Интервью с самим собой

Идея этого интервью в том, чтобы показать самодвижение мысли. Не секрет, что интервью сейчас – самый популярный жанр. Он очень удобен для журналистов. Знай себе – задавай вопросы, все равно ответственность будет на том, у кого берут интервью. Не зря недавно М. Жванецкий сказал: «Давая интервью, я работаю за журналиста». Я полностью подписываюсь под этими словами.

                                      О философии

В словосочетании «казахская философия» надо делать упор на слово «философия» - без всяких эпитетов. Возможно, я скажу мысль крамольную, но с научной точки она верна – не бывает национальных философий, ибо философия – это занятие индивидуальное. Оно появляется с появлением индивидуального сознания вопреки коллективному, «рацио» - вопреки мифологии и т.д.

И поворот этот к индивидуальному мышлению происходит в Греции, с тех пор философия становится судьбой Запада, западного мышления. Хайдеггер писал, что атомная бомба взорвалась еще в учении о бытии Парменида. Эта очень емкая фраза вбирает в себя всю историю западной цивилизации. Но меня можно спросить: «Как же так? Получается, что никто, кроме западных мыслителей и не мыслил вовсе?!»

Конечно же, мыслили. Да еще как! Мы знаем китайскую философию, индийскую, иранскую, арабскую. И каждая из них ценна своим видением мира. Но если быть честными в определении понятий – это не философия, это мыслительные практики, погружение во всеобщее, но в них нет выхода из него, как в греческой философии.

Восточная философия не преобразует мир, она в него вживается, она существует в синкретическом единстве с религией, мифологией, обрядами и ритуалами. А философия всего лишь любовь к мудрости, где философ не погружен в нее, а как бы стоит на другом берегу и наблюдает. Вот это дистанцирование от предмета исследования гарантирует свободу подхода, независимость мышления, собственную автономность…

История не имеет обратного хода. Раз греческая философия повлияла на судьбу всего Запада, она может повлиять и на нас. Поэтому я не стал бы придумывать какую-то особую казахскую философию. Достаточно быть просто философом. Между прочим, это не так-то и просто в наше время. Ибо первое свойство философа – беспристрастие и неангажированность, но в нашем улье не дают жить самому по себе, всегда во что-то вовлекают.

Что касается казахской философии – это определенная мыслительная традиция, а традиция не имеет начала. В этом плане, наши философы – это жырау, шешены, бии и ханы. В своей монографии  «Степное Знание»  я предложил идею, что тюрко-казахская философия существовала в форме «билиг», или, знания-предписания. Ибо в слове «билиг» просматривается два значения: «знание» и «власть». Вспомним «Кутадгу билиг» Юсуфа Баласагуни. Как перевести ее название»? Счастливое знание? Или, Осчастливливающее управление? Это просто контаминация того и другого.

В древних степных обществах носителями мудрости были, прежде всего, каганы. Только им подобало мыслить, а остальным подобало подчиняться их мысли. Не потому ли так величавы тюркские рунические надписи на орхонских стелах?

Время распределяет Тэнгри,

Люди пришли в этот мир, чтобы все умереть.

Здесь мы уже имеем понятие смерти, а где такое понятие есть, там уже начинается философия. Но здесь, конечно, она существует в форме мудрости, ибо проявляет себя в стратегии очевидности.

Таким образом, первая форма существования казахской философии – это «билиг». Мы помним «билиги» Мо-Дэ, Чингисхана, хана Тауке, бия Майкы, различные остроумные решения шешенов. Кстати, это слово монгольского происхождения и означает оно «мудрый». Вот вам и статус казахского философа, это статус мудреца-импровизатора.

С эпохи аль Фараби начинается наше обращение к рационалистической философии арабского Востока, настоянной на Платоне, Аристотеле и неоплатонизме. В этом плане Абай – чистый аристотелик-фарабианец. Он не породил ничего оригинального в философии, но, хотя бы, пытался мыслить в традиции гуманизированного ислама.

