Ирочка, Ирка, Ирина Борисовна

Рассказ

Зимний день догорал, как спичка, и его последние отблески сбегали со стен кухни.
- Выпьем водки! - сказала Ирка и, раскрыв дверцу холодильника, достала высокую коническую бутылку. Порывшись, извлекла кусок присохшей полукопченой колбасы, винегрет и кастрюлю с борщом. Взгромоздив ее на плиту, вышла и быстро вернулась, неся в руке две маленькие хрустальные рюмки с серебряным ободком.
Достала хлеб и маринованные огурцы, отодвинула на край стола трубку радиотелефона, небрежно и наспех накрыла стол.
- Ну, давай! - Она сама разлила водку и, широко взмахнув рукой в сторону Вадима, тут же выпила, закусила огурцом и откинулась на стуле, уперев затылок в стену, с закрытыми глазами прислушиваясь к таинственному умиротворяющенму процессу внутри себя.
Вадим смотрел на ее похудевшее заострившееся лицо, удивляясь, как мало он все-таки знал его, замечая, какой дряблой стала кожа под Иркиными глазами. Наконец она решила, что услышала достаточно, и открыла глаза, не меняя позы.

- Устала... - скорее выдохнула, чем сказала. - Только теперь я начинаю понимать, как я устала... И как правильно я сделала, что завязала... Вот не звонит телефон - и не надо. Замечательно. Никто не разбудит меня ночью - никакой Петропавловск, никакой Хабаровск... Могу идти в туалет и не брать с собой трубку!.. Ты не представляешь, какое это счастье - видеться только с теми, с кем хочется и только тогда, когда хочется. Я заплатила налоги, раздала долги, закрыла счета в банке и послала всех на три буквы. И в доме у меня, как в молодости, в данный момент не то что долларов, - купонов и то нет! И не надо. Виталька, когда приезжал из Германии, полную машину жратвы привез - могу уходить на два месяца в автономное плавание... Я думала, я тут еще покручусь, все-таки зарабатывать денежки я умею, но не тут-то было...не могу больше! Если бы ты знал, с каким дерьмом мне приходилось общаться все эти последние годы... Кажется, что и сама я по уши в дерьме. Удивительно, одно время мне казалось, что я могу приспособиться к чему угодно, но я так и не смогла приспособиться к непорядочности, а она-то нас и окружила со всех сторон...
- Разочаровалась в человечестве, как Остап Бендер?

- Да нет, разочароваться может только тот, кто был очарован. А я никогда не была очарована. Я всегда знала, что сильный у нас - это по большей части быдло, а слабый есть слабый... Я это знала уже тогда, когда пела с вами у костра все наши чудные песни. У нас был замкнутый круг, в котором были свои сильные и слабые, но по большому счету, который рано или поздно предъявляется всегда, все мы были слабыми, потому что никто из нас не мог взять ближнего за глотку так, чтобы он запросил пощады. Никто из вас этого не понимал, а я понимала. Вся наша порядочность была тепличной: она могла сохраняться среди нас для домашнего пользования, но она не могла выйти наружу и производить какие-то перевороты... Вот и все... И в этом вся причина нашего совместного грандиозного поражения в катящемся к чертовой матери мире. И слава Богу, что на нашем мире свет клином не сошелся.
Вадим налил еще по рюмке и они снова выпили.

