Интеллигентный человек

Харьковская тележурналистка Елена Райгородецкая предложила мне как-то поучаствовать в одной из ее передач "Однажды", посвященной интеллигенции. Тема меня заинтересовала и я согласился. Однако, когда передача вышла в эфир, обнаружилось, что ее основным героем является ныне уже покойный заместитель губернатора В. Ф. Мещеряков, а мне и ректору университета В. С. Бакирову достались роли "подающих реплики". 

Я не в претензии к Лене — у каждого автора своя манера собирать материал и создавать из него свое произведение. Но до сих пор кажется, что мне тогда удалось понять, но не удалось сказать нечто важное об интеллигенции, обозначенной вице-губернатором неким расплывчатым общим пятном "в очках и в шляпе", нечто такое, что имеет право на длительное существование. Вот почему появилась эта статья.

Что же это такое — наша интеллигенция — откуда взялась, почему ее (в нашем понимании) нет в западных обществах? Все эти вопросы важны, потому что именно на нее принято возлагать ответственность и за революцию 17 года, и за "перестройку", за рожденные ею и грубо обманутые надежды миллионов... Но прежде всего, конечно, — что такое, ибо неопределенность в дефинициях лишает содержания любые дискуссии на эти темы.

Определения можно строить разными способами. "В очках и в шляпе" — это тоже способ, но в данном случае не лучший. Характер определения в значительной степени зависит от того, что именно мы хотим понять. И если мы хотим "понять роль", то лучше строить его, исходя из функции.

Английский философ Карл Поппер в своей знаменитой книге "Открытое общество и его враги" утверждал, что общество живет и развивается, подчиняясь законам двух типов. Первый тип — это законы, создаваемые самими людьми, второй — законы природы, а также объективные социологические и экономические законы, подвластные людям еще менее, чем движение небесных светил. Первый тип законов, в свою очередь, распадается на законы формальные, писаные, принадлежащие к области, обозначаемой словом "право", и законы неформальные и даже не формализуемые, законы морали и нравственности, бытующие в обществе неписаные этические нормы и правила. И те и другие одинаково важны для развития общества.

Законы этих двух типов — как две силы, под действием которых "движется", т.е. развивается общество, причем одна из этих сил подвластна человеку, а вторая — нет. Поэтому управление движением к социальным целям — совсем не такая простая задача: если мы будем "рулить" прямо к намеченной точке, мы никогда в нее не попадем, "правильный рулеж" — это всегда куда-то в сторону, с оглядкой на вторую, неподвластную нам, да к тому же еще и плохо известную силу.

За эти законы ответственны совершенно различные социальные структуры. За законы формальные ответственно государство — оно их устанавливает и оно же обеспечивает следование им с помощью государственных органов принуждения.

Но кто создает законы неписаные и кто контролирует их исполнение? Кто-то может сказать, что неписаные законы анонимны. Нет. Люди, их создавшие, реально существовали и хорошо известны (по крайней мере, те из них, чье влияние мир ощущает по сей день) и их нетрудно назвать. Иисус Христос и пророк Мохаммед, принц Гаутама (Будда) и Конфуций. Все они создали великие этические системы, снабдив их легко внушаемыми сопутствующими наградами за следование им и карами за ослушание, такими как рай и ад в христианстве или нирвана в буддизме. Они основали великие мировые религии, а их последователи создали после них формальные институты этих религий — Вселенские церкви, основная задача которых состоит в том, чтобы поддерживать функционирование этих систем методами неформального принуждения.

Те из нас, кто получил воспитание в советское время, не привыкли относиться к религии всерьез, видя в ней лишь пресловутый "опиум для народа", досадный "тормоз прогресса", даже не пытаясь понять, а в чем же этот прогресс состоит или состоял. В то же время стоит помнить, что наше общество уходит корнями в общество глубоко религиозное, в котором власть церковных иерархов соперничала с властью светских владык, что и в наше время существуют огромные регионы, населенные десятками и сотнями миллионов людей, чье сознание находится во власти религиозного мифа.

Сколько там Воланд знал доказательств существования Божьего? Шесть? И сам предложил седьмое... Рискну предложить еще одно. Дискуссии о физическом существовании Бога так же бессмысленны и бесплодны, как и дискуссии, скажем, о физическом существовании таких объектов как точки, прямые и плоскости в геометрии. Нет их физически, но математически они существуют. И их существование (причем именно в таком, математическом смысле) вместе с их свойствами очень многое определяет в архитектуре, в науке, в технике и т.д. Точно так же обстоит дело с существованием Бога. Физически его нет, но он есть в неком абстрактно-этическом смысле. Отчего это древние египтяне построили поражающие по сей день своим величием и грандиозностью храмы в Луксоре и Карнаке?

