Мистическая хворостина. Два прокурора.
На модерации
Отложенный
После полиции Петрович решил зайти к главе администрации и поговорить, чтобы ему выписали шифер: покрыть крышу. Он знал, что никакой помощи не получит, но ему уж очень хотелось посмотреть, как глава станет выкручиваться.
Перед зданием администрации находилась огромная площадь, выстланная аэродромными плитами и забитая разномастными легковушками.
- Эх, - бросил Петрович, пробиваясь между легковушками к входу, - Дороги в кочках, а машины в наворочках.
Здание было крепкое и огромное и, как сказал Петрович, в нём вполне мог разместиться весь посёлок.
Перед входом с вертушкой его остановил дюжий охранник: бритоголовый с похмельными глазами.
- Пропуск, - потребовал он, выгребая из кармана лопатную ладонь.
- Какой пропуск?
Петрович ещё ни разу не бывал в администрации и жил поселковым советом, дверь в который можно было открыть лёгким прикосновением руки.
- На вход.
- Нет.
- Тогда поворачивай назад.
- А без пропуска что? Никак нельзя.
- Можно. Только вот так.
Охранник взял Петровича за плечи, поднял правую ногу и попытался повернуть его спиной к себе, но повернуть Петровича не так просто. Он стоял, как припаянный.
- А как пропуск выглядит? Нарисуй пальцами, - попросил Петрович, уже зная, как пробить бритоголового.
Парень стал рисовать в воздухе и застыл.
- Примерно такой, как у тебя, - сказал он, увидев под носом кулак Петровича.
- Примерно или точно такой.
- Точно такой. Для всех пропусков – пропуск.
- Молодец. Такой сообразительный, а почему тут стоишь? Пошёл бы в депо работать.
- Ага. Тут я чистенький, свежий воздух, а там в мазуте и солярке, а девки сейчас на солярку и мазут не клюют.
- А на что клюют?
- Ты что с Космоса вывалился. На наркоту, водку, бабки… Долго перечислять.
Проходя по широким и высоким коридорам, заполненных толпами, Петрович услышал, что Григорий Фёдорович Передержан очень добрый, отзывчатый на просьбы, сердечный, сказанное слово принимает всей душой, крепко заботится о посёлке и сильно хозяйственный мужик. Рубит в любом запутанном деле. Развернулись посельчане и посыпалось, что через год превратит глава посёлок в город, сметёт пыльные улицы и заасфальтирует все кочки, раскинет широкие площади, скверы, проспекты с тенистыми деревьями, а под ними скамейки, на которых можно будет отдохнуть, летом полюбоваться солнышком и принять на лицо солнечные ванные, выстроит детские комплексы, посадит цветистые парки, депо раскорчует и создаст завод, который одновременно будет производить продовольственные товары и промтоварные, откроет автобусные линии, а под землёй пророет метро, что бабам не нужно будет ходить в магазин, а делать заказы по мобильникам, и всё, что они закажут, привезут на дом по самой дешёвой цене, что бусугарню превратят в лекционный зал, где мужикам станут читать лекции самые большие и знаменитые учёные о вреде водки, построят хороший пляж, а где возьмёт море, да реки повернёт вспять, раньше пытались повернуть, да не повернули, не смогли течение одолеть, сильным оказалось, а Григорий Фёдорович одолеет, хаты снесут и построят коттеджи, двухэтажный клуб с движущимися ступеньками, стадион с футбольным полем в два раза больше старого, на котором одновременно смогут играть две команды, хочешь смотри одну, хочешь другую, а если захочешь сразу обе, то, пожалуйста, левым глазом захвати ту, что слева, а правый запусти на ту, что справа…
- В больнице одни разговоры, - заметил Петрович, - в администрации обещания.
Возле массивной двери с табличкой, на которой было расписано позолоченными буквами, кто за ней сидит, его остановили.
- Григорий Фёдорович занят, - сказала секретарша Екатерина Вадимовна
- Кать. Да скажи, что пришёл Петрович.
- Когда научитесь говорить, как интеллигенты - интеллектуалы, - брызнула презрительно Екатерина Вадимовна. – Не Кать, а по имени и отчеству. Екатерина Вадимовна. Это же легко запомнить. Григорий Фёдорович сказал, что занят и приходите завтра.
- Да ты же, Кать, и не ходила к нему, как можешь говорить так?
- Опять, Кать. Не ходила. Ну, и что. У меня есть компьютер, где всё записано, что и кому, когда говорить, а с кем не разговаривать и посылать. Сильно занят, - отрубила она.
