Обвинение утверждает, что у подсудимых по делу о "покушении" на Чубайса были сверхзвуковые машины.

  Допрос  четвертого подсудимого в деле о покушении на Чубайса историка и писателя Ивана Миронова до последней минуты сохранял интригу неизвестности. Показания Квачкова, Яшина, Найденова прокуратура знала по прежним судебным процессам, которых было целых три, и каверзные вопросы к ним прокурор готовил загодя, затачивая на оселке предыдущих судов. Миронов же оставался загадочным  белым пятном, так как не давал показаний на следствии и не участвовал в первых трех процессах.
      Допрос  начался с вопроса адвоката Ирины Чепурной: «При каких обстоятельствах Вы познакомились с Квачковым Владимиром Васильевичем?».
      Миронов: «Мои родители дружили с Квачковыми».
      Чепурная: «Пересекались ли Вы в общественной деятельности с Владимиром Васильевичем Квачковым?».
      Миронов: «Не пересекались, поскольку Владимир Васильевич входил в Военно-Державный союз под руководством Леонида Григорьевича Ивашова, а я - в исполком Конгресса Русских общин под председательством Сергея Юрьевича Глазьева, депутата Государственной Думы, помощником которого, как депутата, я тогда являлся».
      Чепурная: «Какие взаимоотношения были у Вас с Александром Квачковым?».
      Миронов: «Общались редко. Саша жил своеобразной жизнью. Работал охранником, книг не читал, интересовался только футболом, большой любитель пива. Владимир Васильевич хотел, чтобы я немного подтянул Александра, убедил его взяться за ум, получить заочное образование. Саша использовал заинтересованность отца в нашей дружбе в своих интересах, время от времени прикрывался мной, когда надо было оправдаться перед Квачковым-старшим за, скажем так, пикники на даче. С кем там гулял Саша, я не знаю. С его друзьями и подругами знаком не был».
      Чепурная: «При каких обстоятельствах Вы познакомились с Робертом Петровичем Яшиным?»
      Миронов: «Однажды заехал к нему по пути, выполняя какую-то просьбу Квачкова. Это было где-то в 2004 году. Знакомство носило шапочный характер в силу различия интересов и возраста».
      Чепурная: «Были ли Вы знакомы с Александром Найденовым до 17 марта 2005 года?».
      Миронов: «Мы познакомились с ним 16 марта, хотя эту встречу трудно назвать знакомством».
      Чепурная: «В связи с чем Вы стали чаще общаться с В. В. Квачковым и Р. П. Яшиным после октября 2004-го года?».
      Миронов: «В это время мой отец подвергся репрессиям за разоблачение коррупции в Администрации Новосибирской области. Тогда он баллотировался в губернаторы Новосибирской области и в рамках выборной кампании выпускал газету с анализом документов о преступной деятельности руководства области. Сохранивший за собой пост губернатора Толоконский сразу после выборов начал борьбу против отца вплоть до его физического захвата. Забегая вперёд, скажу, что совсем недавно подтвердилась правота отца. Ряд руководителей Администрации Новосибирской области, включая ближайшего советника губернатора – Солодкина, о котором писал отец, были арестованы, им предъявлены в том числе восемь похищений и убийств людей, в числе которых два вице-мэра Новосибирска. Отец мог оказаться в этом списке, так что у него были реальные основания скрываться. Отца объявили в федеральный розыск. Друзья отца предупредили, что против меня, моей сестры, которой на тот момент исполнилось 17 лет, и мамы могут быть провокации, связанные с наркотиками или оружием. Вот почему Владимир Васильевич Квачков взял тогда на хранение зарегистрированное отцовское ружье и патроны».
      Чепурная: «Кто предупреждал Вашего отца о возможных провокациях против Вас?».
      Миронов: «Не знаю. Круг знакомств отца слишком широк. Достаточно сказать, что бывший его заместитель Черненко стал первым заместителем Министра внутренних дел Российской Федерации».
      Чепурная: «Какого характера были эти предупреждения?».
      Миронов: «Что наши телефоны поставлены на прослушку, что за машиной ведется наблюдение. Чтобы максимально избежать возможности провокаций, нам с сестрой рекомендовано было как можно чаще быть на людях, которые в случае чего могли выступить свидетелями. Квачковы, сочувствуя нашему положению, приглашали меня на дачу, попариться, подышать свежим воздухом».
