Муравьи, лишенные своей королевы, превращаются в растерянных идиотов и разбегаются кто куда

Иерархическая катастрофа

Социологи «Левада-Центра» выступили тут недавно с грандиозной идеей — мол, у российского общества случилась депрессия. С клинических позиций это, конечно, чушь собачья. У общества не может быть депрессии, хотя бы потому, что у общества — и не только российского — нет мозга, а соответственно, и нейромедиаторов, то есть самого субстрата депрессии.

Мозг и даже нейромедиаторы есть у отдельно взятых граждан. Впрочем, российские граждане и так уже давно в сплошной, повальной и беспробудной депрессии (хотя и не в курсе этого своего болезненного состояния). Так что, если какой-то новый сдвиг в общественных настроениях социологи и выявили, то это точно не депрессия.

Но если это не депрессия, то что тогда?

***

Представьте себе муравейник в несколько миллиардов муравьев. Большой такой. Они бегают, шевелят усиками, трутся друг о дружку своими рыженькими телами. При этом каждый из них в отдельности — ни к чему не годный идиот. Но организованные общей целью — жизнью и воспроизводством королевы муравейника, — они вполне себе здравый организм. Таков, с некоторой, признаюсь, натяжкой, наш мозг: миллиарды совершенно одинаковых и глупых нейронов объединены в достаточно сложную и работоспособную систему, занятую единственной целью — выживанием.

Впрочем, с этим «выживанием» все не так просто, как может показаться на первый взгляд.

Наш мозг, понятное дело, занят нашим личным выживанием. Но с его помощью должен выжить и наш биологический вид, а потому все мы обременены вредной для нашего личного самосохранения половой потребностью. Сколько у людей от этого проблем — не мне вам рассказывать (оставлю это Шекспиру и Арине Холиной). Но ради торжества вида приходится терпеть. Впрочем, это еще не все. Если речь идет о стайных животных, к числу которых мы, безусловно, относимся, в нас должен таиться и инстинкт выживания нашей социальной группы.

Почему выжить хочет отдельно взятый организм? Это вопрос почти теософский, а ответ на него вовсе не так очевиден. Науке, по крайней мере, это неизвестно, она может только констатировать факт: организм хочет жить. Почему хочет выжить биологический вид? Об этом нам с удовольствием расскажет Чарльз Дарвин с его эволюционной теорией, Ричард Докинз с его «эгоистическим геном» или даже Зигмунд Фрейд с его психоанализом.

А вот у кого нам спрашивать про выживание группы? Здесь на помощь приходятся господа этологи. Те самые, что занимаются муравьями, приматами и даже пингвинами, получая за это свои заслуженные Нобелевские премии, как, например, замечательный Конрад Лоренц.  

***

Многие, я полагаю, слышали про книжку Конрада Лоренца «Агрессия (так называемое “зло”)», в которой автор увлекательно и задорно рассказывает о том, что внутривидовая агрессия — это наше все. Парадоксально, не правда ли?

Но посмотрим на это здраво: если бы представители одного вида находились в вечном мире и братской любви, то соответствующий вид не расселялся бы по планете, а потому рисковал бы кануть в небытие — оледенеть, утопнуть, сгореть и т. д. Ссориться надо, чтобы разъезжаться, осваивая тем самым новые территории, новые ареалы обитания. Потому, чем выше скученность, тем больше в нас этой внутривидовой агрессии. Убедиться в этом несложно: присмотритесь к чувству юмора японцев или, например, к порядкам, которые неизменно устанавливаются в армейских частях или тюрьмах.

Так что, как бы ни заверяли нас во взаимной «любви» не святой пока Франциск с Владимиром Михайловичем, встречаются они на краю земли, да еще как бы внетерриториально — в транзитной зоне, в аэропорту. Разошлись, так сказать, бортами. И слава богу, что не подрались! То есть даже эти «люди божьи» внутривидовой агрессии не чужды. Каждый держит под рясой, пусть и на генетическом уровне, эволюционно доставшийся ему клык, коготь, а то и копыто. В конце концов, все мы произошли от какой-то мезозойской землеройки.

Впрочем, в отличие от той же землеройки, многие биологические виды смогли найти возможность индивидуального выживания только в составе группы — стада, стаи, своры, племени, кондоминиума. Хоть львы, хоть шимпанзе предпочитают держаться группами. Так легче охотиться или обороняться, а это важно для выживания отдельной особи.

Но что делать таким, стайным, животным, если в них заложен инстинкт внутривидовой агрессии: брат на брата, христианин на христианина, постоянная «гражданская война»? Сразу должен вас огорчить: никаких встроенных ограничителей для этой нашей взаимной ненависти, к сожалению, нет. Она просто у нас друг на друга вырабатывается — хоть натягивай рясу, хоть стягивай, — ничего с этим не поделать.