- А компьютер у тебя хорош, - сказал Петрович. – Дорогой. Правда меньше по цене, чем твои золотые кольца и перстни на всех пальцах. Только экран паутиной зарос, пыльный. Приведи в порядок и посмотри в него.
Екатерина Вадимовна так и сделала: небрежно смахнула паутинную завязь, вытерла носовым, кружевным платком, посмотрела, онемела и охнула. Экран высветил картинку: Петрович с хворостиной оттягивает Вадимовну.
- Не смей это делать, - заорала она, поворачиваясь к Петровичу.
- Ты о чём это, Кать?
Секретарша судорожно потыкала указательным пальцем в экран, он мигнул, выдав новую картинку: прокурор протезом метелит главу администрации и Пугайло. Посмотреть эту картинку Петрович не успел. Экран потух
- Эх, Катя, Катя, - Петрович вздохнул. – Жаль, что ты не мужик. А то взял бы я стол и занёс бы его вместе с мужиком в кабинет. Ладно. В следующий раз зайду. Принесу раскладушку, лягу и буду отдыхать, когда твоё начальство освободиться.
Екатерина Вадимовна достала зеркальце и стала накрашивать губы. Красивая, пышная, а гонору безмерно. Вот такие и живут, а Настя. Петрович почувствовал, как затемнелось в душе, он поднял руку и хотел выдернуть Вадимовну из - за стола, но остановился. Она ни при чём, что живёт, а Настя ушла. Тут другое. Непонятное. Таинственное. На веки скрытое от человека. Не проникнуть человеку в истину жизни. А она ведь есть. Может быть, кто – то и где – то держит её и не выпускает. А почему? Была бы хорошая – порадовала бы человека. Наверное, не хорошая, поэтому и прячут.
Мысли Петровича прервал шёпот: не журся, я им сегодня такое устрою, что они всю жизнь будут помнить. Петрович похлопал по ушам, шёпот прекратился, он облегчено вздохнул и вышел на улицу, а мы вернёмся к главе администрации Григорию Фёдоровичу.
Он для нас лицо новое, скажем несколько слов о том, как он прорвался в кресло главы.
Избирательная система была с прорехами, и Григорий Фёдорович просто впихнул в прореху руку с драгоценностями жены председателю избирательной комиссии, которому очень понравились драгоценности, но больше всего понравилась добродушная, заботливая рука, пообещавшая, что это только начало. Жена бунтовала до тех пор, пока на полномочиях мужа не выросла двухэтажная дача с бассейном.
- А если после главы впихнуть дачу, - сказала сообразительная жена.
- Впихнём.
- А дача на что потянет?
- На новые полномочия.
А теперь можно перейти и к тому, чем же сильно был занят Григорий Фёдорович. Он действительно был занят. У него накопилось много дел, но сейчас его волновали два. Первое скрывалось под шляпой. Он никак не мог отодрать колючки, густо засеявшие его макушку, неизвестно откуда и как появившиеся. Он стриг их ножницами, брил голову, но колючки быстро шли в рост, и Передержан боялся, что на голове может вырасти огромный куст репейника. Чтоб, хоть на время, скрыть их, он купил у Марковны шляпу, которая не упустила заметить, что в шляпе Григорий Фёдорович выглядит гораздо лучше, чем в кепке, потому что в шляпах ходят солидные люди, а в кепках мелкота. Шляпа была с большими чёрными полями и хорошо закрывала от солнца. Второе было дипломатическим делом, которое наносило ему немалый финансовый урон. Он быстро расхаживал по кабинету с паркетным полом, огромным столом и бронированным сейфом: самой уважаемой вещью. Уважаемой, потому что до этого дня сейф работал на приём, а сегодня должен был скоро опустеть. Именно это тяготило Григория Фёдоровича, и он нервно поглядывал на часовые стрелки, подтягивавшиеся к цифре три.
- Подлец, гадина, - бормотал он, - чтобы ты споткнулся на дороге, чтобы ты провалился сквозь землю, чтоб тебя машина переехала. – Жестоко, да ещё в накидку с ударами кулака по столу. - Сволота.
Григорий Фёдорович надеялся на силу слова, но его сила слова, которую он вкладывал со всем размахом в скорбевшую о предстоящем финансовом уроне душу, оказалась слабее силы сволоты, не споткнувшуюся на дороге, не провалившуюся сквозь землю и не попавшую под машину. Она выросла в дверях, тяжело прошагала здоровой ногой и протезной по паркетному полу и уселась в кресло.