      Чепурная: «Что Вас связывало с Яшиным?».
      Миронов: «Роберт Петрович пытался наладить свой бизнес, что-то связанное с лесом и срубами. Даже привез своих гастарбайтеров, по-моему, с Украины. Снял квартиру в Жаворонках. Как пояснил сам Роберт Петрович, чтобы быть поблизости от дачи Квачкова, куда Яшин планировал перебраться с семьей на лето. У Яшина была жена и маленькая дочь. Сначала они снимали квартиру в районе Митино, потом перебрались в Теплый Стан. Машины у Роберта Петровича не было, а мотаться приходилось много, и если у меня было свободное время, то я старался выручать Роберта Петровича».
      Чепурная: «На какой машине Вы ездили в 2004 - 2005 годах?».
      Миронов: «Хонда-Аккорд» 1998 года выпуска. Я купил ее по генеральной доверенности у моей однокурсницы по аспирантуре Екатерины Пажетных. Чтобы не возиться с переоформлением, Катя оформила на меня генеральную доверенность, что явилось потом основанием обвинить ее в причастности к покушению на Чубайса и объявить в федеральный розыск».
      Чепурная: «Расскажите о событиях 10 марта 2005 года».
      Миронов: «Яшин просил забрать его пораньше с Профсоюзной улицы, чтобы поехать на дачу Квачкова. С Владимиром Васильевичем Яшин договорился встретиться на рынке возле Жаворонков, чтобы купить продукты и что-то еще по хозяйству. На круг возле станции мы подъехали около девяти часов утра. Оттуда следом за машиной Квачкова - на дачу. Весь участок был завален снегом. Расчистили проход к дому, перекусили и полдвенадцатого мы с Яшиным уехали, у него была деловая встреча, где? - я уже точно не помню, судя по распечатке это Солнечногорский район. Около четырёх мы уже были у метро «Теплый стан», там Роберт и вышел».
      Чепурная: «Расскажите о событиях 12 марта 2005 года».
      Миронов: «12 марта в субботу, часов в одиннадцать по просьбе Квачкова мы с Яшиным должны были забрать гастарбайтеров, чтобы отвезти их на дачу. Когда я подъехал к дому в Жаворонках и развернулся, машина неожиданно заглохла, и я не мог уже завестись. Вскоре подъехал Владимир Васильевич. Мы с Квачковым поехали на круг искать буксировочную машину. Машина самого Квачкова для этой цели не годилась, потому что у неё автоматическая коробка передач. Договорились с водителем «Волги». Приехали, прицепились, поехали. По дороге к Минскому шоссе машина завелась. Чтобы не ехать дальше на буксире, но и не рисковать снова где-то встать, я сделал контрольный круг по Митькинскому шоссе до Минки и обратно до круга возле железнодорожной станции. Я доехал до Яшина с «Волгой» возле перекрёстка Минского и Митькинского шоссе. Тут нас нагнал Квачков. Решили не рисковать машиной, а вернуться в Москву».
      Чепурная: «Как Вы можете объяснить, что в то время, когда Вы находились поблизости от Яшина, в детализации телефонных соединений Яшина, озвученных на суде, один звонок фиксируется базовой станцией в Краснознаменске, следующий звонок – станцией на ул. Тридцать лет Октября в пос. Жаворонки, находящемся на расстоянии 9 км от Краснознаменска, а следующий за ним звонок базовой станцией уже пос. Ликино на расстоянии 8 км от Жаворонков. И все это в течение нескольких минут?».
