Ядовитая легенда для оборотней

Показания которые давали подсудимые в 1937-39 годах дают довольно четкую картину масштабного грандиозного заговора в органах советской власти.

В 1937 году выяснилось, что нарком НКВД Ягода к тому времени в отставке сколотил преступную группу.

В 1938 году выяснилось. что сообщники Ягоды—Ежов и Фриновский продолжили работу против советской власти в новом ключе.

Однако в мае 1937 года неожиданно для всех арестованных заговорщиков обвинили в заговоре на убийство, нет не Сталина, а Ежова.

Фриновский, заместитель Ежова, рассказывал невозвращенцу-предателю Кривицкому:

"Мы только что раскрыли гигантский заговор в армии, такой заговор, какого еще не знала история. Мы только что узнали о планах убить самого Николая Ивановича (Ежова)! Но мы взяли их всех, сейчас мы все контролируем. "

 Вальтер Кривицкий свидетельствовал что главной целью заговорщиков в 1937 году по версии НКВД должен был стать не Сталин, а Ежов

В мае 1937 года арестованный чекист Буланов, а след и за ним Ягода дали показания о том что они……злодейски планировали убить Ежова.
Что бы это значило? Вот как это описывал Ягода

Протокол допроса

Ягоды Генриха Григорьевича

от 13 мая 1937 года.

Вопрос: На допросе 26 апреля Вы показали, что Волович наряду с другими заданиями, которые он выполнял в плане заговора, организовал для Вас возможность прослушивания правительственных разговоров по телефонам "ВЧ".

Когда, как и в каких целях Вы прослушивали правительственные разговоры?

Ответ: Раньше чем ответить на этот конкретный вопрос, разрешите мне остановиться на общем состоянии, в котором я лично находился в продолжении многих лет моей заговорщической и предательской деятельности.

Я всегда чувствовал к себе подозрительное отношение, недоверие, в особенности со стороны Сталина. Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня. Такое же отношение было со стороны Молотова и Кагановича.

Особенно меня тревожил интерес к работе Наркомата внутренних дел со стороны Николая Ивановича Ежова, который начал проявляться еще во время чистки партии в 1933 г., переросший в, конце 1934 года в контроль, настойчивое влезание им в дела НКВД, вопреки препятствиям, которые мы (участники заговора) чинили ему, все это не предвещало ничего хорошего.

Это я ясно понимал, отдавая себе во всем отчет, и все это еще больше усиливало тревогу за себя, за свою судьбу.

Отсюда целый ряд мероприятий страховочного порядка, в том числе и мысль о необходимости подслушивания правительственных переговоров.»

Здесь сделаю паузу и напишу—Ягода изображает Ежова этаким героем, который стремился разоблачить его, подлеца Ягоду

Вот далее по главному:

«Вопрос: Вы показываете, что подслушивание правительственных разговоров являлось составной частью всей вашей системы мероприятий "страховочного порядка". Как оно было организовано?

Ответ: Аппарат для прослушивания был по моему распоряжению куплен в Германии в 1933 г. и тогда же был установлен у меня в кабинете инженером Винецким, работником Оперода.

Распоряжение о покупке этого аппарата я дал Паукеру и Воловичу. Мысль о необходимости подслушивания правительственных разговоров возникла у меня в связи с разворотом моей заговорщической деятельности внутри НКВД. Меня, естественно, тревожила мысль, не прорвется ли где-нибудь нить заговора, не станет ли это известно в кругах правительства и ЦК.

Особенно мне понадобилось подслушивание в дни после убийства С.М.Кирова, когда Ежов находился в Ленинграде. Но так как дежурить у подслушивающего аппарата в ожидании разговоров между Ежовым и Сталиным у меня не было никакой физической возможности, я предложил Воловичу организовать подслушивание переговоров Ленинград-Москва на станции "ВЧ" в помещении Оперода.

Вопрос: Волович подслушивал разговоры между тов. Ежовым и тов. Сталиным?

Ответ: Да, прослушивал и регулярно мне докладывал.

Вопрос: А после событий, связанных с убийством тов. Кирова, продолжалось подслушивание?

Ответ: Только тогда, когда Сталин выезжал в отпуск. Я помню, в частности, что в сентябре 1936 года Волович подслушивал разговор между Сталиным, находившимся в Сочи, и Ежовым. Волович мне доложил об этом разговоре сообщил, что Сталин вызывает Ежова к себе в Сочи.

Вопрос: Вы поручили Воловичу, немецкому шпиону, подслушивание правительственных разговоров не только потому, что эти разговоры интересовали Вас, но и потому, что это требовала немецкая разведка. Вы признаете это?