- Слушай, а ты не рисуешься? Чтобы понимать такие вещи, надо было прожить кое-какую жизнь, а у костра ты была еще совсем малявка...
- А что ты знаешь обо мне, при всем при том, что мы знакомы всю жизнь? В том нежном возрасте, когда я познакомилась с вашей компанией, я уже прожила одну жизнь и жила вторую. Это у вас был нежный возраст, а не у меня. Но именно этого я как раз и не понимала, и поэтому много у меня было тогда на вас обид...
Ирка встала, заглянула в кастрюлю с борщом и, вытряхнув из взятой со стола пачки сигарету, взяла ее внезапно вздрогнувшими губами.
- Ты помнишь тот небольшой домик на углу Московского проспекта и площади Руднева, в котором я когда-то жила? А двор? Моя глухонемая мать была в том дворе дворничихой. Кто-то трахнул ее по пьянке, и на свет появилась я. Мне повезло: меня взяли на воспитание две старушки, сестры, бывшие врачи... Они были очень старые... До революции им принадлежал весь тот дом, а после революции у них не все отобрали - оставили большую квартиру на втором этаже, которую ты знал уже, как коммунальную, и в которой я жила. Их мужья воевали за белых и оба погибли. Я удивляюсь, как им самим удалось тогда уцелеть... Наверное, именно беззащитность их и спасла. Если бы ты знал, Вадим, как они меня любили! И какой музейный быт меня окружал... В доме у нас ели с кузнецовского фарфора серебряными приборами редкостной красоты, в столовой висел подлинный Куинджи, меня возили в Москву и в Ленинград в музеи, и образовывали там весьма систематически, я наяву видела все то, что большинству из вас было знакомо в лучшем случае по альбомам... Иначе откуда бы взялся у меня тот вкус, которому вы всегда удивлялись?.. А когда я вспоминаю свои детские болезни, мне хочется плакать - столько было ко мне внимания и заботы, сколько я и во всю последующую жизнь (и не столько даже - десятой части!) не увидела... - Она ощупью нашла на столе зажигалку и прикурила. Сигарета прыгала в ее губах, и Вадим подумал, что сейчас она заплачет, но невидящие глаза горели сухим бесслезным блеском, она продолжала:

- Не хватило мне, Вадим, детства: я похоронила их одну за другой... в две недели и в пятнадцать лет! Я понимаю: вечных не бывает, и это нормально, когда дети хоронят родителей. Но это нормально в пятьдесят, а не в пятнадцать! Я не могу тебе передать, что я тогда пережила. Внезапное одиночество, абсолютная беззащитность... я уже не говорю о том, что элементарно хочется есть. Все разговоры о том, что в Советском Союзе существовала защита детства - пустая брехня: ребенок, оказавшийся в моем положении, никому не нужен, и с ним можно было сделать все, что угодно. Стали приходить какие-то люди, сочувствовали, жалели и... выносили вещи из квартиры! Я не могла сопротивляться. Из квартиры вынесли все, абсолютно все. У меня остался диванный матрац на голом полу ( и его ты, наверное тоже помнишь - много лет он был моей единственной мебелью), да мои собственные не новые носильные вещи. Новые позабирали. Я даже не знаю, что это были за люди... хоть не насиловали - и то спасибо! Это было мое первое столкновение с реальностью жизни. А потом у меня начали отбирать квартиру, и это уже делал райисполком. Отбирали одну комнату за другой, пока не загнали в те две смежные комнатушки с площадью в пятнадцать метров, в которых при моих бабушках у нас были подсобки. Потом у меня захотели отобрать и это. В райисполком и в милицию пошли заявления от соседей, что я занимаюсь проституцией... Злоба соседей, вызовы в милицию, инспектор по делам несовершеннолетних... Ты думаешь, кто-нибудь меня защищал? Как бы не так... Да из-за этих жалких метров меня готовы были посадить в тюрьму, запереть в дурдом, но, слава Богу, хоть это оказалось не так просто сделать, как вынести диван... А ведь я вскоре паспорт получила, я работала! Я сразу же перевелась в вечернюю школу и устроилась в ТЭП чертежницей, и когда с вами со всеми познакомилась, то все еще продолжала занимать эту высокую должность, но уже будучи студенткой вечернего отделения и имея такой жизненный опыт, которого я никому не пожелаю...

Ирка ткнула окурок в плоскую голубую пепельницу и придержала его пальцем, пока он не перестал тлеть. Включила верхний свет, сразу разрушивший загадочность сумерек, и на кухне стало скучно, как в больнице. Она достала с полки тарелки, налила в них борщ и поставила тарелки на стол:
- Ешь...- а Вадим разлил по рюмкам водку и они снова выпили. От борща поднимался ароматный пар, распространяя запах капусты, томатного соуса и приправ. Вадим с удовольствием ел, а Ирка вдруг отложила ложку, опять нырнув во внезапно затянувший омут воспоминаний:
- У меня в жизни, в сущности, и не было друзей, кроме вас. В какой-то степени вы заменили мне моих дорогих бабушек: благодаря вам я продолжала приобщаться к изящной стороне жизни... Ну и, в критические моменты не давали с голоду подохнуть - это тоже чего-то стоит. И когда я оказалась недавно в большой нужде, я к вам пришла, потому что больше не к кому. И, ты знаешь, я плакать была готова оттого, что в наше сволочное время оказалось, что у меня есть друзья. Я понимаю, как вам это было трудно, но по сотне, по полтиннику, по двадцатке - вы собрали мне те семьсот долларов и я бросила их в морду подонку. Но, к сожалению, - к большому, кстати, сожалению, - у жизни есть не только изящная сторона. Вот, например, - иркин глаз грозно глянул на Вадима с осунувшегося профиля, - почему никто из вас на мне не женился?

