к моему знакомому 10 часов едет труповозка. А Лужков в отпуске. Притом что у Лужкова же, наверное, тоже очиститель воздуха есть в кабинете. Наверное, Путин хотел, чтобы «нашисты» действительно поехали тушить пожар в деревне Требухино, а не ехали в деревню, которая сгорела четыре дня назад. Но «нашисты» так устроены, что они могут ехать только туда, где уже сгорело.

Наверное, Путин реально хочет, чтобы были построены дома. Но на нижних уровнях система настолько не боится, что она отвечает: «Вы нам деньги дайте, мы сами построим». Система не может реагировать по-другому. Вопрос – чем это кончится?

Самый интересный вопрос – я возвращаюсь к тому, о чем я хотела поговорить в середине программы, – разбалансированность нашей российской системы, которая существует, не потому что у Кремля большой запас прочности, а потому что маленький уровень кризисности. Мы видим, что каждый раз, когда возникает кризис, система с ним не справляется. Будь это теракты, которые, в принципе, можно было бы предотвратить, потому что это теракты, которые делают не люди, которые проживают за границей, а их делают люди, проживающие в Дагестане и которые хорошо известны.

Возникает вопрос – устоит ли система? На эту тему у меня есть соображение, которые заключаются в том, что этого никто не знает, и плюньте в глаза тому человеку, который скажет, что он это знает. Из своих путешествий по разным микроэлектронным производствам и по «чистым комнатам» я, как гуманитарий, вывела очень злобное заключение. Оно заключается в том, что, когда представители физических наук – и тем более микроэлектронной промышленности – говорят нам, что они знают, как ведет себя вещество, они нагло врут.

Они знают, как ведет себя абсолютно чистое вещество, в абсолютно «чистой комнате», желательно еще при абсолютном нуле. Как только на пластинке из чистого кремния появляется какая-то пылинка, они уже не знают, как эта система себя ведет, потому что эта система грязная. Собственно, физические науки отличаются от гуманитарных тем, что гуманитарные науки занимаются грязными системами при комнатной температуре. Это сложные системы, предсказать поведение которых невозможно в принципе.

Есть две тенденции в российской власти. Одна заключается в том, что всё больше и больше людей сталкивается с системой против собственного желания. Вот жили люди в селе Барковка и не имели, наверное, ничего против власти. Но в тот момент, когда вокруг села начал гореть лес и они попытались от этого защититься, приехала власть и сказала, чтобы они не смели этого делать.

Жила-была Евгения Чирикова и не хотела бороться ни против какого Путина, она просто боролась за защиту Химкинского леса. Но в тот момент, когда люди, пытающиеся уничтожить Химкинский лес, проломили череп Михаилу Бекетову, когда тогда еще президент Путин подписал распоряжение о сносе Химкинского леса, Евгения Чирикова вступила в «Стратегию-31». Таких людей становится всё больше. Это одна тенденция.

Другая тенденция заключается в том, что до тех пор, пока в России стабильные цены на нефть, эта система абсолютно стабильна. Эта система похожа на сито, которое полностью протекает, но приток воды в это сито больше, чем то количество воды, которое из него вытекает. Пересекутся ли эти тенденции и в какой точке, на самом деле никто не знает, потому что это грязная система при комнатной температуре. Всего лучшего. До встречи через неделю.