И эволюция придумала на этот случай уловку, а Лоренц назвал ее «переориентацией агрессии». Суть механизма в следующем: мы раздражаемся друг на друга, но, не успев довести это раздражение до греха, переориентируем свою агрессию на кого-то другого (или даже на что-то другое, как журавли в опытах Лоренца, которые нападали на палочки и камушки, обнаруживаемые где-нибудь по соседству от «братской встречи»).

Тут, конечно, резонно задаться вопросом: так, хорошо, переориентировали мы агрессию с одного субъекта на другого — и в чем, собственно, прикол? Ладно камушек или палочка — они твари бессловесные, пусть пострадают, беды не будет. Но при переносе агрессии с одного «брата» на другого «брата» никакой ведь разницы! Кому-то все равно не поздоровится! Но разница есть, хотя и неприятная для нашего морального сознания с его «братской любовью» и прочей гуманистической беллетристикой.

Дело в том, что инстинкт самосохранения группы — это, по существу, иерархический инстинкт. В любой группе, какую ни возьми, всегда есть те, кто сверху, те, кто снизу, ну и те, что затесались посерединке. Наверху, например, вожак стаи, а внизу рядовой ее член. В человеческом обществе «наверху», например, президент, если мы достигли достаточной степени «централизации», а «внизу» — бюджетник, бомж или зэк.

Эта большая социальная пирамида состоит, в свою очередь, из множества пирамид поменьше. Наверху этих малых пирамид могут быть лидер партии, собственник компании, глава мафиозного клана, или чиновник в районной администрации, глава семьи, учительница в классе. Таким образом, все мы встроены во множество пирамид сложной социальной иерархии.

Нам только кажется, что эти пирамиды нами придуманы, что мы их целенаправленно создали своим «социальным мозгом». Но такого мозга, как мы уже выяснили, не существует в природе. Все это результат работы иерархического инстинкта, это он сбивает нас в пирамиды и пирамидки. Поэтому, какую партию ни строй — все у нас КПСС получается, а что ни делай — автомат Калашникова. Любая общность людей инстинктивно образует иерархическую пирамиду.

Это не прихоть, не «социальная политика», это биологический автоматизм.  

Полагаю, вы уже догадались, что пирамида эта нужна не сама по себе, а именно для того, чтобы справиться с внутривидовой агрессией. Социальная иерархия — это для нее своего рода громоотвод. Вот классическая менеджерская цепочка: начальник накапливает агрессию и отправляет ее своему заму, зам — начальнику управления, начальник управления — начальнику отдела, начальник отдела — сотруднику, а там уже как повезет. Точнее, кому не повезет: собутыльнику, бомжу, второй половинке, собаке, ребенку и т. д. В конце концов, можно по холодильнику вдарить или дверью хлопнуть.

Идея инстинкта не в том, чтобы всем было хорошо и все было по справедливости. У него другие задачи: ему нужно сбросить накапливающуюся в субъектах агрессию. Причем так, чтобы в процессе этого сброса генофонд не особо пострадал. Таким образом, иерархия — это идеальная форма: агрессия отправляется от более сильного к более слабому, который не решится ответить и не вступит в кровавый конфликт. Он просто спустит ее дальше — вниз по иерархии.

Что случится с этим «низом», инстинкту плевать, потому что там все равно ненужный системе генетический материал. Переломаются и выживут — хорошо, значит, не все потеряно, отправятся осваивать новые ареалы обитания, строить новые пирамиды. Ну, а если сломаются — задепрессуют, сопьются или повесятся, — тоже не беда, выбраковка слабых звеньев.

***

Взглянем на эту систему еще раз, теперь с точки зрения индивидуальной психологии. Понятно, что иерархический инстинкт не разлит в атмосфере наподобие какого-то марева, а коренится в наших с вами мозгах. Хотим мы того или нет, будучи стайными животными, мы инстинктивно ищем, где «верх», а где «низ», то есть тех, кого нам следует опасаться, потому что они будут вымещать на нас свою агрессию, и тех, кого мы, в свою очередь, облагодетельствуем своей.

Речь, разумеется, не идет об обязательном физическом насилии — мы же все-таки «люди культурные». Впрочем, хватит и символического насилия, даже «языка тела» достаточно: презрительный взгляд, небрежно поданная для рукопожатия рука, кривая усмешка, не поставленный в социальной сети «лайк» — все это способы проявить агрессию. Особенно чувствительные особи могут от такой «агрессии» даже руки на себя наложить.