Вадим поперхнулся от неожиданности, почувствовав, что сидит на горячем камне, а Ирка подчеркнуто аккуратно разливала водку, с холодным удовольствием наблюдая произведенный эффект, и долго не отпускала с лица застывшую мраморную улыбку.
- Что я была - хуже других по-человечески? Будь так - вы бы со мной просто не водились. Внешне? Да ничего подобного! А уж моложе - так это несомненно... Все дело, дорогой, было в том, что все вы были "кто-то", а я - никто, вы были "чьи-то", а я - ничья, у вас было "что-то", а у меня - ничего, ну, то есть, просто, прости господи, ни хрена!.. Ты помнишь, Витя женился на Наташке, и потом - двадцать лет подряд! - кто бы из их родителей ни побывал у них в гостях, оставлял четвертной билет на телевизоре? Я даже не говорю о том, что через два года после свадьбы они уже жили в своей квартире. А у меня таких родителей не было - и в этом все дело. Поэтому, как только появился среди нас Виталий - демобилизованный лейтенант с рваными носками в драном чемоданишке, ни кола ни двора, - я сразу поняла: это для меня! И, знаешь, никогда об этом не пожалела. Потом я окончила институт, попрощалась со своим кульманом, и стали мы с Виталькой работать в пусконаладке. Работа, - что тебе сказать? - не для женщины. Но у меня другого выхода не было. Пусконаладка - это командировки по полгода, жизнь в каких-то временных, не то казарменных, не то гостиничных условиях, безалаберщина, пьянки... Я боялась, что мой Виталька испоганится и не хотела отпускать его одного и, даже когда родился Дима, продолжала ездить вместе с ним.

С маленьким ребенком в командировку, как ты думаешь, - это нормально? А у меня получалось, что нормально. Да и деньги... в другом месте мы бы таких не зарабатывали. Я не давала Витальке спиваться, направляла, так сказать, его энергию в творческое русло, благо у него прекрасная голова: ты знаешь, что у него около сотни внедренных рацпредложений с экономическим эффектом? Купили горбатый "запорожец"... А квартира? Это же сюжет для Лиходеева! Жить втроем в тех двух коммунальных комнатенках с одним окном и видом на помойку, да при жутких отношениях с соседями невозможно, поменять их на что-то другое тоже, - они не нужны никому, - но по нашим законам стать в очередь мы не имели права. Тогда я настояла на разводе, чтобы Виталька стал в очередь. Даже судились друг с другом, цирк устраивали, носили судебные решения в жилкомиссию, а потом вечером "обмывали" очередную бумажку. И через восемь лет после начала этой эпопеи получил Виталик однокомнатную квартиру...

Ирка сделала паузу и снова закурила.
- Димка рос, менять ему школу раз в полгода стало недопустимо. Пусконаладку надо было бросать. Первой бросила я. И села с Димой дома. А тут накатила вся эта перестроечная хрень: птица-тройка помчалась. Занялась я "индивидуальной трудовой деятельностью": купила машинку и стала шить. Сначала шила на цеховых: мне домой привозили выкройки, материал и забирали готовую продукцию. Зарабатывала неплохо - больше, чем Виталик в пусконаладке. Потом захотелось самой попробовать. Оформила дело, нашла хорошую девочку-модельера, стала сама закупать материал, сама шила и сама продавала. Ездила по базарам. Занятие, тоже, как бы тебе сказать, не для среднего человека... Тут я уже не выдержала, говорю Виталику: "Бросай пусконаладку". И снова мы расписались (а то все некогда было), чтобы сменять все наше жилье вот на эту квартиру. Капитальный ремонт сделали, "запорожец" на подержанную "шестерку" поменяли, стали более или менее нормально жить.