      Миронов: «Существуют два объяснения. Или Яшин мог перемещаться со скоростями 600 и даже 900 км в час, или детализация телефонных соединений не позволяет точно определить местонахождение звонившего. Погрешность может составлять десять - пятнадцать километров. Вот доказательство тому. В 12:47 звонок Яшина из Краснознаменска. В 12:53, через шесть минут!, Яшин уже в Жаворонках, на улице 30 лет Октября. Еще через две минуты, в 12:55, Яшин уже в деревне Ликино, и в ту же минуту, в 12:55, звонит уже из Жаворонков! Потом в течение одной-единственной минуты, сначала в 13:03 раздаётся его звонок из Крекшино, а в 13:04 уже из Жаворонков. А теперь глянем на карту. Расстояние от Жаворонков до Краснознаменска - девять километров. Расстояние от  Жаворонков до Ликино - восемь километров. Расстояние от Жаворонков до Крекшино - десять километров. Чтобы Яшину переместиться из Крекшино в Жаворонки за одну минуту, ему нужно двигаться со скоростью 600 километров в час. Ещё более показательно его перемещение из Ликино в Жаворонки в течение одной минуты, восемь километров за 30 секунд! Следовательно, скорость передвижения должна составлять 960 километров в час! Поскольку подобные почти сверхзвуковые скорости на автомашине невозможны, то определение местоположения звонившего при помощи базовых станций весьма приблизительное и не может служить основанием для определения местоположения человека по его телефонным соединениям».

      Ух, как взволновалась сторона обвинения! Ещё бы! Анализ детализации телефонных звонков, приведённый Мироновым, крушил все доводы обвинения, выстроенные на фундаменте того, что базовые станции свидетельствуют о присутствии подсудимых в конкретных точках – в Жаворонках, где по несчастному стечению обстоятельств оказалась дача Чубайса, в Петелино, где совсем рядом находилась дача Квачкова. А теперь документально подтверждается, что зафиксированный базовой станцией звонок вовсе не означает присутствие человека в конкретной точке, - звонивший может находиться в десяти, а то и в пятнадцати километрах от базовой станции по делам, совершенно не связанным с Чубайсом!

      Чепурная: «16 марта 2005 года Вы были на даче Квачкова?».
      Миронов: «Да».
      Чепурная: «Вы приехали на своей машине?».
      Миронов: «Нет. Накануне моя машина сломалась. 15 марта я с трудом дотянул до автосервиса. Двигатель разобрали, сказали, что необходимо менять прокладку головки цилиндра двигателя. С того момента и до 9 апреля машина стояла в автосервисе с разобранным двигателем».
      Чепурная: «В связи с чем Вы оказались над даче Квачкова 16 марта 2005 года?».
     Миронов: «Примерно за неделю до 17 марта 2005 года Саша Квачков собирался организовать пикничок на даче и попросил меня прикрыть его перед отцом, что, дескать, я  там тоже буду. Когда я сообщил  ему, что подъехать не смогу, поскольку сломалась машина, Саша здорово расстроился, а затем попросил приехать на дачу с его знакомым Вадимом, пообещав, что, как только отец уедет, он отвезет меня в Москву. Саше важно было, чтоб я появился на даче перед его отцом, которому он уже успел сказать про меня. Я согласился, понимая, что если откажусь, Саша будет некрасиво выглядеть перед отцом. Когда прибыли на дачу, я увидел Яшина, Квачкова-старшего и пьяного вдрызг мужчину, который представился Александром, протянув левую руку, пояснив, что правая у него «не алё».
      Саша  Квачков сказал, что он уже договорился с какими-то подругами, что все отлично. Он сейчас отвезёт отца, потом заберёт девушек и вернётся к нам. Я сказал, что мы так не договаривались, что мне надо в Москву. Тогда Саша попросил подождать, когда они уедут, все решить с Вадимом. Тот вывез меня на трассу и даже несколько километров провез до Москвы. Перед каким-то разворотом высадил меня, я поймал машину и доехал до метро «Арбатская», а уже оттуда на  метро домой».
      Чепурная: «Что Вы можете сказать о событиях 17 марта 2005 года?».
      Миронов: «Утром следующего дня меня разбудил звонок в дверь. Это была соседка, жившая в квартире наискосок от меня - Алла Михайловна. Она просила разменять деньги. Я разменял. Времени было где-то в районе девяти часов. Я окончательно проснулся, пошел умываться, позавтракал. Потом вынес мусорное ведро. В нем что-то сильно провоняло. Возвращаясь с мусорки, на обратном пути, на лестнице встретился с дочкой Аллы Михайловны - Еленой, она шла выгуливать собаку. Перекинулись парой фраз. Я поехал в Кунцево к маме. Поехал на метро. У мамы пробыл минут тридцать. К этому времени по всем новостным каналам уже говорили о покушении на Чубайса. Но мы это даже особо не обсуждали. Сразу как-то это происшествие вписалось в ряд покушений на Березовского, Шеварнадзе, понятно, или добро делят, или пиаром  занимаются. Но вот вечером, в часов девять, когда я возвращался после встречи с отцом, мне позвонил Саша Квачков, сказал, что арестовали Владимира Васильевича, что у него дома милиция, просил помочь деньгами. Я тут же назначил ему встречу на Беговой. Саша Квачков подъехал, я ему отдал две тысячи рублей, всё, что у меня было. На том и расстались. Больше я Сашу не видел».