Ответ: Я давал задание Воловичу подслушивания правительственных разговоров только по мотивам, о которых я говорил выше. Но несомненно, что Волович передал содержание эти переговоров и в германскую разведку.»

Обратите внимание—Ягода акцентирует внимание именно на прослушивании разговоров Сталина и Ежова, хотя Ежов в тот период общался с Сталиным редко

Чаще всего Сталин общался с Кагановичем и Молотовым, но об них ни слова.

Ягода намеренно стремится поставить на одну сторону Сталина и Ежова, заявив что Ежова самый верный соратник Сталина

Далее:

Вопрос: И, наконец, организацию террористического акта над секретарем Центрального Комитета ВКП(б) и народным комиссаром внутренних дел Союза товарищем Ежовым Вы поручили тому же Воловичу?

Ответ: Да, Воловичу.

……..

«Это только одно из проявлений того, как я оберегал от провала и отводил удар от меньшевиков потому, что они находились в контакте с правыми.

В повседневной работе по моим указаниям это делал Молчанов. Помню, например, что в 1935 году Молчанов смазал дело группы чекистов-меньшевиков, потому что через них могла быть вскрыта вся меньшевистская организация и вместе с ними и правые.

Это было сразу же после убийства Кирова, когда возможность нашего провала являлась очень реальной, потому что с этого времени начинается систематическое и настойчивое вползание в дела НКВД Ежова.

А Ежова, я кажется об этом уже говорил, мы боялись больше всего.

Вопрос: Почему "больше всего"?

Ответ: Потому что с другими руководителями партии и правительства по делам НКВД говорил лично я сам, никого другого из аппарата НКВД я не подпускал. Поэтому опасность проговориться, показать не то, что надо, более или менее исключалась. Правда, это не спасало меня от подозрений и недоверия, но тут вина не моя. В этом больше всего сказывалась прозорливость и чутье тех, с кем мне приходилось говорить.

Но Ежов пришел в аппарат, обходя меня, он спускался непосредственно в оперативные отделы, влезал сам во все дела.

Это было в начале 1936 г., когда начались только дела по троцкистской организации.

Но постепенно тревога усиливалась: Ежов, должно быть, раскусил нашу тактику. Он не удовлетворялся разговорами и докладами, которые ему делал Молчанов. Он стал ходить сам к следователям на допросы, стал сам вызывать и допрашивать арестованных, беседовать с рядовыми сотрудниками аппарата и т. п. Тут мы были бессильны: ни договориться с сотрудниками, ни инструктировать их, что говорить Ежову нельзя было.

Словом, Ежов подбирался к нам. Это мы все чувствовали. Меры, которые я применял к изоляции Ежова от аппарата НКВД, ничего не давали.

Вопрос: Какие меры к изоляции тов. Ежова от НКВД Вы принимали?

Ответ: Вкратце я об этом сказал выше. Я запрещал давать Ежову какую-либо информацию, помимо меня. Я пытался всеми силами преградить путь Ежову к аппарату НКВД, в этом активно содействовал мне Молчанов, Даже тогда, когда через наши головы Ежов все же ходил в кабинеты к следователям, Молчанов принимал все меры к тому, чтобы не все ему показать. Молчанов давал указания следователям при Ежове ничего не говорить, допрос прекращать.

Когда я и Молчанов узнавали, что Ежов приедет из ЦК в НКВД, мы предварительно составляли список арестованных, которых можно показывать Ежову, с тем, чтобы не вызывались на допросы те из арестованных, которые могут что-либо лишнее показать.

Но это не помогло. Ежов, должно быть, и тут нас раскусил: он предварительно звонил из ЦК и требовал вызвать на допрос арестованных, которых он называл по фамилиям. И мы вынуждены были это делать.

Таким образом все мои попытки изолировать Ежова от аппарата НКВД рушились.

Под нажимом ЦК, который осуществлялся через Ежова, дело по вскрытию центра троцкистско-зиновьевской организации разворачивалось, и опасность нашего провала все возрастала.

И тогда впервые у меня появилась мысль о необходимости локализовать Ежова, убрать его.

Вопрос: Когда это было?

Ответ: Это было в 1936 году, примерно в июне месяце (после пленума ЦК), когда я окончательно убедился в том, что попытка свернуть следствие по троцкистам на группу Шемелева, Ольберга не удалась и что придется идти на дальнейший разворот следствия.

Вопрос: Что Вы предприняли, как Вы организовали покушение на тов. Ежова?

