Горбачев и Третья мировая

В России не помнят, мы победили или нет в Первой мировой войне, и твердо знают, что победили во Второй. Какое-то время существовало тягостное чувство, что Третью проиграли. После Второй мировой войны вплоть до конца 1980-х, то есть, на протяжении жизни целого поколения советские люди пребывали не то, что в ожидании, но в сознании неминуемости войны следующей. Это сознание, почти ощущение было настолько рутинным, фоновым, что даже не замечалось. Однако оно играло важнейшую роль для придания высокого смысла их нелегкой жизни и тяжелой работе. Только будущей победой можно было искупить повседневные тяготы, объяснить себе и своим детям, почему живем  куда более бедно и тускло, чем наши будущие и даже бывшие противники.

К середине 1980-х в советских верхах начали беспокоиться, что в гонке новых вооружений и систем мы отстаем, и Третью мировую можем и не выиграть. Новый и по меркам Политбюро молодой генсек Горбачев взялся обновлять военно-промышленный комплекс, придавать ему – а значит и всей работающей на него стране – «ускорение». Вскоре выяснилось, что эта система быстрее и лучше работать не может. Тогда, имея в виду все те же стратегические цели, объявили «перестройку» как модернизацию не только ВПК, но и его широкого экономического и социального контекста. Но тут оказалось, что, как это бывало не раз за описываемое сорокалетие, меры либерализации в ходе подновления сталинской системы находят отклик и многократно усиливаются во внешнем поясе пристегнутых к Советскому Союзу союзников - его главной добычи во Второй мировой. И что свободу там начинают понимать не только как духовное освобождение, но как избавление и от коммунистической власти и от гегемонии СССР. Также оказалось, что у самого СССР при новом руководстве нет то ли воли, то ли силы, то ли охоты продолжать с помощью танковых армий и тайной полиции удерживать при себе этот сталинский пояс. За те же короткие сроки, за которые были заняты Советской армией эти страны в конце войны, они были вдруг оставлены ею. Советский блок распался. Очень и очень многим пришло в голову, что это – поражение Советского Союза в Третьей мировой.

Чтобы трактовать эти события как-то иначе, жителям страны Советов было предложено «новое мышление», снимающее понятие противника, а тем самым и дискурс войны, поражения и пр. Опросы показывали, что прижиться это мышление не прижилось, но идеологию холодной войны на некоторое время потеснило. Распад советского блока, конечно, одно их эпохальных исторических событий ХХ века. Освободившиеся от очень плотной советской опеки общества восточноевропейских стран бросились вдогонку за Европой. Безусловно изменилась вся глобальная политическая конструкция. Утратило свой основополагающий смысл деление на «два мира», на политические Запад и Восток. Мир на какое-то время многим стал видеться вообще единым, поскольку обновленный Горбачевым СССР вознамерился, как казалось, «вернуться в европейский дом», в «семью европейских народов».

Система взглядов, идей и практик, которую именовали «коммунистической», при всей своей общеизвестной ригидности, вообще говоря, всегда имела в себе импульсы обновления и импульсы своеобразного либерализма. Убежденным носителям таких начал конечно было легче появиться в таких европейских подсистемах коммунизма, как французская или итальянская коммунистические партии – крупные, но не правящие, даже в компартиях Польши и Чехословакии, чем внутри «твердыни социализма» – СССР. До Горбачева долетали, надо думать, идеи «социализма с человеческим лицом», «еврокоммунизма», он был знаком с будущим героем «пражской весны» Александром Дубчеком. Можно предположить, что ему виделся как оптимум социализм в стиле ГДР. Власть партии неколебима, но по сравнению с собственно советской моделью там были разительные (для советского же глаза) отличия – разрешались частные парикмахерские и кафе,  женщины носили кофточки «как на Западе».

Для «перестройки», объявленной Горбачевым в СССР, эти воспринятые в молодости импульсы могли иметь характер некоторого внутреннего политического идеала. Тогда придется признать, что в реализации этой мечты Горбачев потерпел неудачу. Реформа социализма ему не удалась. Перестройка системы кончилась ее деконструкцией. Завершился неудачей один из самых грандиозных социальных экспериментов в истории человечества. Мощная гуманитарная идея – общество справедливое и одновременно свободное, общество, где люди не имеют собственности, но живут богато - мечта продуманная до мельчайших деталей и обоснованная теоретически так, как никакая другая, так и останется мечтой.