Бог велел... Так есть он или нет, если он способен повелевать людьми?

Поэтому лишь чуждый научному мышлению человек может сомневаться в том, что религиозная ортодоксия в религиозном обществе способна определять его тип на сотни лет вперед даже после того, как оно перестанет быть религиозным. Если церковь учит, что человек питается исключительно от Божьей благодати, она порождает общество апатичных фаталистов, ленивое и чуждое инновационному поиску, а потому технически отсталое и бедное. Иная догма порождает и иное общество, с иным образом жизни и иным уровнем богатства.

В этом отношении в христианстве православному миру повезло меньше всего. Если в протестантизме человек — Сын Божий, то в католичестве его роль куда скромнее — слуга Божий, а в православии он и вовсе ничтожная мелкота — раб Божий. "Став ногой на Москве" и продвигаясь мысленно на Запад, мы видим такое четкое отражение этих церковных тезисов, как будто Бог и в самом деле отметил богатством своих достойных детей и бедностью — презренных рабов, хотя дело, разумеется, не в Боге, а в людях. Не стоит забывать и о том, что православие по природе своей, по генетике — религия государственническая, отдавшая Бога в аренду государству, — сначала византийским базилевсам, а потом и русским царям. Если римская ветвь христианства противостояла светской власти и вступала с ней в конкуренцию, завершившуюся разделением функций (государство стало "заведовать" сферой права, а церковь — моралью и нравственностью), то православие оказалось тесно сращенным с государством, причем практически всегда — с деспотической монархией.

Вот почему именно в православном мире оказалось множество недовольных как положением человека по отношению к Богу, так и самим Богом, обслуживающим деспотизм. Православный мир оказался благодатной почвой как для атеизма, так и для богоискательства, особенно если "богоискательство" понимать предельно широко, как поиски этической системы более удовлетворительной, чем ортодоксальная.

Этот широкий слой недовольных бунтарей против Бога, нонконформистов и диссидентов, ищущих и отстаивающих новые этические аксиомы, и есть русская интеллигенция. Она возникла как ответ на дефицит святости и благости в православном Боге, а в атеистическом советском обществе она и вовсе полностью перебрала на себя роль западной церкви, став продуцентом, распространителем и хранителем неписаных норм морали и этики. Лучшее (и совершенно закономерное) тому подтверждение — образ "дороги к Храму", созданный кинематографическим талантом Тенгиза Абуладзе и с таким удовольствием, с таким захлебом подхваченный в свое время перестроечной интеллигенцией. Не "кто виноват?", не "что делать?", а "какая дорога ведет к Храму?" — вот главный вопрос интеллигента, вот ось, вокруг которой крутятся его поиски и интересы. Если это не так, вы имеете дело не с интеллигентом, а с узким профессионалом. В этом смысле исполнительный создатель водородной бомбы изначально не был интеллигентом, но он стал им, задумавшись над тем, что составило потом "Меморандум о мире и интеллектуальной свободе".

Социальная функция нашей интеллигенции — отвечать на вопрос, какая дорога ведет к Храму. Собственно, в любом обществе есть некий слой, выполняющий эту функцию. Это его элита. Но в обществах Запада она выполняет не только эту роль. Она не правит непосредственно, не выполняет управленческих функций (на это есть бюрократия), но намечает общую стратегию развития и соответствующим образом программирует бюрократию. Ничего подобного за советской интеллигенцией не водилось и непонятно, будет ли когда-нибудь водиться за этим пестрым внезапно ослабевшим слоем.

Все дело именно в этой пестроте, в широте поля, на котором осуществляются поиски "дороги к Храму". Потому что примириться с Богом можно единственным способом — принять Его предначертания, по крайней мере существенные, — а для бунта против него есть бесчисленное множество поводов. Западные элиты ищут в пределах традиционной этической системы, а наша интеллигенция — вне ее. Поэтому и результаты поиска имеют различный смысл и различную ценность. Результаты поиска западных элит обладают легитимностью, а у социальных изобретений нашей интеллигенции легитимности нет. Наша интеллигенция — это священнослужители многих богов, за каждым из которых идет слишком мало последователей, чтобы они смогли произвести какую бы то ни было революцию в нашем коллективном сознании, — прообразе грядущего материального бытия. Никому не удается сломать древний православный стереотип "человек — раб Божий" и переподчинить человека ему же самому, не оставляя никакой надежды ни на Божью благодать, ни на Божий промысел, что с таким блеском было сделано в Европе протестантскими вероисповеданиями.

В этом — не вина интеллигенции, а ее трагедия.