Ответ: Тут надо сказать следующее: прямого покушения на убийстве Ежова я тогда не организовывал. В мои планы это не входило, и я просто опасался это делать. Во всех случаях, как бы тщательно это покушение ни было организовано, отвечал бы я.

Хотя бы потому, что плохо охранял. Я понимал, что в той ситуации, которая тогда создалась, мне это грозило во всяком случае отстранением от работы в НКВД. А это означало полное крушение моих заговорщических планов. Кроме того, убийство одного Ежова ничего реального в широком плане заговора не дало бы мне.

Что же мне требовалось? Нужно было во что бы то ни стало отстранить Ежова от участия в следствии по троцкистско-зиновьевскому центру, хотя бы только на время следствия, и тем самым дать нам возможность свернуть дело. Это было главное.

Продумывая пути, как лучше всего это осуществить, я пришел к выводу, что наиболее безопасный путь - это отравление Ежова каким-нибудь  медленнодействующим ядом.

Вопрос: Почему Вы остановились именно на этом средстве?

Ответ: Очень просто: во-первых, это наиболее незаметный способ. Во-вторых, я учитывал при этом, что незначительное вмешательство яда при слабом, как мне казалось, здоровье Ежова может вызвать достаточную реакцию, которая, если не приведет к смерти, то во всяком случае прикует его к постели, и тем самым освободит нас от его вмешательства в следствие.

Вопрос: Что Вы практически предприняли?

Ответ: По этому вопросу я говорил с Паукером и Воловичем, и с Булановым.

Объяснив им сложившуюся ситуацию, я сказал им о своем плане отравления Ежова.

Паукер заявил мне тогда, что он осуществит этот план путем отравления квартиры Ежова через своих людей, обслуживающих квартиру (Ежов жил в доме НКВД и обслуживался также по линии НКВД),

Вопрос: И Паукер отравлял квартиру Ежова?

Ответ: Это мне не известно, Паукер мне об этом не докладывал.

Вопрос: Как так "неизвестно”? Вы даете задание Паукеру отравить квартиру тов. Ежова, Вы лично заинтересованы в осуществлении этого акта и не интересуетесь у Паукера, что и как он делает?

Ответ: Это было на протяжении последних двух-трех месяцев моей работы в НКВД. Я был в паническом состоянии и, дав задание Паукеру, не проследил исполнения этого задания.

Вопрос: Но для отравления требовался яд. Вы показываете, что решили произвести отравление медленнодействующими ядами.

Какой это был яд и где Вы его взяли?

Ответ: У Паукера, Воловича и Буланова ядов было достаточно. Наконец, можно было достать яд из лаборатории Серебрянского.

Но где они доставали, и какой яд был применен в данном случае, и применялся ли он вообще, я не знаю.

Вопрос: А откуда у Паукера, Воловича, Буланова и Серебрянского имелись яды? Для каких целей они хранились?

Ответ: Ядами для служебных целей занимался Серебрянский. Их производили у него в лаборатории и привозили для него из заграницы через Оперод. Поэтому яды всегда имелись в достаточном количестве и в различных рецептурах.

Я прошу записать, что никакого отношения Серебрянский к моей преступной деятельности не имеет. Если у него и брали яды, то он, конечно, не знал для чего они предназначены.

Вопрос: Значит Вы утверждаете, что Вам неизвестно, произведено ли было отравление тов. Ежова?

Ответ: Да, я это утверждаю.

Вопрос: Но задание Паукеру Вы давали?

Ответ: Да, давал задание Паукеру и Воловичу.

Вопрос: И они должны были произвести отравление через своих людей, обслуживающих квартиру тов. Ежова?

Ответ: Да.

Вопрос: Через кого именно?

Ответ: Этого я тоже не знаю.

Вопрос: Но что значит "через своих людей”?

Ответ: Я думаю, что через сотрудников Оперода.

Вопрос: Завербованных Паукером?

Ответ: Для этого вовсе не требовалось их вербовать, Паукер мог использовать кого-либо из прислуги в квартире Ежова, не вербуя, а просто в темную.

Вопрос: Но как же это было сделано?

Ответ: Я не знаю сделано ли это вообще. Я предполагаю, что ничего не сделали.

Вопрос: Почему Вы так предполагаете?

Ответ: По очень простым признакам. Ежов летом 1936 года все время работал, в отпуск не уезжал и, кажется, даже не болел, а после моего ухода из НКВД, Ежов сразу же приступил к работе, и отравление было произведено уже в служебном кабинете Ежова в здании НКВД.

Вопрос: Как было произведено отравление служебного кабинета тов. Ежова в здании НКВД?