Но разве у нас дадут нормально жить? Помнишь, мы с тобой вместе ездили в Веселое, смотрели пустующие дома? Они нипочем были, и купили мы с Виталькой небольшой домик с участком за пятьсот рублей. Привезла я туда посуду: три чашки, три ложки, три тарелки - все самое дешевое из ближайших "хозтоваров". В следующий раз приезжаю - посуды нет, украли. Ну, ладно... Привез Виталик машину кирпича и оконные рамы - ремонт делать. Замки новые поставили. Через два дня приезжаем - ни кирпича, ни рам, замки взломаны. Думаешь, нашли? Ничего подобного, хотя дело было простое: соседский зять в соседнем селе строился. Виталик ездил туда свое расследование проводить: рамы свои узнал и еще кое-что, да и соседи дату завоза подтвердили. Заявление в милицию никаких результатов не дало - там ведь все свои, а мы - чужие... Поменяли мы домик на цветной телевизор и стать дачниками больше не пытались. Поняла я тогда, что у нас можно жить только среди своих - чужие загрызут, и, когда мы зарегистрировали свою фирму, я ни одной собаки с улицы не взяла - только давно и хорошо знакомых ребят из пусконаладки. Проверенный, как говорится, коллектив, но и их, как выяснилось позже, я плохо знала. Сначала дело шло неплохо, и я уже думала, вот соберутся деньги - откроем швейный цех. Деньги кое-какие действительно собрались, сняли мы помещение, стали его оборудовать. А это, как ты ни спланируй, - время, поедаемое всякими непредвиденностями, смотрю - арендная плата съест наши деньги еще до того, как получится первая прибыль. Ну, что ж, это нормально, - и я беру кредит под сам знаешь какие проценты. И тут задним (задним, Вадим!) числом повысили арендную плату и стоимость коммунальных услуг. Я света Божьего не взвидела - у меня ведь не квартира под офис - цех. Еще один кредит брать? Но я могла увязнуть так, что уже никогда бы не выбралась. Продала я свои машинки, расторгла договор аренды и вернулась снова к "купи-продай". А что делать?

Кредит возвращать надо. Началась свистопляска с границами: по одну сторону законы одни, по другую - другие... В России налоги поменьше - зарегистрировали мы еще одну фирму в России, стали хитрить с налогами. Появилась новая напасть - таможни с их поборами, а налоги стали такими, что всю прибыль отдай, да еще и укради - и то не рассчитаешься. Тогда я и сказала Витальке: надо отсюда сваливать. Это был момент, когда мы чуть не развелись на полном серьезе - он ведь у меня сознательный патриот и даже прибыль сама по себе, любой ценой, его мало интересовала - ему обязательно надо было, чтобы от его бизнеса общая польза была. На его стремлении к общей пользе мы крупно и погорели: закупили в России большую партию витаминов для птицеферм (без витаминов куры плохо растут, а в Украине их не производят). Заплатила я за них "зелеными" и не успела продать - прыгнули у нас купонные цены! А ведь долларовые цены не прыгали так, как купонные. И мы вляпались: чтобы хотя бы вернуть деньги, нам надо было продавать витиминчики по таким ценам, что хозяйствам они были просто не по карману. Что делать? Или продавать себе в убыток, или сложить где-то и ждать, пока цена поднимется. Я их только недавно продала, наконец, с убытком. Вот после этой истории Виталька подсчитал, с чем мы остались, и сказал: " Ты права, надо сваливать". Мы снова развелись, и я быстренько нашла ему подходящую бабу...

