Генетическое хамство – преимущество в толчее перед кормушкой?..

ЮЛИЯ ДУДКИНА

О хвостах и людях

Директор отдела Возмутительно больших вещей и редактор раздела Ресурсы Юлия Дудкина рассказывает о тонкостях русского школьного буллинга и узнаёт, когда люди наконец перестанут быть таким говном.

Я вошла в музыкальный класс, открыла футляр и поняла, что моей флейты в нем нет. Если кто не знает, поперечная флейта состоит из трёх частей, и в свободное от игры время они лежат в футляре в специальных выемках. Так вот, выемки были на месте. Инструмент пропал. Примерно час я искала свою флейту по всей школе. Одна часть оказалась в раздевалке на первом этаже, еще одна — на каком-то подоконнике на четвёртом. Где была последняя, я уже не помню. Главное, что я все их нашла, — по меркам моей семьи серебряный музыкальный инструмент не был дешёвой безделушкой. На вопросительный взгляд моей учительницы по музыке я сказала: «Это ребята из класса так пошутили». «Странные какие-то у вас шутки», — заметила она. Действительно, шутки были очень странными.

Недавно я прочитала на сайте «Такие дела» текст о школьном буллинге. После этого я проснулась посреди ночи и долго не могла перевести дыхание и успокоиться. Я снова увидела все эти лица и услышала голоса, которые, как мне казалось, за столько лет успела забыть.

В школе я была немножко полноватой и немножко угловатой. Ещё я отказывалась ходить курить за гаражи, и меня продолжали привозить на уроки родители, когда одноклассники уже начали ездить сами. Кроме того, я совершенно не умела петь, а в школе с театрально-музыкальным уклоном это приговор. В общем, мне довелось пережить многое. Чтобы история не получилась слишком длинной, приведу несколько фактов.

Когда нашему классу в воспитательных целях показали фильм «Чучело», мои одноклассники, вместо того чтобы задуматься о своем поведении, почерпнули оттуда много новых дразнилок и издевательств.

Моей единственной школьной подружке однажды сел на шею самый высокий мальчик в классе. Сел на шею в прямом смысле — она пару месяцев лежала с компрессионным переломом, а потом её родители забрали из школы документы.

Когда я уже ушла из той школы, я узнала, что мой одноклассник, поругавшись на уроке математики с учительницей, стал кидаться стульями. Учительница ждала ребенка. После этого случая она надолго пропала, а потом вернулась в школу похудевшая и побледневшая. Что именно произошло, я не знаю, но очевидное кажется мне вполне вероятным.

Однажды к нам пришла новая учительница по сценической речи. Точнее приехала на инвалидной коляске. Мой класс регулярно доводил её до слёз. Мне стыдно об этом вспоминать, но, кажется, время от времени я тоже над ней подшучивала. Может, я надеялась хотя бы так немного реабилитироваться в глазах одноклассников.

Люди уходили из нашего класса один за другим — избавившись от одного «чучела», мои одноклассники принимались за следующее. Когда всё стало совсем плохо, директор школы один раз встретил меня в коридоре и позвал к себе в кабинет. Он сказал: «Я хочу поговорить с тобой конфиденциально. Ты знаешь, что значит это слово?». Я не знала, и он мне объяснил. Он сказал, что хотел бы помочь нашему классу покончить со всей этой жестокостью, но для этого я должна рассказать ему, что именно происходит и кто зачинщики. Конечно, сегодня я бы ни за что так не сделала, но тогда я была маленькой заплаканной девочкой. Взрослые не были для меня авторитарной верхушкой, они казались мне друзьями, а поэтому я не считала честный разговор с ними доносом. Поэтому я рассказала всё как есть. В итоге выяснилось, что из нас двоих значение слова «конфиденциальный» я всё-таки поняла лучше. Через несколько дней в классе появилось новое издевательство — стоило мне открыть рот, я слышала фразу: «Смотрите, сейчас она всех заложит». Это повторялось изо дня в день, каждые пять минут.