Ответ: Мое отстранение от работы в НКВД, приход на мое место Ежова - означали полный провал нашего заговора, потому что удержать начавшийся и далеко зашедший разгром троцкистско-зиновьевской организации нельзя было.

Это ясно чувствовалось еще за некоторое время до моего снятия, а приход Ежова в НКВД означал, что разгром пойдет значительно глубже (как это было на самом деле) и что через правых доберутся и до меня, в частности.

Тут думать уже не над чем было, нужно было действовать решительно и быстро. Правда, все мои люди оставались в НКВД, но это никак не гарантировало от провала.

Ежов раскопает все - надо избавиться от Ежова. Это было единственное решение, к которому я пришел и которое я начал решительно готовить.

Вопрос: Вы все же не ответили на вопрос, как вы отравляли кабинет тов. Ежова?

Ответ: 28 или 29 сентября 1936 г., точно не помню, я вызвал к себе в кабинет Буланова, велел приготовить смесь ртути с какой-нибудь кислотой и опрыскать ею кабинет и прилегающие к нему комнаты. Смесь эту приготовил Буланов вместе с Саволайненом в моем присутствии, перед моим уходом, кабинет был опрыскан этим составом.

1 октября 1936 г. я уехал в отпуск. Перед самым отъездом я поручил Иванову Лаврентию созвониться с Булановым и предложить ему от моего имени опрыскивание кабинета продолжать. И они, наверное, это делали.

Вопрос: Значит опрыскивание производилось раствором ртути с какой-то кислотой?

Ответ: Да.

Вопрос: А Вы лично давали Буланову какие-либо яды?

Ответ: Нет, не давал.

Вопрос: Это неверно. Буланов показывает, что 28 сентября 1936 года у себя в кабинете Вы дали ему две ампулы с каким-то ядом, которым предложили дополнительно опрыскивать кабинет тов. Ежова.

Ответ: Никогда яда я Буланову не давал. Может быть он и опрыскивал каким-либо другим ядом, но это уже без меня, и я об этом ничего не знаю.

Вопрос: Буланов приводит детали и обстановку, при которой Вы вручили ему эти ампулы с ядом. Он говорит, что Вы вынули их из шкатулки, хранившейся в несгораемом шкафу у Вас в кабинете и что они были "явно заграничного происхождения".

Ответ: Я не помню таких деталей и я не помню, чтобы я давал Буланову какие-либо яды.

Вопрос: Значит первое отравление кабинета тов. Ежова производили Буланов и Саволайнен в Вашем присутствии?

Ответ: Да, в моем присутствии. Должно быть это было 29 сентября, а первого октября я уехал в отпуск.

Вопрос: И во время Вашего пребывания в отпуске опрыскивание продолжалось?

Ответ: Должно быть.

Вопрос: А после Вашего приезда?

Ответ: Уже работая в Наркомсвязи, я как-то спросил Иванова Лаврентия, как идут дела у Буланова с отравлением кабинета Ежова. Он ответил мне, что все в порядке, что Буланов совместно с Саволайненом работу продолжают.

Лично я Буланова в этот период не видел и его самого не спрашивал.

Вообще, после моего приезда из отпуска, я почти никого из моих людей, оставшихся на работе в аппарате НКВД, по соображениям конспирации не встречал и с ними не беседовал.

Вопрос: Вы говорите, что почти никого не видели. Что это значит? Кого же Вы видели, с кем и о чем говорили?

Ответ: Видел и имел короткую беседу с Молчановым, после того, как узнал, что он снят с работы в СПО и уезжает в Белоруссию. Это было в последние дни работы Чрезвычайного съезда советов в начале декабря 1936 года.

Я встретил Молчанова в кулуарах съезда там говорил с ним.

Вопрос: О чем Вы беседовали с Молчановым?

Ответ: Снятие Молчанова меня сильно встревожило.

Как раз по линии СПО легче всего можно было добраться до нитей моего заговора и мне было совершенно ясно, что первой жертвой будет Молчанов, что он будет арестован. Поэтому я счел необходимым предупредить его, чтобы он на следствии не сдавался. Я так прямо и сказал ему: "Не говори ничего. Не все еще потеряно, я вас выручу".

Вопрос: На каком основании вы обещали Молчанову выручить его? Как Вы предполагали это сделать?

Ответ: Я знал, что идет подготовка покушения на Ежова, как путем отравления его кабинета, так и по линии Воловича (об этом я показывал на предыдущих допросах), и я надеялся, что покончив с Ежовым, легче будет спрятать концы нашего заговора.

Вопрос: А Вы не говорили Молчанову, что собираетесь вернуться в НКВД?