                   О нашем направлении мысли

Казахский культурный дух выразился в манихейском противопоставлении добра и зла. Достаточно вспомнить, что у наших жырау часто встречаются определения «жаксы» и «жаман». «Жаксы» - это всегда хороший, аристократ, благородный, ну, словом тот, который хорош во всем, т.е. героическая идеализация этноса.

Единственный который занимался разидеализацией – это Абай, но он впадал в другую крайность – идеализацию разума, абстрактных правил морали. И в этом отношении тоже оставался нормальным манихейцем. Вообще, тюркскую традицию невозможно понять без ее конвергенции с иранским началом. Об этом я тоже пишу в «Степном Знании».

Что касается русской философии, она, на мой взгляд, за исключением Чаадаева, Флоренского, Шестова, является разновидностью восточной философии. Ведь что такое пресловутая соборность – это коллективная жизнь во Христе, преклонение перед означающим. Но то же самое и в исламе, и в буддизме. Правда, и в европейской философии была эпохи патристики, или философия «отцов церкви». Зато вся остальная история западной философии – это история избавления от авторитета церкви и религии.

В этом плане показательно, что в России с 19 века существовала профессиональная философия, но по сути своей она ничего философского не создала. Почему-то эта философия всегда стремилась найти особый путь России, т.е. была смесью религиозности и геополитики. «Византизм», «Москва – третий Рим», «Русская Идея», «Евразийство» - все это плоды одного кустарника, который ничего общего с философией не имеет. И имя ему «коллективизм», «соборность», примат общего над частным, поглощение родовым индивидуального.

И вот в этой ситуации, что интересно, русские писатели 19 – нач. 20 вв. выглядят гораздо продвинутей в философском отношении, чем профессиональные философы того периода. Возьмите Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Чехова – да ведь это представители европейского сознания в самой ужасной гуще российского провинциализма!

С этой концепцией ныне выступает Алексей Платонович Давыдов, доктор культурологии, ведущий научный сотрудник Института сравнительной политологии РАН. Она так и называется «Русская литература как философия». Не правда ли, интересный подход?

                            Когда имена исчезают в свершениях

Я уже говорил, что традиция не имеет начала, поэтому мы вряд ли выстроим длинный именной ряд из казахских мыслителей. Возможно, даже и выстроили бы, но тогда пришлось бы вписать туда всех казахов. А это, согласитесь, дело не благодарное. Все равно кого-нибудь забудешь, а этого тебе не простят. Зато мы можем выделить в традиции какие-то переходные периоды, смену приоритетов, приятие или неприятие нового.

В связи с этим, мне вспоминается концепция «отца тюркизма» Зиа Гокалпа. По его мнению, поначалу кочевые народы ЦА входили в состав дальневосточной цивилизации, т.е. имели преимущественное тяготение к Китаю. Затем начинается их многовековой дрейф в сторону арабо-персидской цивилизации. Или – восточной, по терминологии автора. С конца 19 – начала 20 века они входят в состав европейской цивилизационной доминанты.

Поэтому для меня, культ предков, столь характерный для казахов – это бессознательное конфуцианство, разделение на «жаксы» и «жаман» – следы манихейства, а попытки этических концепций Абая и Шакарима – следы толстовства в степи 19 века. Но Магжан Жумабаев и деятели Алаш Орды – уже другие. Они – не моралисты, а искатели особого тюркского пути, совсем, как русские философы. С тех пор мечта о деколонизации и особом пути тюркской степной цивилизации – непреходящий горизонт казахской философии. Если, конечно, она – философия.

Немного о себе, нелюбимом

         Я оставляю втуне, кто меня не любит и за что. Возможно, это я сам, возможно, это другие. Возможно, без этого можно, возможно, без этого нельзя. Тут нужен язык Экклезиаста, или, хотя бы Умберто Эко. «Как знать, может, смерть равна не имплозии, не направленному внутрь взрыву, а взрыву, направленному вовне, эксплозии». В моем случае это есть взрыв и внутрь, и изнутри.

В 80-е годы я был поэтом и литературным критиком, а не философом. В тот период философия меня не привлекала. Это была абсолютная схоластика, заучивание догм марксизма-ленинизма, но в те годы меня спасло то, что я занялся античной философией. Свою дипломную работу на последнем курсе юридического факультета КазГУ я написал на тему «Политическое учение Сократа».

