Бронзовый генералисимус шутовскую ведет процессию

Шутовскую? Нет, шутовской она была во времена Галича. Тогда это были недобитки, гипсовые обрубки. Сейчас она уже совсем не шутовская.

Мне тут попался снимок несущих гвоздики к памятнику на Красной площади и вопрос: не дети ли палачей эти цветы возлагают? Нет, это не дети палачей. Это сами палачи. Палачи в душе, которые очень легко могут стать реальными палачами. Это им очень просто. Сложнее не стать. Впрочем, и сегодня они не будущие. Они прекрасно палачествуют и в Донбассе, и в Сирии... И, уж точно, аплодируют сирийским и донбасским палачам.

Можно было помыслить такое в советские, коммунистические времена? Совершенно невозможно. Что же мы такое натворили, что это стало возможно?

Пропаганда фашизма запрещена в любых мало-мальски развитых странах. С полной свободой слова. Мы решили их свободы пересвободить и пропаганду фашизма у себя разрешили. Плюрализм. И на выходе получили кургинянов. И ложь плюс подтасовка фактов плюс игра на комплексе национального унижения плюс отсутствие сколько-нибудь вразумительной реакции с другой стороны сделали свое дело. Дело это – психологический фашизм. Или неосталинизм, если хотите. С полным пренебрежением к человеческой личности, с ни чем не ограниченной жестокостью и с кипящей ксенофобией – ненавистью к "не таким". И для того, чтобы гипсовым обрубкам вновь обрести величие не хватает только самого малого – человечины. Ну, так они ее сегодня и получают.

Власти это очень нравится. Она видит в психологическом фашизме свою опору. Зря. Они просто плохо учились: и по литературе, и по истории. "Швондер и есть самый главный дурак. Он не понимает, что Шариков для него еще более грозная опасность, чем для меня. Ну, сейчас он всячески старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся только рожки да ножки." Это ведь всё уже было в нашей собственной истории: переход от сегодняшнего фашизма-лайт к законченному фашизму уничтожит нынешнюю политическую и экономическую элиту просто физически. Убежать и спрятаться? Убежать получится далеко не у всех. И далеко не у всех убежавших получится спрятаться.

Что делать? А делать сейчас ничего нельзя. Мы не дееспособны. И лишены возможности стать дееспособными. Нам для этого не хватает даже не то, что воли, или храбрости, или деловитости – много хуже, нам элементарно не хватает ума.

Единственным противоядием могла бы стать программа, более привлекательная для общества, чем программа фашистов-сталинистов: перестрелять и переделить. Но мы написать такую программу не способны.

Мы не понимаем, чем плоха наша уже написанная – даешь Норвегию от Бреста до Владивостока! Мы не понимаем, чем плох либеральный фундаментализм. Мы не понимаем... Впрочем, этот список бесконечен. Но самое главное – мы не понимаем своего непонимания. У слепого, знающего про свою слепоту, есть шанс уцелеть. У слепого, считающего себя зрячим, такого шанса нет.

Так что единственное разумное дело, которым мы могли бы заняться – это стараться умнеть. Но и этого мы не можем делать сколько-нибудь эффективно: попробуй умнеть, когда ты и так считаешь себя самым умным. Умнеть при таком состоянии ума могут заставить только очень серьезные неприятности. Как раз такие, какие мы себе и подготовили.

В общем, посоветовать "нам" всем вместе, то есть более-менее совестливой интеллигенции, "нормальным людям", нечего. А вот посоветовать наиболее умной части этого большого "мы" кое-что можно.

Любая дееспособность приобретается только объединением и организацией. Объединение происходит вокруг идеи. Идеей, способной объединить сколько-нибудь широкий круг людей, не может быть идея "Догнать Запад". И даже "Путин должен уйти" такой идеей тоже быть не может. Это должна быть совершенно другая идея: другая и по масштабу, и по характеру.

Эту другую идею не нужно выдумывать или конструировать. Ее можно только услышать в себе, найти в себе с тем, чтобы потом попытаться выразить ее словами. Причем, нужно понимать, что слова эти, выражающие общую для разных людей идею, неизбежно окажутся разными. Но за разностью слов нам нужно научиться находить общие смыслы. Только когда мы научимся этому и нас не будет больше смущать то, что одни из нас говорят про совесть, другие – про развитие, третьи – про достоинство, а четвертые – про счастье, а мы будем понимать, что все мы говорим про одно и то же, только тогда мы создадим ядро для нашего объединения.

А дальше нам нужно будет сорганизоваться так, чтобы ядро наше стало саморасширяющимся. Как снежок, пущенный с крутого склона, покрытого рыхлым снегом.

Но это – уже дело неблизкого будущего. А сегодня наша задача и проще, и труднее: нам нужно сформулировать нашу – и здесь "нашу" в самом широком смысле: даже не общеинтеллигентскую, а общенародную – идею. А для этого нам нужно переступить через себя: преодолеть свои застоявшиеся представления и мифы. Поэтому и "труднее": потому что самое трудная борьба – бороться с собой.

Но альтернативы у нас нет. Альтернатива – молча наблюдать парад уродов. Как в старое время доброе.