Ответ: Может быть и говорил, но лично у меня на этот счет никаких иллюзий не было. Если я и говорил об этом Молчанову, или кому-нибудь другому, то больше всего для придачи бодрости.

Записано с моих слов верно, мною прочитано.

….

Со слов Ягоды и отчасти Буланова получается что Николай Ежов должен был стать жертвой неслыханного злодейства.

Ягода намеревался отравить разоблачившего его преступную деятельность наркома Ежова

Так что Ежов героем был? Или все не так?

..........

Конечно, анти-сталинисты могут сказать вроде такого:

«Ну дела. Был враг-шпион Ягода, разоблачил его разоблачил верный сталинец Ежов, а потом он в 39-м сам стал врагом-шпионом. Какой же когнитивный диссонанс»

Конечно они имеют право так заявлять. Но не нужно делать слишком быстрых  выводов.

С самого начала стоит отметить несколько важных деталей:

1.      Почему Паукер не исполнил приказ отравить Ежова данный Ягодой? Почему Паукер не докладывал ни о чем?

2.    Почему Ягода вообще не интересовался деталями покушения в квартире Ежова?

3.    Почему отравление кабинета Ежова не было произведено?

4.   Почему Ягода говорил что не знал о ядах Буланова

Для начала разбора приведу такую часть из показаний Ягоды:

Между тем уже арестованные заговорщики представляли опасность для оставшихся сообщников на свободе.

Ягода так писал о первом процессе:

 «Летом 1936 г. из политизоляторов в Москву для привлечения к следствию по делу центра троцкистско-зиновьевского блока были доставлены Зиновьев и Каменев.

Мне, как я уже говорил, нужно было с ними покончить: они все равно были уже провалены, третий раз привлекались; и я очень беспокоился, чтобы они где-нибудь на следствии не болтнули лишнего.

Поэтому я счел необходимым поговорить с ними. Ясно, что ни на допросах, ни вызывать их в кабинет для разговора я не мог. Поэтому я стал практиковать обход некоторых камер арестованных во внутренней тюрьме.

Почти во все камеры я заходил вместе с начальником тюрьмы Поповым. К Зиновьеву и Каменеву (в отдельности к каждому) я тоже зашел, предупредив Попова, чтобы он остался за дверью.

За время 5-10 минут я успел предупредить Зиновьева и Каменева о том, кто арестован, какие имеются показания. Заявил им, что никаких данных о других центрах, принимавших участие в заговоре, тем более об общем центре, следствие не знает.

"Не все еще потеряно, ничего не выдавайте сами. Центр заговора действует. Вне зависимости от приговора суда вы вернетесь ко мне," - говорил я им.

И Зиновьев и Каменев на следствии и на суде, как вы знаете, выполнили мои указания. А после приговора они были расстреляны. Это было в августе 1936 г.»

Вот в чем дело--Ягода знал что обвиняемые по 1-му московскому процессу представляли опасность своими знаниями об заговорщиках оставшихся на свободе.

 Ягода их посещал, лгал им, говорил что их защитят, не позволят расстрелять и требовал чтобы они молчали.... а потом их расстреляли.

 Зиновьев и Каменев получили обещание Ягоды сохранить им жизнь, если они не выдадут оставшихся заговорщиков.

Они молчали, а в нагаду за молчание получили расстрел

А сам Ягода оказавшись под арестом кого защищал? Это только первая часть правды. вторая такая.

Вот что рассказывал племянник Ежова Анатолий Бабулин, его свидетельство я приводил в статье "Быть против советской власти":

«У ЕЖОВА и его жены Евгении Соломоновны был обширный круг знакомых, с которыми они находились в приятельских отношениях и запросто их принимали в своем доме. Наиболее частыми гостями в доме ЕЖОВА были: ПЯТАКОВ- быв. директор Госбанка СССР — МАРЬЯСИН- быв. зав. иностранным отделом Госбанка — СВАНИДЗЕ*- быв. торгпред в Англии — БОГОМОЛОВ*- редактор «Крестьянской газеты» — УРИЦКИЙ Семен- КОЛЬЦОВ* Михаил- КОСАРЕВ А.В.- РЫЖОВ с женой- Зинаида ГЛИКИНА и Зинаида КОРИМАН.»

Это лишь часть его показаний данных им весной 1939 года. Вот его другая цитата:

«В 1936—37 гг. круг близких людей ЕЖОВА пополнился рядом бывших ответственных работников Наркомвнудела СССР. Из них я помню как частых гостей ЕЖОВА — ЯГОДУ*, МИРОНОВА, ПРОКОФЬЕВА, АГРАНОВА, ОСТРОВСКОГО, ФРИНОВСКОГО, ЛИТВИНА, ДАГИНА.»