А главное, я настолько не верила в то, что меня могут вот так предать, что несколько месяцев даже не понимала, что имеют в виду мои одноклассники.

Когда я наконец ушла в другую школу, я ещё долго считала себя страшной, глупой и толстой и много лет не могла ни с кем подружиться — ровесники меня пугали. Даже сейчас, если в кафе за соседним столиком оказывается группа подростков, у меня начинает колотиться сердце. А ещё я никогда не пою — но так, наверное, всё-таки лучше для окружающих.

Сегодня разные психологи часто обсуждают проблему подросткового буллинга и приходят к тому, что виноваты обычно учителя, которые неосознанно поощряют эту травлю. Пару лет назад я узнала, что в ту самую школу, где я училась, взяли девочку с синдромом Дауна. Я всеми руками за инклюзивное обучение, но, услышав эту новость, содрогнулась. Потому что я слишком хорошо понимаю, КУДА попала эта девочка. Искренне надеюсь, что я ошибаюсь, там сменился преподавательский состав и порядки. Иначе это просто пиар-ход за счёт ребенка с особенностями. Кстати, школа, о которой я говорю, становится в Москве всё более модной.

Я к чему это всё? Если новые и прогрессивные сайты продолжают писать тексты про подростковый буллинг, значит, это всё еще актуально. Значит, за эти годы ничего не изменилось, и какая-то девочка (или мальчик) прямо сейчас открывает футляр и видит, что из него исчез музыкальный инструмент. Значит, какой-нибудь директор сейчас предлагает ученику «конфиденциальный» разговор, чтобы потом пойти и рассказать о нём кому-нибудь.

Если верить Конраду Лоренцу, внутривидовая агрессия необходима, чтобы вид продолжил существовать. Люди ссорятся и воюют, чтобы разъезжаться подальше друг от друга и покрывать всё большую площадь поверхности Земного шара. Стайные животные выстраивают чёткую иерархию внутри сообществ, чтобы те, кто главнее, выплёскивали свою агрессию на остальных. Иначе мы просто не сможем существовать. То есть, если мы перестанем со школьных лет макать друг друга головой в унитаз, мы все вымрем.
Хорошо, допустим. Но ведь наших предков природа устроила так, чтобы они кидались друг в друга какашками. Это тоже каким-то образом было нужно для выживания, но мы же теперь этого не делаем. И как-то живы. Или вот ещё — хвост. Он когда-то был совершенно необходим, а теперь от него остался только копчик. Тут можно возразить, что хвост исчез тогда, когда в нём отпала необходимость. Справедливо, но может мне тогда кто-нибудь объяснить, в чём необходимость в подростковом возрасте всем вместе макать кого-нибудь одного головой в унитаз?

Недавно я писала текст о людях с редкими заболеваниями — большинство из них не могут ходить. У одного мальчика ломаются кости просто оттого, что он берёт в руки тарелку или сильно кашляет. Многие из них существуют только благодаря деньгам, которые для них собирают разные фонды. Значит, находятся люди, которые наплевали на внутривидовую агрессию и жертвуют для других — более слабых — деньги. Что же, они нарушили закон эволюции? Ведь вместо того чтобы проявлять внутривидовую агрессию, они зачем-то помогают тем, кто слабее. Или просто необходимость в этой агрессии отпала, и они эволюционировали первыми, отбросив ненужный хвост?

Кажется, в мире всё-таки есть справедливость: заходя на страницы таких же, как и я, бывших жертв буллинга, я вижу, что у них всё сложилось прекрасно — кто-то уехал за границу, кто-то нашёл работу мечты здесь. На фотографиях они все радостные и в окружении друзей. Может быть, я права, и будущее — за теми, кто отбросил хвост. Они эволюционируют первыми. Постепенно хвостатых будет оставаться всё меньше, и Лоренц подавится своими теориями о внутривидовой агрессии. Ну а я наконец перестану просыпаться среди ночи и думать: «Слава богу, я уже больше не учусь в школе».

Эту отличную иллюстрацию нарисовала Наталья Ямщикова. Наталья, вы котик, спасибо!