      Адвокат Михалкина: «Расскажите, где, когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Екатериной Пажетных?».
      Миронов не успевает раскрыть рта, как вмешивается судья Пантелеева, до того слушавшая показания довольно смирно: «Я вопрос снимаю, как не относящийся к настоящему делу. Мы не можем исследовать других лиц в настоящем процессе».
      Миронов удивленно поднимает глаза на Ее судейское величество: «Как это Пажетных не имеет отношения к делу!? Это девочка, которую шантажировали свободой, чтобы она оговорила меня, но она не согласилась на клевету. Это девочка, которая находится сейчас в федеральном розыске за то, что продала мне по доверенности машину…».
      Судья Пантелеева неумолимо пресекает возражения: «Екатерина Пажетных не имеет отношения к настоящему делу!».
      Адвокату  Михалкиной остается лишь спросить: «Владеете ли Вы навыками взрывного дела и стрельбы из огнестрельного оружия?» и услышать от Миронова категорическое «Нет».
      Право задавать вопросы судья предоставляет  стороне обвинения. Обвинение долго  молчит. Прокурор Каверин явно растерян. Своими подсчётами сверхскоростных передвижений Миронов разбомбил все его домашние заготовки, именно на распечатке телефонных соединений и стоящих. Расчётами, основанными на оглашённых в суде распечатках, Миронов выбивал из версии обвинения все козыри. Поёрзав и повздыхав, долго перебирая вдруг ставшими никчемными бумажки, прокурор, наконец, изрек: «Какими документами Вы можете подтвердить ремонт Вашей машины?».
      Миронов: «Я могу предъявить заказ-наряд и  сервисную книжку, где зафиксированы  проведенные ремонтные работы и  сроки пребывания машины в автосервисе. Прошу предъявить эти документы для обозрения присяжным».

      Прокурор, никак не ожидавший предъявления суду неопровержимых документов, вянет, словно в нокдауне, но отнекивается энергично: «Потом, это потом» и торопится к другому вопросу: «Но если Ваша машина, как Вы утверждаете, была в ремонте, тогда как Вы можете объяснить, подсудимый, что Ваша автомашина за административное правонарушение 21 марта 2005 года была остановлена в Химках?».
      Миронов: «Вот это очень важно! Протокол за административное правонарушение был составлен на имя Потапова, а это значит, что существовала машина-двойник, на которой передвигался некто Потапов, кстати, почти мой ровесник, 1982 года рождения. Его мы так и не смогли вызвать в суд повесткой, а доставлять его приводом судья отказалась. Возможны две версии. Или на машине с поддельными номерами передвигался человек с фальшивыми документами на имя Потапова, или это был сам Потапов, который потом отказался признать, что ездил на машине-двойнике».
      Прокурор Каверин, ожёгшись на первых вопросах, пришёл в себя и обрел прежний надменный тон: «Откуда Вы располагаете такой информацией?».
      Миронов: «Из материалов уголовного дела, где есть показания Потапова».
      Прокурор: «Есть такие показания. Ну и что? Откуда у Вас информация, что была машина-двойник?».
      Миронову  было бы логично спросить: откуда у прокурора информация, что машина Хонда участвовала в подготовке покушения, ведь об этом нет никаких свидетельств, но подсудимый не вправе задавать вопросы прокурору. Это у прокурора при такой подруге-судье полная волюшка спрашивать все, что ему в голову взбредёт, отчего у присутствующих глаза лезут из орбит: «Подсудимый Миронов, что Вам, члену Общественного совета ГИБДД, помощнику двух депутатов Государственной Думы мешало изготовить фальшивые документы на имя Потапова и ездить потом по ним?».
      Миронов все же не выдерживает, задает встречный  вопрос стражу закона с очень странными взглядами на законность: «Господин прокурор, Вы путаете удостоверение помощника депутата Государственной Думы со справкой об окончании курсов фальшивомонетчиков и документоподдельщиков. Давайте представим картину: машина объявлена в розыск…».