- А Иван Александрович, - засуетился Григорий Фёдорович, - наконец пришли. Заждался я Вас, думал, что не придёте.
- Ты был бы рад, подлец, если б я не пришёл. А почему ты в шляпе? Шляпа.
Кто же мог сказать такое слово? Да тот, у которого в кулаке были завязаны грешки Фёдоровича. Присмотримся внимательно. Кто это такой, что позволяет вольности к самому главе администрации. Знакомое лицо: прокурор, но как же долго он не появлялся в нашей истории. А сейчас появился. Зачем?
- Ну, что Вы, Иван Александрович, так думаете обо мне. – Он протянул руку, чтобы поздороваться, но застыл в подозрительности.
Почему Григорий Фёдорович не дотянул руку до конца, а не дотянул он потому, что вошедший был похож на прокурора и ростом, и лицом, и мундир подтверждал прокурорский статус, и имя, и отчество, и протез, а вот глаза были с жёстким металлическим блеском. Обычно серые, быстро бегающие, они были разноцветными застывшими, неподвижными, словно приваренными.
Григорий Фёдорович облегчённо вздохнул, когда услышал от вошедшего, что тот вчера сильно перебрал какой-то дряни, которая крепко подействовала на глаза, буфетчица, наверное, накатала в пиво водку, вот поэтому во всём остальном он, Иван Александрович: прокурор, а в глазах не прокурор.
Такое объяснение устроило Фёдоровича, он открыл сейф и достал оттуда чёрный дипломат. В душе Григория Фёдоровича метался ураган. Сколько сил он вложил в дипломат. Скольких вытряхнул. Обжулил. И что? Теперь его нужно отдать этому «отстёгнутому» протезу. Обида вырастала даже до желания: разнести протез.
- Как договаривались, - сказал он, - всё до копейки, но хочу заметить тебе, Иван Александрович. Дорого берёшь. Мог бы половину и скинуть.
- Хватил. Половину.
- Разве это много?
- А вот это не хочешь?
Шляпа, хотя и закрывала от солнца, но закрыть толстый основной палец, который пролез между указательным и средним, и уставился на Григория Фёдоровича, не смогла.
- Ну, Иван Александрович, - обиженно протянул Григорий Фёдорович, - между друзьями так не делается.
- Делается или не делается - я в это не вникаю. Я бы ещё посчитал тебя за совестливого человека, если бы ты сказал: Вам сто процентов, а мне ноль. Ты рассмотри ситуация, как человек честный и порядочный. Вот такой, как я. – Иван Александрович подгрёб протезом кресло с Фёдоровичем поближе к себе.
Григорий Фёдорович вздрогнул, увидев, как протез отстегнулся от ноги прокурора, в тоже время с его головы слетела шляпа и примостилась сверху на протез, который проскакал по полу, закружился, словно в вальсе, попытался вскарабкаться по стене, но сорвался, потом запрыгнул в его кресло, а с него на стол и снова прилепился к культе ноги. А шляпа. Фёдорович судорожно схватился за голову. Шляпа была на месте.
- Показалось, - пробормотал он.
- Что показалось?
- Да интеллекту показалось, что протез твой, как бы отскочил от ноги и стал выписывать вальс с моей шляпой у меня в кабинете.
- Ты тоже вчера, наверное, какой – то дряни набрался. Давай вернёмся к делу и рассмотрим его с человечной точки зрения. Твой разгильдяй напился, насажал в машину баб, не справился с рулём, завалил памятник. Кстати, что за памятник?
- Да, этот в революционной кепчонке. Мы его давно хотели снести.
- Теперь сносить не потребуется. Давай дальше. После памятника переехал на машине старика Немого, в лепёшку его превратил, а ты дорого. Да если бы не я, сидел бы твой сын. Наломал столько, что я еле вытащил его.
- А если рассмотреть ситуацию с другой стороны?
- С какой именно?
- С точки целесообразности. Задавил кого? Старика, - бросил Григорий Фёдорович, - а не человека. Пенсионер, деньги от государства получает, а не работает, в посёлке от него никакой пользы, один расход, он и сам бы скоро умер. Так что поторговаться не грех.
- Прокуроры не торгуются. Понял.
- Но попробовать – то можно. За дипломат хоть скинь.
- Давай уточним. Почему скинуть за дипломат?
