Мрак советского завода

На модерации Отложенный

 Уже не первый год мне снится страшный сон.Все чаще и чаще. Все страшнее и страшнее. Я снова принят токарем-универсалом в 19-й цех Адмиралтейского завода в Ленинграде.

Остались позади «учебки» и университеты, чины и погоны, трибуны и мандаты. Митинги и демонстрации. Невский и Тверская. ТСтудии. Эфиры. Свист и аплодисменты. «Ура!» и «Позор!». Взлеты и падения.

Все куда-то кануло.

  И я снова токарь девятнадцатого цеха.

Мне ужасно не хочется приниматься за тяжелую и неблагодарную работу.

Не хочется сонному надевать грязный комбинезон в мрачной раздевалке с металлическими шкафами. С хмурыми от жизни и похмелья коллегами.

Не хочется браться за грязное и ранящее до крови железо. Устанавливать резец, включать мутную струю эмульсии. Уклоняться от горячих стружек. До боли ломать руки, отжимая и зажимая в патроне заготовки. Оттаптывать до боли и отека ноги, часами стоя перед суппортом станка.

 Я хожу по цеху. С кем-то говорю. С кем-то курю. Сижу в укромных углах на заготовительном участке и в закоулках на заводском дворе. Подхожу к своему станку.

Он чист и незапачкан. Нет инструмента.

Но на нем выключен свет. Мастером.

Страшно. Я засечен.

Мне нужно срочно включить агрегат и начать что-то делать.

Точить, сверлить, отжимать-зажимать. Зарабатывать деньги, как все остальные в этом цехе, работающие и не замечающие меня.

 Я все могу. Я хорошо владею токарным делом. Я умею больше, чем от меня требуется.

Но я не знаю, где инструмент, где заготовки. Нет наряда, технологической карты и чертежа. Мне нечего делать. Я изгой. Я белая ворона.

Я ничего не делаю. Я – паразит и тунеядец. Мое нерабочее состояние не может продолжаться долго. Оно должно вылиться в беду.

Хочу не быть таким. И не могу. И не знаю, с чего начать. И боюсь к кому-либо обратиться….

 

***

 

  До сих пор помню свою дипломную работу в ПТУ-15.

Венец 10-месячного обучения. Подробное описание изготовления штуцера с наружной резьбой. М48х2. Из жесткой нержавеющей стали «два-ха-13».

Толстый альбом из канцелярского магазина. С каллиграфическим текстом и формулами. С чертежами в разных проекциях, с разрезами и стандартными шрифтами надписей. С составом и структурой материала – трудной для обработки «нержавейки». С формулами и диаграммами. С описанием необходимых для работы сверл. Проходных, подрезных, расточных и резьбовых резцов. Сплавов их режущих пластин, углов резания и фасок. С расчетами скоростей резания по каждой из операций. Подач суппорта, и иных режимов работы при этом станка 1К62. Естественно, с техническим описанием последнего.

И многим-многим другим.

Со всем, что должны были знать инженеры-металловеды, инженеры-механики, инженеры-технологи.

Со всем, что впихивалось в головы пятнадцати-шестнадцатилетним пацанам с семью-восемью классами образования.

Со всей информацией и параметрами, которые должен был получить советский рабочий вместе с заданием и нарядом от цехового мастера. И, воспроизведя их на станке в металле, получить в пределах, предусмотренных государственным стандартом, вожделенную деталь.

 

Главной задачей рабочего оставалось быть трезвым на рабочем месте и получить от обслуживающего персонала материалы и инструменты. С последующим добросовестным воспроизведением этих данных.

 

Учились мы в наших «ремеслухах» , как бог на душу положит.

Преподаватели, из отставных мастеров и сокращенных офицеров, не всегда сами понимали ретранслируемое нам содержимое умных книжек. Но делали это исправно.

 

Дипломная работа была оценена на «отлично».

 

***

 

Придя дипломированным токарем в 19-й цех Адмиралтейского завода, я был поражен тем, что мне вручал мастер вместе с нарядами на работу.