Это очень важное свидетельство—опальные чекисты Ягода, Агранов, Островский, Миронов стали частыми гостями в доме Ежова, что уже само собой опровергает историю об их вражде.

Генрих Ягода никогда не был врагом Ежова, напротив он был его союзником и сообщником

В третьих опровергает историю об их вражде и показания 1-го заместителя Ежова Фриновского, который многократно писал что он был в одной связке с Ягодой.

Достаточно привести такие строки, от лица Евдокимова:

"Все же в отношениях с ЯГОДОЙ далеко не заходи и полностью ему и, в особенности, его окружению не доверяйся, так как эти люди способны на преступления, на этих преступлениях провалятся и могут выдать тебя, а КРУЧИНКИНА прибери к рукам».

И тут же ЕВДОКИМОВ рассказал о том, что КРУЧИНКИН, будучи в командировке в Средней Азии, в бытность там ЕВДОКИМОВА, при проведении операций, из-за своей трусости операцию провалил. Я поставил вопрос перед ЯГОДОЙ, говорил ЕВДОКИМОВ, об отдаче КРУЧИНКИНА под суд, но что-то молчат. Осторожно нужно его к себе потянуть, но начинай также заводить и свои кадры в войсках ОГПУ."

Таких примеров много и Ягода не сдал Фриновского, не дал на него ни одного показания, зная что Фриновский активный заговорщик. И Фриновский стал ближайшим заместителем Ежова, по настоянию Ежова.

Дальше самое интересное. Собственно кто был инициатором историю с "отравлением" Ежова. Фриновский говорил об этом так:

"Был арестован МАРЬЯСИН — быв. пред. Госбанка, с которым ЕЖОВ до ареста был в близких отношениях. К следствию по его делу ЕЖОВ проявил исключительный интерес.

Руководил следствием по его делу лично сам, неоднократно бывая на его допросах. МАРЬЯСИН содержался все время в Лефортовской тюрьме. Избивался он зверски и постоянно. Если других арестованных избивали только до момента их признания, то МАРЬЯСИНА избивали даже после того, как кончилось следствие и никаких показаний от него не брали.

Однажды, обходя кабинеты допросов вместе с ЕЖОВЫМ (причем ЕЖОВ был выпивши), мы зашли на допрос МАРЬЯСИНА, и ЕЖОВ долго говорил МАРЬЯСИНУ, что он еще не все сказал, и, в частности, сделал МАРЬЯСИНУ намек на террор вообще и теракт против него — ЕЖОВА, и тут же заявил, что «будем бить, бить и бить»."

Бывший лучший друг Ежова Лев Марьясин подвергся жестоким пыткам и "сознался" что хотел "убить" Ежова  

Ежов приказывал зверски пытать Марьясина, чтобы вынудить его сознаться в заговоре с целью убийства Ежова. Его пытали, но это совсем не значит что пытали самого Ягоду.

К Ягоде следствие применяло лишь установленные законом методы, все шло в строгом соответствии с правилами.

А вот арестованного члена ЦК Яковлева пытали так:

"Или еще: у арестованного ЯКОВЛЕВА на первом же или втором допросе после его ареста ЕЖОВ в пьяном виде добивался показаний о подготовке ЯКОВЛЕВЫМ террористического акта против ЕЖОВА.

ЯКОВЛЕВ говорил, что это — неправда, но он был избит ЕЖОВЫМ и присутствующими, и после этого ЕЖОВ ушел, не добившись признания. Спустя несколько дней появились показания о теракте, готовившемся против ЕЖОВА — ЯКОВЛЕВЫМ."

 Бывшего члена ЦК и одного из авторов конституции 1936 г. Якова Яковлева под пытками вынудили признатся в попытке убийства Ежова

Далее Фриновский пишет прямо так:

"Сознательно проводимая ЕЖОВЫМ неприкрытая линия на фальсифицирование материалов следствия о подготовке против него террористических актов дошла до того, что угодливые следователи из числа «колольщиков» постоянно добивались «признания» арестованных о мнимой подготовке террористических актов против ЕЖОВА."

Обратите внимание--все следователи все время фабриковали покушения не на Сталина, он там и не упоминался, а на его--на Ежова. С точки зрения НКВД главной целью врагов советской власти должен быть именно Ежов

Далее:

"Арестованный КРУГЛИКОВ (быв. предс. Госбанка) в своих показаниях также давал тергруппу, готовящую убийство ЕЖОВА. Я присутствовал на предопросе КРУГЛИКОВА ЕЖОВЫМ. КРУГЛИКОВ заявил, что он налгал в вопросе о теракте против ЕЖОВА. ЕЖОВ после этого замечания поднялся, не стал разговаривать с КРУГЛИКОВЫМ и вышел.