      Прокурор  резко перебивает: «Ваша машина никогда не была в розыске!».
      Судья вмешивается: «Вы тут много говорите, Миронов. Проявляете знания по всем вопросам. Но надо указывать первоисточник. Документов о том, что машина была в розыске, защита не предоставила».

      Прекрасное  требование судьи! Абсолютно справедливое! Только бы судье адресовать его обвинителям, потребовать от них предоставить суду хотя бы один малюсенький, пусть самый дохленький, совсем неказистый, но хоть какой-то первоисточник, что именно эти подсудимые стреляли в Чубайса, что действительно они взрывали его, или хотя бы малейшее подтверждение, что именно они загорали в лесу, в сугробах на тех самых ковриках-лежаках. Но ведь за пять лет, за четыре суда ничего подобного ни разу не прозвучало. Лишь догадки, предположения, фантазии и откровенная ложь прокуратуры!
      Миронов уточняет у прокурора: «Я правильно понял Ваш вопрос: не составляет ли мне труда сделать фальшивое водительское удостоверение? Вы меня судите за подделку водительских удостоверений?».
      Прокурор теряет интерес к теме фальшивомонетчиков и документоподдельщиков и от позора подальше съезжает в привычную, наезженную им колею: «Чем объясните Ваши частые телефонные контакты с Яшиным?».
      Миронов: «Во-первых, он просил меня помочь в переездах, потому что у него не было своей машины. Во-вторых, у него жена – русская беженка из Узбекистана, и он надеялся, что я помогу ему оформить жене российское гражданство. В-третьих, Роберт Петрович – человек общительный, и любит поговорить вплоть до анекдотов по телефону».
      Прокурор: «С какой целью Вы созванивались с Яшиным 6 марта 2005 года?».
      Миронов: «Я смогу ответить на Ваш вопрос, если только Вы назовете базовые станции».
      Прокурор  уточняет, Миронов объясняет: «Садовники и Кленовый бульвар – это рядом с проспектом Андропова, где я проживал.  Профсоюзная улица – это рядом с метро «Теплый стан», где жил Яшин».
      Прокурор: «5 марта 2005 года Вы с Найденовым и Александром Квачковым встречались?».
      Миронов улыбается грубой уловке прокурора: «Повторяю, Найденова я первый раз видел 16 марта. Что касается Александра Квачкова, то мне судья запретила говорить о Пажетных. Если я заговорю об Александре Квачкове, который находится в том же статусе, что и Екатерина Пажетных, то есть в розыске, то суд может мне это запретить. Почему я не могу говорить о Пажетных, а должен говорить об Александре Квачкове?».
      Судья высочайше разрешает говорить о Квачкове, уверяя, что и о Пажетных она упоминать не запрещала.
      Далее все вопросы прокурора начинаются со слов: «С какой целью?»: «С какой целью Вы приехали на дачу 10 марта?.. С какой целью Вы были в Жаворонках 12 марта?.. С какой целью Вы посетили дачу 14 марта?..». Были и излюбленные обвинителем вопросы про лопаты и шашлыки...
      Иван  Миронов столь же последовательно, как и прокурор, возвращался к  своим исходным показаниям и слово  в слово их повторял. Наконец, не выдержал игры прокурора в маразм и невменяемость, спросил напрямик: «Вы меня изматываете, чтобы какую-то хитрость спросить?».
      Прокурор  сердито воззрился на подсудимого  и … спросил: «Ну и такой вопрос. Когда произошла авария на Саяно-Шушенской ГЭС?».
      Миронов изумленно обращается к судье: «Ваша честь, мы уже начали судить Чубайса за то, что 75 человек на Саяно-Шушенской погибли по его вине?».
      Прокурор оправдывается: «Подсудимый оперировал Саяно-Шушенской ГЭС при допросе Чубайса, вот я и пытаюсь выяснить отношение одного к другому. Подсудимый говорил про Саяно-Шушенскую, про Скуратова, который был освобождён от должности Генпрокурора по инициативе Чубайса, вот я и пытаюсь выяснить, может, это тоже имеет отношение к уголовному делу».