А вручался мне эскиз, иногда сделанный от руки. Штуцера, фланца, или болта. С «технологической картой» в которой стояла единственная фраза: "выточить деталь согласно чертежа".

Инструменты и приспособления получались в инструментальной кладовой.

Нужные, или похожие на них.

Материал получался в огороженном углу цеха, на заготовительном участке.

Такой, какой нужно. Или близко к такому. Какой есть. Что нарЕзали из проката пьяные заготовители. Или налили-наковали в смежных цехах такие же металлурги. Иногда попадался не тот материал. Иногда заготовки были изрядно больше положенного и их нужно было вдвое дольше «обдирать».

Манипуляции формулами, режимами и таблицами оставлялись на усмотрение рабочего. С заточкой резцов и сверл на на корявых точилах, громыхавших в углу цеха.

 

При этом застекленные комнаты, телевизорами окружавшие в два этажа рабочее пространство цеха, ломились от инженеров и техников. Обязанных расписать, рассчитать, начертить и обеспечить. Сделать все, что с таким тщанием петеушники делали в своих дипломных работах.

 

Нормы времени и расценки были таковы, что, провозившись с одной деталью день, работяга мог рассчитывать на оплату двух-трех часов праведного труда.

Работа реально давала возможность заработка средств к существованию. Но лишь если партия деталей была хотя бы больше сотни. Тогда, настраиваясь поочередно на каждую из операций, можно было обеспечить какую-то производительность. Работая последовательно и ритмично.

 

Кораблей завод делал много. Хороших и не очень. Детали заготавливались впрок. Плановики в поте лица организовывали их заготовку.

В разных углах цеха несколько тружеников, плюясь и матерясь, изготавливали по паре-тройке гаек или шпилек. Совершенно одинаковых. Для будущих разных пароходов. На которые эти железяки будут поставлены одна через год, а другая – через пять. Каждый из пролетариев нормально заработать не мог.

А собрать эти гайки-шпильки в одну партию и поручить одному работяге начальнички были не способны.

 

В «телевизорах» по периметру цеха продолжали функционировать плеяды ИТР . Полуграмотных "командиров производства". В свое время поднявшихся из работяг через «вечерние техникумы». Или сразу севшие на свои стулья за былые заслуги на фронтах.

 

Да и не очень нужно было все отлаживать.

Если бы все было организовано и распределено, как надо, завод можно было бы изрядно сократить. И у станков, и на стапелях. И в застекленных цеховых антресолях управленческих служб.

А оставшиеся были бы сыты и одеты. При полной исправности схода со стапелей советских пароходов.

 

***

 

Возможность заработать была таким же советским дефицитом, как колбаса и приличные ботинки.

Как любой советский дефицит, эта возможность распределялась отцами-командирами по своему разумению. Среди своих.

«Своими» были партийные и профсоюзные активисты. Пьющие работяги, с получки «откатывавшие» мастерам выпивку с закуской в близлежащих к заводу столовых и закусочных. Непьющие работяги, тупо платившие мастерам оговоренную мзду. Ну и несколько «асов», выполнявших разовые сложные работы, где "инженеры" попросту не знали, что делать.

 

Чтобы основная масса не возмущалась, её убеждали в том, что хорошо зарабатывать – удел способных, трудолюбивых и дисциплинированных. Передовиков производства. И что становление таковыми – результат упорного труда, ну и, естественно, хорошего поведения с «отцами-командирами».

Как и в вооруженных силах. Где нормально жить разрешалось лишь «отличникам» и старослужащим.

Как и в местах лишения свободы. Где выживали лишь «вставшие на путь исправления», воры или стукачи. Либо платящие начальникам мзду «придурки».

 

***

 

«Высоко квалифицированные» рабочие нужны. В мизерном количестве, для особо сложных нештатных работ.

В остальной части эти «асы» - порождение бардака в технологии и организации производства

Так же, как и бросающиеся на амбразуры смертники – порождение бардака в армии и бездарности командиров. От неграмотного комбата, до конно-бронзового Жукова.