- Он же мой. Специально купленный. За мои, свои деньги.
- Свои деньги пропустим, потому что своими там не пахнет. Ты говори конкретно. И сколько?
- Дипломат новый, - начал расписывать Григорий Фёдорович. - Кожаный С замками. Кодом. Такие продаются только в закрытых магазинах. Больше его нигде не купишь.
-- Я не спрашиваю, какой он и где купил. Сколько?
- Учитывая наши тёплые отношения и совместные делишки, соседство, проживание в одном посёлке и получение взаимной бизнес - выгоды, - Григорий Фёдорович внимательно посмотрел на лицо прокурора, оно было неподвижным и непроницаемым, но это не остановило его, он попытался пробить его скидкой в двадцать процентов.
- Эх, закрутил. Двадцать процентов. Это же бессовестный и нечестный грабёж. Как Вы можете такое предлагать, да ещё в мои глаза смотреть?
Григорий Фёдорович отошёл на несколько шагов назад, так как прокурор мог снова показать ему фигуру из трёх пальцев, но прокурор не показал, и Фёдорович, будучи человеком настырным, не привыкшим отступать, сослался на дверь, которая раньше была двухслойной, а он заменил её на десятислойную с самыми современными секретными замками, чтобы никакой вор не мог открыть, прочная, ничем не пробьёшь, и нажал на десять процентов, но и десять процентов пролетели мимо, так как прокурор, встав, подошёл к двери и нанёс сокрушительный удар протезом по ней, отчего она отвалилась, вылетела в коридор, послышался крик «ой, мамочка», в кабинет влетела Екатерина Вадимовна, но тотчас же скрылась, так как кабинет наполнился пылью, а прокурор кратко заметил, что никакого ущерба он не нанёс, а просто выполнил обещание Григория Фёдорович, который на выборах клялся: держать дверь перед избирателями всегда открытой, с чем согласился и Фёдорович, но, согласившись, от своего не отказался, в этом месте прокурор перебил Григория Фёдоровича и бросил, что Фёдоровичу пора закругляться со словом, так как он, Иван Алекcандрович, всё знает, а Фёдорович не всё, и он скажет и покажет ему такое, что Григорий Фёдорович ахнет, но Фёдорович откинул слова прокурора и налёг на заграничный сейф, выписанный из-за границы специально для хранения больших денег: пять процентов, однако, и пять процентов кувыркнулись, так как прокурор сказал, что дипломат, дверь и сейф - это ерунда, а вот протез – другое дело. Григорий Фёдорович хотел заметить, что протез, конечно, хорошая штука и нужная для Ивана Александровича, однако, в финансовых делах не играет никакой роли, но прокурора, словно прорвало, хлынули такие хвалебные речи, что переплюнули избирательную речь Фёдоровича.
- Ошибаетесь, дорогой Григорий Фёдорович. Это многофункциональная штука. Может работать не только, как ударная и убойная сила. – Он показал на снесённую дверь. - Я Вам сейчас такое покажу, что Вы в жизни никогда не увидите, а только сейчас.
Прокурор согнул своё массивное тело, кряхтя, нагнулся к протезу и ловко стал отстёгивать ремешки, а отстегнув, поднёс его к самому носу Фёдоровича.
- Видишь, какая дыра. Интеллектуальная хитрость. Вот Вы попробуйте сделать в своей ноге такую дыру.
- Так у меня живая нога.
- Вы правильно и точно заметили, что живая нога для того, чтобы только ходить. А вот протез, - прокурор, чтобы прекратить болтовню Григория Фёдоровича, так трахнул по столу протезом, что тот даже подскочил. – А живой ногой разве Вы сделаете так. Нет. Кроме того, туда все деньги из дипломата и сейфа уместить можно. А попробуйте в живую. Не получится. Если у тебя сейчас есть лишни и не нужные - клади, а если нет, то страхуйся, и вали их в протез, так как в будущем с тобой может что – то неприятное случится. и мне нужно будет выручать тебя, ты такой коррупционер, какого свет ещё не видел и обязательно напорешься.
Григорий Фёдорович понял, что любые заходы с любой стороны дадут сбой. Иван Александрович открыл дипломат, аккуратно пересчитал пачки, закрыл и, вышел, даже не попрощавшись.
- Сволота высшей пробы, - сказал Фёдорович, - совсем не ценит. Протезная клюшка.