      Адвокат Михалкина: «Мы не можем понять, что здесь происходит и что мы пытаемся выяснить. Что мы выясняем, в конце-концов, в настоящем судебном заседании?».
      Судье: «Мы выясняем правомочность вопросов подсудимого Миронова к потерпевшему Чубайсу».
     Михалкина: «Мы должны рассматривать фактические обстоятельства дела, что мы не делаем!».
     Судья нетерпимо: «Госпожа Михалкина, суд предупреждает Вас о недопустимости некорректного отношения. Когда подсудимый задавал потерпевшему вопросы о Саяно-Шушенской ГЭС…».
     Михалкина: «…эти вопросы снимались».
     Судья согласно кивает: «Они снимались».
     Михалкина: «Когда же эти вопросы задаёт прокурор, мы почему-то начинаем их обсуждать».
     Но  у судьи для ответа универсальное, как стиральный порошок, средство: «Я в очередной раз предупреждаю Вас о недопустимости некорректного поведения. Можете сесть, Михалкина!».
     Какая многозначная фраза вырвалась в  сердцах у судьи. В зависимости  от того, как ее произнести, она окажется или простым вежливым разрешением вернуться на свое место в зале суда – это с нажимом на первое слово: «Можете сесть», но если раскатисто надавить голосом на второе слово: «Можете сесть!», безобидное предложение превращается в угрозу, в устах федерального судьи нешуточную. Судья произнесла свой пассаж так, что в зале не очень поняли, что именно она имела в виду, но невольно поежились от холодка проскользнувшей угрозы.
     Судья: «Сторона обвинения имеет ещё  к подсудимому вопросы? Пожалуйста, господин Гозман».
     Миронов: «Леонид Яковлевич собственной  персоной».
     Судья не одобрила его приветливости: «Подсудимый Миронов предупреждён о недопустимости некорректного поведения в судебном заседании и неуважении к участникам процесса».
     Миронов свою расположенность к Гозману объяснил просто: «Мне просто жутко приятно общаться с такими людьми, Ваша честь, даже в этих стенах».
     Судья не поверила чужой радости: «Подсудимый Миронов вновь предупреждается о некорректном поведении в судебном заседании и саркастическом тоне при высказываниях!».
     Но  всем присутствующим показалось, что  некорректными были как раз слова  судьи, которая посчитала, что Гозман не может вызывать восторга у окружающих.
     Гозман осклабился: «Иван Борисович, Вам не удастся вывести меня из себя».
     Судья: «Господин Гозман, давайте по делу».
     Гозман: «Вы сказали, что Вам, к сожалению, не удалось служить в армии. Следует ли из этого, что Вы хотели служить в армии?».
     Миронов недоумевает, как связана служба в армии с событием на Митькинском шоссе, но удовлетворяет любопытство Гозмана: «Я считаю, что всякий гражданин Российской Федерации обязан отдать свой воинский долг Родине, но я не смог этого сделать, потому что сначала была аспирантура, а потом с вашей финансовой помощью полтора года федерального розыска и два года тюрьмы».
     Гозман не отрицает финансовой помощи: «Какие шаги, находясь на очном обучении в институте и аспирантуре, Вы предприняли для того, чтобы получить годовой отпуск для службы в армии? Такое практикуется».
     Миронов с ног до головы осматривает своего оппонента, понимая, что сам-то лидер «Правого дела» в силу физической немощи точно никаких долгов Родине не отдавал, предпочитая брать у Родины взаймы без отдачи, но отвечает вежливо и взвешенно: «Для того, чтобы написать кандидатскую диссертацию, надо быть постоянно в теме, очень сложно потом, после перерыва, возобновлять исследование. Я планировал защитить кандидатскую, а потом спокойно отслужить. Тем более, когда тебе уже не восемнадцать, а двадцать пять лет, то служить как-то и легче, и больше вынесешь из этой службы».
     Гозман: «Вы были помощником депутата Глазьева. Когда Вы перестали быть его помощником?».
     Миронов: «Помощником Глазьева я стал, будучи его доверенным лицом на выборах губернатора Красноярского края в 2002 году. После победы «Родины» на выборах в 2003 году я стал помощником Елены Юрьевны Мухиной. При этом фактически продолжал заниматься вопросами Конгресса русских общин и партии «Родина».
