Вувузела убьет поющие стадионы

Африканские дудки отменяют единение и сопричастность, отменяют традиционную болельщицкую культуру.

Греки на своих ресторанчиках иногда пишут неполиткорректное «No Turkish music». Помимо исторической памяти, это у них еще способ самоидентификации. Они как бы выдвигают сами себе цивилизационный ценз.

Нынешний чемпионат мира по футболу войдет в историю планетарной культуры вувузелами. Одни кривятся от этого иерихонского инструмента, другие умиляются этнографической причуде, но многие, заполучив дудку, конечно, сами заполошно дуют в нее. Десятки тысяч вувузел поступят в Европу с болельщиками. Еще сотни тысяч будут произведены по мотивам мундиаля, как и «обещал» блоггер Другой. В самом деле, в ассортименте сувенирной лавки мощная дудка с надписью vuvuzela будет хорошо продаваться: это очевидно, и это произойдет.

Чем так раздражают многих пресловутые вельзевулские вувузелы? Тем, что они лишили стадион сопереживательного звукового оформления.

Что такое стадион без вувузелы, помните? Стадион может выдохнуть, замереть, охнуть, взорваться, поощрительно зааплодировать, презрительно загудеть, запеть гимн или скандировать имя. Все это происходит в четкой и живой привязке к происходящему на поле, создавая мощнейшее эмоциональное оформление спортивного спектакля. Многие неофиты, например, неопытные болельщицы, вообще включаются в понимание действа только по реакции трибун.

Наиболее организованные болельщики – английские, итальянские, испанские – способны составлять слаженные многодесятитысячные хоры, распевающие а капелла. В принципе, это уникальная художественная практика, больше нигде и никак не воспроизводимая. Она возможна только в определенном эмоциональной состоянии, при определенном осознании сопричастности этих самых десятков тысяч людей. У них есть заводилы, но нет дирижера, однако люди сорганизуются и подлаживаются на огромном массиве, создавая новый эмоциональный организм. Единение и сопричастность в эти моменты позволяют добывать чудовищные эмоциональные энергии. Каждый, кто был, помнит эти вибрации, которые ощущаются физически.

Вувузела не может добывать энергий, она может добывать только громкость.

Кстати, якобы расистский оттенок осуждения вувузел вовсе таковым не является. Вувузелы есть и в нашей повседневности, хоть мы и не негры, по крайней мере, в расовом измерении. Любое частное прослушивание музыки на публике, при котором громкость явно, нарочито выше эстетической целесообразности, – это вувузела. Это демонстрация территориальной претензии молодого парня (трудно представить себе женщину или старика, слушающих чрезмерно громкую музыку).

Безусловно, такое «вувузельство» связано с брачной конкуренцией и борьбой за иерархическую позицию.

Известная исследовательница поведения шимпанзе Джейн Гудолл, прожившая много лет рядом с ними, описывала забавный эпизод. Один молодой самец шимпанзе стащил у живущей рядом группы натуралистов жестяные коробки от кинопленки и стал производить ужасный грохот. В иерархии стада он поднялся сразу на несколько ступенек. Даже более зрелые самцы вынуждены были подвинуться и признать, что этот парень – о-го-го! С помощью грохота он захватил больше пространства, чем это было ему по силам до того. Вот для этого и нужны вувузелы, а также мощные музыкальные системы.

Традиционная культура боления предполагает единение масс болельщиков в их сопричастности происходящему на поле. В этом бывают свои неприглядные стороны: простейшая социальность иногда вырождается в стадо. Но стадность происходит только тогда, когда толпа отрывается от интриги футбола и начинает накручиваться уже по законам толпы. Когда же масса сопричастна, она реагирует по законам футбола, создавая тот самый эмоциональный полиорганизм, растворяясь в котором, люди явно испытывают химическое удовольствие от предельной реализации своего желания общности.

Вувузела не требует слаженности многих, потому что включается простым усилием легких одного человека. И у нее один тон. Поэтому она безразлична к происходящему на поле. Когда захотел – тогда и задул. Чтобы достичь сопоставимой громкости обычными средствами боления, людям пришлось бы объединиться. Вувузела освобождает и от единения, и от сопричастности.

Вувузела ведет к биологической атомарности болельщика, предлагая очень простой способ покорить пространство и подпрыгнуть якобы чуть выше в брачной конкуренции, как тот шимпанзе с жестяными коробками. Футбол при этом служит лишь местом сбора соплеменников, ибо громыхать коробками, конечно, надо на людях, иначе смысла нет. Чтоб услышали все.

Болельщицкое пение, видимо, являлось предельным воплощением культуры боления. Оно требует сложности и слаженности возвышенных эмоциональных состояний. В российском чемпионате, например, уровень этой слаженности достигает групповых кричалок и иногда, очень редко, – стадионного скандирования, но еще не песен. Теперь представим себе, что в распоряжении болельщиков окажутся сотни вувузел. Они-то (вувузелы) не требуют слаженности и соорганизованности. Они требуют только силы молодых легких.

Через пару лет старый добрый шум стадионов – с пением и скандированием, с пониманием футбола – будет продаваться в записях для ностальгического прослушивания.