Горбачев был последним практическим политиком, которому казалось, что вот-вот ее удастся воплотить в жизнь, что мешают лишь частные и устранимые препятствия.

Об этой его неудаче мало кто думает. Внешний мир благодарен Горбачеву за мирный демонтаж сталинской империи, и это считает его заслугой. Однако, есть все основания считать, что когда Горбачев получил высшую власть в этой империи в 1985 году у него, если и были названные выше либерально-коммунистические помыслы, они связывались с целями укрепления, а никак не развала этой геополитической системы. В этом смысле можно сказать, что он не смог сделать то, о чем мечтал, а то, что в действительности совершил – не задумывал.

В российской политической традиции убежденные либералы-реформаторы с их идеями иногда поднимались достаточно высоко, становились важными лицами в государстве, но всегда кончали отставкой, если не хуже, и замыслы их во многих случаях так и оставались замыслами. Реальные изменения, получавшие потом название исторических, зачастую совершали не они, а сами правители – плоть от плоти косной и отнюдь не либеральной бюрократии. Совершали не в силу либеральных убеждений, а в силу политической чуткости, хитрости, особой политической мудрости, действуя не во имя идеалов, а во имя сохранения своей власти и  вверенной им державы (что для них одно и то же). Так проводил десталинизацию внутри страны ярый сталинист Хрущев. Еще более радикальный ее вариант, говорят, планировал Берия. (Эта закономерность российской политической жизни не перестала действовать. Есть шанс, что мы увидим,  как очередную волну либерализации в России возглавит лидер совсем не либерального происхождения). С этой же мудростью ее продолжил взращенный в недрах КПСС Горбачев в отношении т.н. социалистической системы.

Внешний мир, повторим, Горбачеву благодарен. Внутри управлявшейся им страны «развал системы» ему ставят в вину, а не в заслугу. После непродолжительного периода высокой популярности Горбачев вошел в немилость у собственного народа, и положение мало изменилось с тех пор. В списке тех, о ком россияне отзываются положительно (около тридцати политиков, к которым «испытывают доверие») он сегодня – на третьем месте от конца.

Лишь имея в виду все сказанное выше, можно по достоинству оценить один из результатов опроса, проведенного Левада-центром в начале июля этого года. Россиян спросили о том, как они сегодня думают о результатах «изменения внешнеполитического курса страны в конце 1980-х годов» – так здесь аккуратно именуется курс, который называли в России и предательством, и изменой, и уступками, и поражением. Разумеющийся в рамках этой логики ответ «Мы проиграли в противостоянии с Западом» выбрали 27% жителей России. За этой средней цифрой – большие различия между позициями отдельных групп населения. Особо отметим, что такие настроения у почти половины военных. Понятно, для них это и есть проигранная без выстрела мировая война.

Но в обществе в целом те, кто разделяют традиционную скорбь по утраченной гегемонии – в меньшинстве. Затруднившихся ответить на этот вопрос -  29%, то есть, больше, чем повторяющих, что мы проиграли Западу. Люди задумались. Среди некоторых групп  доля задумавшихся доходит до трети. А какая мысль получает преобладание в ходе этого общенационального размышления об историческом горбачевском повороте? Большинство в 43% выбрали ответ: «Мы выиграли от того, что противостояние закончилось, не меньше других». Снова за средней цифрой – большие различия. Среди военных, как помним, много говорящих о поражении, но людей в погонах, решивших, что мы выиграли – все-таки больше. Среди опрошенных нами руководителей нижнего и среднего звена они еще многочисленнее (57%). В такой непрямой форме страна выразила признательность Горбачеву.

Значит, Третью мировую все-таки не проиграли. Но половина россиян полагает, что внешняя угроза их стране по-прежнему существует. Только теперь среди главных источников угрозы не один лишь «Запад» - 32%, но также и «исламские страны» - 29%. («Стран бывшего СССР» опасаются 16%, Китая – 13%). У опрошенных в ходе исследования руководителей исламский Восток оказывается самой основной угрозой, его называют более 50%. А вот Запада среди них теперь страшатся совсем немногие, менее 10%. Они даже выражают своими ответами несогласие с высшим руководством страны, которое угрозу с Запада, на их взгляд, переоценивает, а с Востока – недооценивает. Вот такое появилось «новое мышление».