     Гозман обнажает верхние резцы, не то улыбаясь, не то готовясь укусить: «Вы можете прокомментировать слова руководителей блока «Родина», что они должны были отказаться от Ваших услуг как человека одиозного и фашиствующего?».
     Миронов вспыхивает: «Это Ваша провокационная ложь! Вот в этом Вы весь, Гозман!».
     Судья умиротворяюще: «Миронов, остановитесь. Я снимаю этот вопрос».
     Миронов: «У меня остались очень хорошие отношения  с руководителями «Родины»…
     Гозман  торопливо перебивает: «Спасибо!..».
     Миронов: «…Дмитрием Олеговичем Рогозиным…».
     Гозман  суетливо: «Спасибо, спасибо!..»
     Миронов: «… с Сергеем Юрьевичем Глазьевым, со всеми, кто входил в руководство  «Родины».
     Судья отчего-то пугается вдруг: «Не надо оперировать высокими именами. Мы разбираем уголовное дело».
     Миронов: «Я всего лишь назвал руководителей  блока «Родины». При необходимости  их можно вызвать дополнительными  свидетелями».
     Гозман: «Скажите, пожалуйста, Вы вместе с Вашим отцом устраивали сожжение в парке Кузьминки?».
     Миронов с полным сочувствием: «Леонид Яковлевич, у меня есть хороший знакомый в институте Сербского. Классный специалист! Он Вас посмотрит».
     Судья пресекает неуместное сочувствие: «Миронов предупреждается о недопустимости оскорбления представителя потерпевшего!».
     Миронов призывает судью к милосердию: «Но он же болен, уважаемый суд. Как его можно в суд-то пускать?».
     У судьи никакого сочувствия к Гозману: «Миронов предупреждается о недопустимости некорректного поведения в судебном заседании».
     Но  и у Гозмана никакой взаимной благодарности к Миронову: «Правильно ли я понял, что кем-то была изготовлена, как Вы выразились, машина-двойник? Правильно?».
     Миронов: «По поводу машины-двойника. Когда  те, кто все это делал, узнали из наших заявлений в прессе, что моя реальная машина находится в автосервисе, но при этом не знали, с какого числа, они вычистили мою машину вообще из системы «Поток» на протяжении всего марта. И моей машины в системе «Поток» нет, хотя это невозможно, ведь в марте, как мы здесь говорили, я перемещался по этой дороге не один раз».
     Гозман закатывает глаза и придушенно голосит: «Кошмар! Скажите, пожалуйста, а кто организовал этот заговор?».
     Миронов: «Как я понимаю, Ваши коллеги, возможно, в силу Вашей неадекватности Вас в курс дела не поставили, чтобы Вы никому не разболтали. С подобным вопросом обратитесь, пожалуйста, к своему шефу – Анатолию Борисовичу Чубайсу».
     Гозмана сменяет адвокат Чубайса Коток с одним-единственным вопросом под занавес заседания: «Скажите, пожалуйста, а зачем Чубайсу было организовывать столь сложное преследование Вас?».

     Миронов: «Я объясню, в чем была цель имитации. Дело в том, что это событие произошло накануне расчленения и распродажи Единой энергосистемы страны, что по своим масштабам сравнимо с приватизацией, с уничтожением оборонного комплекса и так далее, и так далее. Когда национальная, крупнейшая энергосистема, одна из лучших в мире, должна была быть уничтожена. Так вот, у этой энергореформы Чубайса была масса очень серьезных противников из влиятельных губернаторов, авторитетных ученых, депутатов, специалистов, общественных деятелей, и вот этой имитацией Чубайс всех ударил по рукам, дал всем понять, что любой, кто поднимет голос против его реформы, против него, - тут же может оказаться в заказчиках так называемого «покушения». После этого никто из прежних противников Чубайса рта не открыл, - все испугались. И что в итоге «чубайсовской реформы»? Советник Президента Андрей Илларионов говорит о том, что государство не получило тридцать два миллиарда долларов, которые должно было выручить после расчленения и распродажи энергетики. Куда они ушли? Вот ради чего это все было затеяно.