Следом за ним вышел следователь, который допрашивал КРУГЛИКОВА, подошел к ЕЖОВУ. Последний ему что-то сказал, и я с ЕЖОВЫМ уехали в Наркомат. Что он сказал следователю — не знаю, но знаю, что наутро было заявление КРУГЛИКОВА, в котором он свой отказ объяснил тем, что он, увидя ЕЖОВА, «растерялся» и не хотел ему лично в глаза подтверждать своих показаний.

КРУГЛИКОВА заставили подтвердить эти показания, а ЕЖОВ после этого ни разу не поинтересовался — где же правда."

В конце  Фриновский подходит к вопросу связанному с Ягодой и Будановым:

"При проведении следствия по делу ЯГОДЫ и арестованных чекистов-заговорщиков, а также и других арестованных, особенно правых, установленный ЕЖОВЫМ порядок «корректировки» протоколов преследовал цель — сохранение кадров заговорщиков и предотвращение всякой возможности провала нашей причастности к антисоветскому заговору.

Можно привести десятки и сотни примеров, когда подследственные арестованные не выдавали лиц, связанных с ними по антисоветской работе."

Вот тут самое важное--Фриновский прямо говорит что множество людей знали о других заговорщиках, но молчали.

В конце приводится личный пример Фриновского:

"Наиболее наглядными примерами являются заговорщики ЯГОДА, БУЛАНОВ, ЗАКОВСКИЙ, КРУЧИНКИН и др., которые, зная о моем участии в заговоре, показаний об этом не дали*****."

Тут все более менее понятно, но дело в том, что НКВД было государственной структурой, формально подчинявшееся правительству и ЦК ВКП (б) и это правило не давало им возможности игнорировать пожелания руководителей страны.

В некоторых случаях члены Политбюро и СНК сами приезжали на очные ставки, вели допросы, например руководители страны сами вели дело маршала А.И.Егорова. Сталин вел несколько раз допросы, очные ставки. это же делали Молотов и Каганович.

Разумеется Ежов не мог позволить чтобы Егоров рассказал праву, а Егоров знал самое важное--об заговорщиках Ежове, Фриновском и Евдокимове.

Маршал Егоров был ближайшим сообщником Ежова в военно-чекистском заговоре.

Егоров допрашивался лично Сталиным, но он не выдал Ежова и других заговорщиков. Сам Ежов при этих допросах часто находился рядом с Сталиным

Поэтому перед следствием  участием руководителей страны с ними проводили профилактику.

Вот как это описывает Фриновский:

"Как подготавливались арестованные к очным ставкам, и особенно к очным ставкам, которые проводились в присутствии членов правительства?

Арестованных готовили специально, вначале следователь, после начальник отдела. Подготовка заключалась в зачистке показаний, которые давал арестованный на лицо, с которым предстояла ставка, объясняли, как очная ставка будет проводиться, какие неожиданные вопросы могут быть поставлены арестованному и как он должен отвечать.

По существу, происходил сговор и репетиция предстоящей очной ставки. После этого арестованного вызывал к себе ЕЖОВ или, делая вид, что он случайно заходил в комнату следователя, где сидел арестованный и говорил с ним о предстоящей ставке, спрашивал — твердо ли он себя чувствует, подтвердит ли, и, между прочим, вставлял, что на очной ставке будут присутствовать члены правительства.

Обыкновенно ЕЖОВ перед такими очными ставками нервничал, даже и после того, как разговаривал с арестованным."

Вот как Фриновский описывает дело Ягоды и право-троцкистского центра:

"Подготовка процесса РЫКОВА, БУХАРИНА, КРЕСТИНСКОГО, ЯГОДЫ и других

Активно участвуя в следствии вообще, ЕЖОВ от подготовки этого процесса самоустранился. Перед процессом состоялись очные ставки арестованных, допросы, уточнения, на которых ЕЖОВ не участвовал. Долго говорил он с ЯГОДОЙ, и разговор этот касался, главным образом, убеждения ЯГОДЫ в том, что его не расстреляют.

ЕЖОВ несколько раз беседовал с БУХАРИНЫМ и РЫКОВЫМ и тоже в порядке их успокоения заверял, что их ни в коем случае не расстреляют."