- Но как тебе удалось провести господина Шаца? Говорят, взяток он не берет и дотошен донельзя.
- Когда я говорю, что баба "подходящая", то это значит, что она всем подойдет, в том числе и господину Шацу. Если уж решаешься на такое дело, то надо продумывать все до мелочей. Виталька у нее - пятый муж, и все оригинальные загсовские штемпели в потрепанном и не вызывающем никаких сомнений паспорте на месте. Когда господин Шац взял его в руки, у него глаза на стол выпали: он только и смог сказать "какой гарячи женьчин!". И вопросов не было. И когда они через год развелись - это тоже было в порядке вещей... Вот уехал Виталька с Людмилой, и стала я отправлять к ним Диму. Просто так поехать к ним - не проблема, но, чтобы остаться там навсегда, при Диме должна была быть подписанная мною и заверенная нотариусом бумажка, в которой были бы слова "передаю ребенка на содержание отца". Все остальное - художественная литература, а эти слова должны быть обязательно. Я думала, чокнусь, пока я ее получила... Я обошла чуть ли не все нотариальные конторы, я предлагала за бумажку пятьсот баксов, но... ни один нотариус не взял. Есть, видимо, какое-то соглашение на этот счет между Украиной и Германией. И тут меня осенило: между текстом бумажки и подписью и печатью нотариуса есть промежуток! Иду к машинистке, печатаю бумажку, - без этих крамольных слов, естественно, - заверяю у нотариуса, а потом возвращаюсь к машинистке и говорю: "Девонька, впечатай мне, пожалуйста, сюда вот такие словечушки, а я тебе "лимон" дам..." Вот и все! За пятьсот баксов не получалось, а за "лимон" -- пожалуйста! Мы удивительные люди...

Я уже, считай, продала эту квартиру. Через две недели получаю за нее деньги, а через два месяца уезжаю и сделаю все, что от меня зависит, чтобы никогда сюда не возвращаться.
- Ирка, ты единственная из нас круто порвала с прежней жизнью и ушла в бизнес... Скажи, что ты в нем находила и в чем разочаровалась?
- Деньги, Вадим, деньги я в нем находила. К сожалению, - только деньги, а хотелось находить и еще кое-что... Поэтому и уезжаю. Больше я работать не буду... надорвалось что-то во мне. Я очень хорошо это почувствовала, когда после отъезда Виталика все эти мои ребята из пусконаладки стали грабить меня, поняв, что я - отрезанный ломоть. Помнишь Славика? Ты часто встречал его у нас. Мы на его имя вторую машину купили - думаешь, он вернул ее? Фиг! Да еще, наглец, позвонил недавно: "Ирка, мне нужны новые колеса". "Так купи, родной". "А чего это я должен покупать - машина-то твоя?" А все мои требования продать машину наталкиваются на причины, по которым ее пока ну никак нельзя продавать. Но я-то понимаю, в чем здесь дело... И если бы только он один. У кого гараж забит моим товаром, у кого - сарай. Это закон стаи: вышла я из стаи - и меня можно рвать на куски! Это цена многолетней дружбе, совместной работе, товарищеской взаимовыручке и прочей хрени. Понимаешь, все эти "хорошие ребята" по большому счету достаточно ничтожны, ни один из них не в состоянии самостоятельно организовать и поставить дело, поэтому они и молились на меня, пока я обеспечивала их хавчиком, а теперь, когда я уезжаю, они не знают, как им быть без меня и чем заниматься, и потому считают предательницей, и мстят, кто как может. Но я не чувствую себя предательицей. Братские чувства братскими чувствами, но платила я им не из братских чувств, а за выполненный объем работы, платила хорошо - никто не обижался, но быть им вечной нянькой я не обязана. Пусть, Вадим, я выхожу из этого бизнеса практически с тем же, с чем вошла, но я больше не хочу ни ловчить, насилуя совесть, ни жить по законам стаи. Я хочу жить, ощущая свою "отдельность" и не испытывая никаких обманчивых чувств по отношению к другим людям. И я хочу знать, что мою отдельность уважают.
- Что же ты будешь делать там?

- Это глупый вопрос. Во-первых, работу надо искать не вне себя, а внутри, а во-вторых, я тебе уже сказала - больше работать не буду. Пусть теперь Виталька работает. Если хочет. А я чувствую, что самое главное дело своей жизни уже сделала - вытащила отсюда Димку. Там он будет учиться, познакомится с другим миром, повзрослеет, а дальше будет сам решать - где ему жить и чем заниматься. Вот этим я удовлетворена, а что будет со мной - какая разница... хуже, чем здесь, все равно не будет...
Погода за окном испортилась. Ветер завывал в балконных перилах и пригоршнями швырял в стекло ледяную крошку. На улице взвыл троллейбус, отваливая от забросанной мусором остановки. Смачно чмокали водяные капли, падая из кухонного крана в резонирующую кастрюльку. Ирка встала и сосредоточенно закрутила кран.

Валерий Тырнов
1995 г.