Конечно, мы не виноваты, что она в нас накапливается, и, к сожалению, мы неизбежно страдаем, если не можем ее высвободить. Часто, за неимением лучшего, мы переориентируем ее на самих себя. Это называется по-научному «аутоагрессивным поведением». Причем аутоагрессия — это не только суициды и прочее членовредительство, но и пьянство, наркотики, незащищенный секс, разнообразные увлечения, связанные с риском: всякое байкерство, альпинизм, футбольный фанатизм и т. д.  

В США целые индустрии работают, чтобы помочь добропорядочным американцам спасаться от внутренней агрессии. Тут всё в дело идет — от психоаналитических ассоциаций и бесконечных спорткомплексов, до Super Bowl и президентских праймериз. Да, они там улыбчивые, деликатные, но за все надо платить, а потому и потребление психотропных препаратов на душу населения год от года только растет. И даже такая, целенаправленная, борьба с внутренней агрессией не исключает пальбы в школах и Фергюсона.

Да, все это паллиативные средства. Важно, чтобы работали сами пирамиды, ведь чем их больше, тем существеннее рассеяние агрессии. Почему все американцы, несмотря на описанные мною проблемы, кучкуются в сообщества: «ассоциации», «братства», клубы по интересам, религиозные общины, волонтерские команды и прочее? Таким образом человек оказывается включен во множество разных пирамид — в какой-то он высоко сидит, в какой-то низко, но суммарно это дает ему возможность достичь баланса накапливаемой, отдаваемой и получаемой агрессии. Причем, поскольку таких социальных общностей много, агрессия и размазывается тонким слоем. Так что, хоть им тоже непросто, по сравнению с российскими реалиями это рай земной.  

А в какое количество общностей включены мы с вами — добропорядочные российские граждане? Да, кто-то решит посчитать свое участие в сетевых сообществах… Но должен вас огорчить: накапливанию внутривидовой агрессии эти «группы» способствуют, а вот отреагировать ее в виртуальной среде крайне сложно (если вы, конечно, не профессиональный тролль 80-го уровня). Тогда что еще? Рабочий коллектив на аутсорсе? Семья из полутора человек? Или кто-то и в самом деле организует ячейки ОНФ? Боюсь, реальный список весьма скуден.

Но у нас ведь есть еще и символическая функция! Почему люди выдумывают себе всяческих божеств или властителей, которые «от Бога», разнообразных лидеров мнений и авторитетов? Все по той же самой причине: так мы создаем символическую иерархическую пирамиду и пытаемся в ней разместиться. РПЦ, «патриоты России» и т. д. Механизм, прямо скажем, неплох. В некоторых случаях даже срабатывает, хотя и не без костров или политических репрессий — классических проявлений внутривидовой агрессии в доцивилизованных обществах.

Но вот что-то странное обнаружили в наших настроениях социологи «Левада-Центра»…

***

Самое простое — это взять какое-то «понятное» слово и все им «объяснить». Говоришь про «депрессию в обществе», и кажется, что все понятно. Поскольку же все мы — давно и беспробудно — находимся в повальной депрессии, то данные объяснения даже кажутся нам вполне логичными. Но у общества не может быть депрессии. У него могут быть проблемы с иерархическим инстинктом.

Поэтому если о какой-то загадочной «депрессии» и пошла речь, то лишь потому, что наша символическая пирамида дала трещину. Фактические социальные пирамиды с их «социальными лифтами» давно у нас демонтированы, паллиативных средств борьбы с внутривидовой агрессией нет в принципе. Так что все держалось на этой вере во что-то «высшее» — в то, что над нами, в того, кто думает о нас и оберегает. «Спаси и сохрани!»

Пока этот метафизический «верх» в обществе был, мы еще как-то держались. Отсюда и эта идиотская идея про богоизбранность, про нашу национальную исключительность, про то, что мы «лучше других». Если нам во всю эту ерунду верится, пусть и голодно, пусть и враги кругом, но сразу как-то спокойнее на душе: есть кого бояться, есть кому кузькиной матерью грозить. Полный порядок! А тут вдруг как будто поломалось что-то: то ли миелофон заглючило, то ли Акелла промахнулся, то ли «Бог устал нас любить» (© Сплин).    

В общем, нет никакой депрессии в российском обществе, а то, что фиксируют социологические опросы, — это утрата веры. Так что, если кто-то переживает, что у нас нефть упала, — плюньте, это ерунда. Случилось нечто куда более значительное: у нас символическая пирамида обрушилась. Хотя внешне, конечно, все еще на своих местах — РПЦ с пингвинами, лидер с национальной идеей. Формально все вроде как и неплохо. Но весь секрет символического в том, что, когда в него перестают верить, соответствующие механизмы перестают работать.

Муравьи, лишенные своей королевы, превращаются в растерянных идиотов и разбегаются кто куда.

Андрей Курпатов