Он хотел развернуться в матерном слове, но дверь, которую уже успели возвратить на место, пьяные рабочие, открылась, и на пороге появился прокурор. Григорий Фёдорович трухнул: наверное, услышал мои слова.
- Забыли что-то, Иван Александрович, - ласково подъехал он. – Я после Вашего ухода всё осмотрел. Ничего не оставляли. Можете сами убедиться.
Тот удивлённо посмотрел на него, также с удивлением передёрнул плечами и развёл руки в стороны.
- А разве я у тебя был?
- Да ведь только что вышли, - холодком повеяло на Григория Фёдоровича.
- Я только что вошёл, а не вышел. Спроси у Катьки.
- А это, это, - покрываясь испариной, зашептал Фёдорович, - дипломат с деньгами. Где он? Я его давал Вам.
- Какой дипломат. Ты ни хрена мне не давал. Что – то не пойму я тебя. Закрутить меня хочешь. Тащи дипломат, - гаркнул он, - а то на протез, как на кол посажу.
- Как же не давал. – Григорий Фёдорович чувствовал, как голова наливается свинцом и тянет на пол. - Пять минут назад. Вы посчитали. Всё точно. Я хотел поторговаться с Вами, а Вы сказали: прокуроры не торгуются.
- Ты не мели. Не хочешь деньги отдавать за сына. Так я верну его в суд. Найду за что.
- Богом клянусь, - захлёбываясь и стуча в грудь, застрочил Григорий Фёдорович, - Вы уже были у меня и деньги получили.
- Вот что, Фёдорович, я тут спорить с тобой не стану. Дел по горло. Посиди, подумай. Завтра к часу, чтоб дипломат был. А не будет я тебя за другие делишки припарю. Будешь вместе с сыном, чтобы не скучал. – Он повернулся и вышел.
Григорий Фёдорович не чувствую ничего в себе, как будто из него вынули всё, пустой, с трудом, хватаясь за края стола, еле, еле доплёлся до кресла и обессилено рухнул в него.
«Что же произошло? Кто же это был? Кто унёс дипломат. Или он и унёс, хочет снова такую же сумму взять. Нужно было расписку взять. Дурак – я».
В это время дверь открылась. Вошла Екатерина Вадимовна и развязанной походкой (вихляние бёдер и лёгкое потряхивание грудей) ей была позволено в силу определённых обстоятельств, проговорила.
- Гриша. Там мужик какой – то пришёл, принёс дипломат, положил мне его на стол и ушёл, сказав, чтобы ты взял его. Мне очень даже интересно, что в нём.
- Да подожди ты с дипломатом, - отмахнулся Фёдорович. - Прокурор ко мне, сколько раз заходил?
- Один раз.
- Ты точно помнишь?
- Да он же недавно вышел.
- Ну, а перед этим прокурором ещё прокурор заходил?
- У нас один прокурор Засуха, а не два.
- И оба были с протезом?
- Я же сказала, что у нас один прокурор, а не два, - Вадимовна почувствовала, как заскреблось в душе: если Григорий Фёдорович с ума сошёл, упекут в больницу и назначат какого – то старика, а тот окажется в нерабочем состоянии для неё, куда тогда деваться?
- Ты зачем первого прокурора пустила, - сорвался Григорий Фёдорович. – Его нужно было не пускать, а задержать и вызвать Пугайло.
- Я не понимаю. Какого нужно было не впускать?
- Я же сказал: первого.
- Гришенька тебе нужно к врачу, у тебя раздвоение от тяжёлой работы, врач поможет тебе двух прокуроров в одного склеить, - захлопотала Екатерина Вадимовна.
- На хрен мне нужен врач. – Фёдорович стремительно вскочил. - Ты о чём перед этим говорила?
- Мужик какой – то пришёл, и дипломат принёс.
- Где он?
- У меня на столе.
- Ты что обалдела. Мужик на столе.
- Ох! Как будто это для тебя открытие. Я имела в виду дипломат.
Григорий Фёдорович сорвался с места, тараном вынес секретаршу за дверь, рыком открыл дипломат. Это был дипломат, который он отдал, как сказал себе Фёдорович, первому прокурору. Перед глазами замелькали зелёные пачки, он судорожно сунул руку. Пусто.
- Где этот мужик, - заорал он.
- Гриша. Не кричи. Это грубо. Тебе не к лицу.
- Замолчи. Где мужик.
- На улицу вышел.
Так ещё Григорий Фёдорович не бегал. Правда, он не бежал, он нёсся, как метеор, но улица было пуста.
Комментарии