Философию мы изучали под видом политических учений. Нашего замаскированного философа звали Айдарат Нурекелевич Таукелев. Это был вольнодумец, непонятно как прижившийся на нашем престижном факультете. Это я говорю по меркам того времени. Также я благодарен своему научному руководителю Сергею Федоровичу Ударцеву, который горячо приветствовал мой интерес к античной философии.

Работая над дипломной, я наткнулся на статью о «Рождении трагедии» Ницше. И вот это понимание трагедии как преодоления на сцене ужасов жизни, всего печального, что в ней есть, помню, тогда меня очень поразило. Потом я прочитал его работу «Проблема Сократа», где он считает Сократа совместно с Христом – ошибкой истории, совратителями рода человеческого от здоровых инстинктов жизни. Во мне уже тогда возник интерес к имморализму и генеалогии духа, но его ничто не питало в нашей реальности тех лет.

Казахстанских философов того времени я не знал. А что касается восполнения пробелов в образовании, оно произошло в начале 90-х. В те годы я был заместителем главного редактора новосозданной газеты «Мадениет» и в то же время сам хотел создать новую газету «Личность». И тогда ко мне потянулась молодежь, прилично образованные ребята, владеющие языками и т.д.  Мы стали часто общаться, дискутировать, они приносили ко мне все новые и новые материалы. Сильным впечатлением для меня было знакомство со статьей Хайдеггера «Что такое философия?» С тех пор я стал забывать, что я литератор, ибо очень увлекся философией, даже кандидатскую защитил. Она называлась «Казахская философия как диалог с традицией»  Защита протянулась на пять часов. Вопросы так и сыпались. Вот тогда-то я и ответил впервые, что казахской философии нет, но что она возможна.

Состояние пост-kz

Что касается современного состояния нашей философии, я бы хотел отметить работы Кажимурата Абишева. Он много делает для того, чтобы труды классиков философии звучали на казахском языке. В свое время занимался экзистенциализмом.

В середине 90-х ярко проявили себя Нурлан Оспанулы и Жанат Баймухаметов. Первый писал языком Заратустры, «философствовал молотом». Второй старался привить достоинство всему, что раньше философией не считалось. И называл он это интеллектуальным номадизмом. Примерно в те же годы деструкцией гегельянства занимался Бекет Нуржанов, один из самых эрудированных казахстанских философов. Недавно мы с ним перевели на казахский работу Ж. Бодрийяра «Фатальные стратегии».

  Первую обощающую работу по современной западной философии написала Грета Соловьева. Александр Хамидов в свое время опубликовал шикарную статью о Востоке и Западе, теперь занимается философией непристойного. В общем, наша философия от метанарративов движется к экзистенции и деконструкции, т.е. приобретает собственно философский облик.

«Быть или не быть?»

Мне часто задают вопрос: «Как жить дальше? Что с нами будет?» Боюсь, что все будет как всегда. При этом я имею в виду не Черномырдина, а Хайдеггера. В том плане, что структуру бытия поменять невозможно. Нам нужно хотя бы взаимоуважение. Власть должна научиться уважать оппозицию, а оппозиция - власть. А все они вместе должны уважать интеллигенцию, питать к ней подлинный интерес и поддерживать ее. Нужно мирное решение проблем, без напрасной конфронтации. Все-таки в наше время любовь к кагану и народу – архаика. Народ – это мутный поток, - писал энгадинский отшельник. Нужна любовь к философии. И обращаться надо не к прошлому, а к современности.

В наше время, когда все во власти масс, трудно быть аристократом. Нужна самоидентификация через демократию – во всем: от политического устройства до национальных приоритетов. Ибо все это время мы занимались ре-формой, т.е. восстанавливали форму, теперь же нам нужна модернизация. Настоящая, как после Петра I. Иначе, так и останемся на руинах архаики. Ничему не научившись ни у русской философии, ни у западной. И что еще страшнее – не породив свою.