     Почему  мы, подсудимые, оказались в центре имитации, в центре этого заговора? Скажем, назначение полковника ГРУ Квачкова в организаторы – это одновременно удар по наиболее сохранившемуся от разрушения, всё ещё дееспособному Главному разведывательному управлению Генерального штаба. Моя роль? Я казался очень удобным звеном для того, чтобы получить от меня нужные следствию показания, чтобы оговорить Квачкова: аспирант, историк. Казалось, погрози мне тюрьмой, - и я ради свободы подпишу все, что угодно. Показания планировалось получить, я думаю, и на Рогозина, и на Глазьева, о чем мне прямо говорилось, то есть, через меня фактически составить видимость террористического заговора народно-патриотических сил России. Это первый момент.
     Второй  момент. Когда мое участие в  «покушении» фактически оказалось  сорванным, потому что моя машина неожиданно оказалась в автосервисе, всплыла машина-двойник и мою машину уже невозможно было пришить к делу 17 марта, а Катя Пажетных даже под угрозой тюрьмы отказалась оговаривать меня, от меня решено было отстать, но поскольку сценарий уже был запущен, и меня уже клеймили как участника заговора по телевидению, то вспомнили в очень удобный момент, когда дело против Квачкова начало рушиться в суде, его понадобилось чем-то спешно укреплять, какими-то новыми показаниями, и тогда меня «принимают»: ломают ребра, пробивают голову, бросают в тюрьму и говорят, что ты выйдешь отсюда как свидетель, если подпишешь нужные показания, которые мы тебе дадим, а не то получишь билет в один конец, на остров «Огненный», где сидят осужденные на пожизненное. Вот такая альтернатива. Я ответил на ваш вопрос?».

     Судья тщательно просеивает информацию, которую не должны слышать присяжные, задним числом вычеркивая ее из монолога подсудимого: «Подсудимый Миронов предупреждается о недопустимости доведения до присяжных заседателей сведений, подлежащих исследованию без присяжных заседателей. Присяжные заседатели, я обращаюсь к вам и разъясняю, что вы должны оставить без внимания заявление подсудимого Миронова о применении к нему физического насилия. Никаких документов, которые подтвердили бы изложенное им в столь пламенной речи, защитой в суде не представлено. А более того, ни в одном из своих показаний, которые Миронов давал раньше, ни в одном из своих заявлений, которые Миронов неоднократно писал в ходе предварительного следствия, нет ни одного упоминания о том…».
     Миронов протестует: «Ваша честь, мои показания не оглашались в этом суде. Вы не можете на них ссылаться. То, что Вы говорите, не соответствует действительности».
     Судья, не принимая апелляций, продолжает речитативом: «Ни в одном его заявлении, ни в одних его показаниях нет…».
     Адвокат Михалкина врывается в судейский монолог: «Миронов не давал показаний! Не вводите присяжных в заблуждение! Миронов отказывался давать показания!».
     Судья, не снижая взятой ноты, выводит дальше: «Я довожу до сведения присяжных, что сообщенная Мироновым информация не соответствует материалам дела. Ни в одних своих показаниях, которые он имел право давать…».
     Миронов безуспешно взывает: «Ваша честь! Вы вводите присяжных в заблуждение!».
     Но  судья упорно доезжает свою речь до конца: «…нет ни одного упоминания о том, что к нему применялась физическая сила. Поэтому вы данное выступление Миронова обязаны оставить без внимания и не учитывать при вынесении вердикта».

     Так первый день допроса подсудимого Ивана Миронова завершился надсадным призывом судьи Пантелеевой к присяжным заседателям не слушать показания Миронова. Еще бы! Одна захватывающая история с машиной-двойником молотом разносит приличный кусок обвинительного заключения. Или вот эти бесхитростные расчеты, которые произвел Миронов, основываясь на детализации телефонных соединений. По утверждению обвинения на основании телефонных звонков Яшин звонил из Жаворонков, где вроде как сторожил Чубайса, но уже через минуту этот отважный крылатый Бэтман оказывался за десять километров от Жаворонков в Крекшино, ибо там через минуту зафиксированы его звонки. Что это? Телепортация, передвижение на сверхзвуковой автомашине или всего-навсего убедительное доказательство того, что фиксация звонка базовой станцией не дает реального представления, в какой точке в этот момент находился звонивший человек? Но если прокуратура продолжает утверждать, что подсудимые были именно в тех точках, где расположены базовые телефонные станции, тогда она обязана представить суду те сверхзвуковые машины, которыми пользовались подсудимые.