 Ежов обещал Бухарину и Рыкову что если они будут молчать, тогда их не расстреляют и они молчали не выдав оставшихся заговорщиков

Вот она правда--Ежов расхаживал по камерам подсудимых и убеждал  их, что расстрела не будет. Никто из подсудимых не дал против Ежова показаний, а некоторые даже заговорили о попытке его убийства.

Фриновский пишет:

"Безусловно, тут ЕЖОВЫМ руководила необходимость прикрытия своих связей с арестованными лидерами правых, идущими на гласный процесс."

Далее возвращаемся к истории с "отравлением" Ежова. Фриновский пишет:

"По существу отравления ЕЖОВА. Мысль об его отравлении подал сам ЕЖОВ — изо дня в день заявляя всем замам и начальникам отделов, что он плохо себя чувствует, что, как только побудет в кабинете, чувствует какой-то металлический привкус и запах во рту.

После этого начал жаловаться на то, что у него из десен стала появляться кровь и стали расшатываться зубы. ЕЖОВ стал твердить, что его отравили в кабинете, и тем самым внушил следствию добиться соответствующих показаний, что и было сделано с использованием Лефортовской тюрьмы и применением избиения."

Одним словом отравления не было, были лишь беспочвенные утверждения. Но это только половина правды.

Фриновский описывает момент когда арестованный Буланов вдруг начал давать показания о том, что он якобы хотел "отравить" Ежова:

"Раз ЕЖОВ беседовал с БУЛАНОВЫМ, причем беседу начал в присутствии следователя и меня, а кончил беседу один на один, попросив нас выйти. Причем БУЛАНОВ начал разговор в этот момент об отравлении ЕЖОВА. О чем был разговор, ЕЖОВ мне не сказал.

Когда он попросил зайти вновь, то говорил: «Держись хорошо на процессе — буду просить, чтобы тебя не расстреливали».

После процесса ЕЖОВ всегда высказывал сожаление о БУЛАНОВЕ. Во время же расстрела ЕЖОВ предложил БУЛАНОВА расстрелять первым и в помещение, где расстреливали, сам не вошел."

 Арестованный чекист Буланов (на фото) имел разговор с Ежовым наедине, обещание Ежова сохранить ему жизнь, он как и хотел Ежов рассказал историю о мнимом " отравлении" наркома НКВД.

Отсюда и пошла фальшивая история о том, что герой Ежов разоблачил преступников в НКВД, за что Ягода и Буланов стремились его отравить.

Это была ложь, целью которой было героизировать Ежова, отвести от него малейшие подозрения в соучастии обвиняемым.

............

Именно вышеописанная ситуация является виной тому, что сегодня якобы принято считать когнитивным диссонансом, которого не было. Не стоит удивляться тому что чекисты "разоблачавшие" в 37-38 годах предателей, позже сами становились обвиняемыми в измене.

Они всячески стремились тормозить машину следствия, делали так чтобы арестованные молчали об других заговорщиках и уничтожали их чтобы обеспечить себе безопасность

Фриновский в своем рассказе так описывает сложившуюся ситуацию

«Вскоре после вступления в должность заместителя наркома ЕЖОВ начал меня приближать к себе, выделять из остальных замов, вести со мной более откровенные разговоры в оценке других замов, высказывать некоторое недовольство АГРАНОВЫМ.

Перед распределением обязанностей между замами, помимо того, что я продолжал быть начальником ГУПВО, ЕЖОВ предложил мне интересоваться и оперативными вопросами, а примерно в 1937 году, после ареста ЯГОДЫ, он начал со мною вести разговоры в отношении возможного моего назначения первым заместителем Наркома.

Во время одного из таких разговоров ЕЖОВ мне сказал:

«Я предрешил этот вопрос, но хочу с тобой поговорить, только давай — по-честному, за тобой есть грешки кое-какие».

Вначале я совершенно опешил, думая — пропало дело. Увидев мою растерянность, ЕЖОВ начал говорить:

«Ты не бойся, расскажи по-честному».

Тогда я ему рассказал об истории с сокольническим делом, о своей связи с ЯГОДОЙ, связи с ЕВДОКИМОВЫМ и через него с ЛИФШИЦЕМ.

 Тогда ЕЖОВ сказал: «Грехов у тебя столько, хоть сейчас тебя сажай, ну, ничего, будешь работать, будешь на сто процентов моим человеком».

Я растерянно посмотрел на него и пытался отказаться от назначения на должность первого зам. наркома, но он сказал:

 «Садись, работай, будем вместе работать и отвечать будем вместе».

И они стали работать вместе. А когда пришло время они оба ответили по всей строгости социалистической законности.