 

С изобилием «иномаррк» и запчастей к ним, пропал образ гаражного «дяди Васи», сопособного в грязном боксе починить вручную любой агрегат и реанимировать любой «москвич-жигуль».

На нормальном автосервисе трезвые парни в чистых комбинезонах в считанные часы заменят агрегат. Без рассуждений о том, что «мастерство не пропьешь».

 

***

 

К восемнадцати годам, на третьем году токарной карьеры, я чувствовал себя умеющим делать почти все, что изготавливалось в цеху.

Свежие юношеские мозги отлично усваивали премудрости, предназначенные обитателям «телевизоров». Изрезанные, но незагрубевшие руки автоматически совершали необходимые пассы. Уже попорченные осколками стружки, но еще зоркие, глаза превосходно фиксировали необходимые размеры и иные данные.

Иногда все же перепадали большие партии деталей.

Где-то что-то прорывалось. В цех приходили непомерные задания. А умел я много. И это знали.

И тогда наступала пахота по полторы смены. С выходом по субботам.

Часами не отрывался от станка, испытывая противоестественный оргазм от ощущения собственной силы над твердым и тупым железом.

Редко это бывало.

 

А чаще охватывала брезгливость к этой возне.

Уволиться после "ремеслухи" три года было нельзя.

И я уходил бродить по цеху и окрестностям. Курил. Трепался в укромных углах с такими же, как я, молодыми раздолбаями. Возвратясь к станку, видел, что электрический свет на нем отключен мастером.

Значит, мое отсутствие выявлено. Предстоит очередное внушение.

Престарелый мастер Николай Иваныч.

Лидер группы из пяти-шести «передовиков», зарабатывавших на выгодных нарядах и делящихся с ним «откатом».

Он на голубом глазу воспитывал меня в своем «аквариуме» посредине цеха.

 

- Ты, Лучинский, почему не работаешь? Так никогда нормальной зарплаты не получишь. И характеристику в свой институт не получишь.

 

Знали уже, куда мои глаза глядят. Знали чем зацепить. Без «характеристики»-то нЕкуда было…

 

Очередная постылая возня с ничего не дающей уму и желудку гайкой или шпилькой.

И угнетающее рабское чувство страха перед начальством при полном бессилии что-либо изменить в этой жизни.

 

***

 

Все были заняты.

Заводу постоянно требовались новые труженики.

Деревенские ехали в Ленинград. Жили в общагах, зарабатывали свои гроши, пили.

Кто-то делался «своим». Кто-то поднимался до застекленных кабинетов. Кто-то выше.

Кто-то не выдерживал. Бросал все это.

Статья 209-я Уголовного Кодекса. «Ведение паразитического образа жизни». Тунеядство.

Год в зоне с последующей потерей права проживания в Москве-Ленинграде и еще в ряде приличных мест СССР.

Лица БОМЖ.

Подвалы и чердаки.

Полуразложившиеся трупы в канализационных колодцах.

 

***

 

Страна с нижайшим уровнем развития производства.

Страна с гипертрофированной оборонной промышленностью. Молохом, безучетно и бессмысленно пожирающим материальные и людские ресурсы.

Пресловутый ВВП в разы меньший, чем в приличных странах.

Никто ничего не зарабатывает, потому что нечего.

ИТРы заполняют пыльные кабинеты.

Вчерашние петеушники выдают в день по фланцу или штуцеру.

Все заняты. Кроме отщепенцев по 209-й.

И ничегошеньки не сделать…

 

***

 

Страшно.

Пятый десяток лет идет с тех пор. А я беспомощен и беззащитен.

Хватаюсь за рукоятки суппорта станка, пытаюсь зажать какой-то случайный резец.

Хоть что-нибудь бы сделать!

Хоть как-нибудь выйти из этого вязкого бесполезного и угрожающего состояния…..

 

  Мне никогда не удается досмотреть этот сон до конца.

[1] Всего пара-тройка лет прошла, как "ремеслухи",былые сталинские «ремесленные училища» системы «трудовых резервов», были переименованы в профессионально-технические.