Из многочисленных встреч с аудиторией, интервью, вопросов СМИ и слушателей я сделал вывод, что большинству наших читателей интересны не столько научные теории или курьезные факты из жизни мировой или российской экономики, сколько короткие качественные, а не количественные ответы на прямые и простые вопросы – что было, что будет и чем экономическое сердце успокоится.
К сожалению, далеко не все вопросы имеют однозначные ответы. И вопрос «сколько будет стоить…» не имеет большого смысла – скорее всего, случайности и неизвестные нам еще обстоятельства будут влиять на стоимость активов сильнее, чем мы в состоянии предположить. Но тем не менее можно, по крайней мере, обозначить эти факторы и попытаться определить рамки возможного – даже в области вопросов в лоб.
В серии публикаций я попытаюсь собрать и ответить на такие часто задаваемые вопросы. Но прежде чем перейти к самим ответам, нужно сделать две важные оговорки. Во-первых, ответы базируются на сегодняшней ситуации и информации, доступной сейчас. Всегда есть риск, что ситуация поменяется и что мы не обладаем достаточной информацией для ее оценки. Во-вторых, основную часть экономических событий определяет не стихийное формирование спроса и предложения, подчиняющееся строгим законам, а личная или коллективная воля тех или иных управленцев, не всегда рациональных, часто некомпетентных, всегда преследующих свои личные, клановые, партийные и другие цели, далекие от задач балансирования экономики. Эти действия и их последствия намного сложнее предсказывать, но возможность таких нерациональных вмешательств нельзя сбрасывать со счетов.
Что произошло с экономикой России в XXI веке?
Экономика России за последние полтора десятилетия пережила классический ресурсный цикл и голландскую болезнь – явления банальные и хорошо изученные. Повышение цен на нефть в начале века создало эффект быстрого роста бюджетных доходов и позволило властям отказаться от стимулирования процесса расширения налоговой базы. Более того, возможность контролировать нефтяные потоки позволила власти консолидировать непрямой контроль за углеводородной индустрией, банковским бизнесом и через них – за всей экономической и политической жизнью страны, что существенно негативно повлияло на развитие любого ненефтяного бизнеса и на эффективность экономических и бюджетных решений.
Фактически к 2008 году бюджет России на 65–70% состоял (прямо или косвенно) из доходов от экспорта углеводородов, а корреляция темпов роста ВВП, доходов федерального бюджета и размеров резервов с изменениями цены на нефть достигла 90–95%. На этом фоне рубль за счет массивного притока нефтедолларов оказался существенно переоценен – в 2006–2007 годах его рыночный курс превышал расчетный инфляционный на 35%. Таким образом, на экономическое развитие России оказывали влияние три негативных фактора.
1. Власть в своем стремлении к контролю за финансовыми потоками сознательно ухудшала инвестиционный климат, отказываясь от защиты прав инвесторов и предпринимателей и даже дискриминируя инвесторов и бизнесменов. Это приводило к сокращению потоков инвестиций, к удорожанию денег, к снижению предпринимательской активности и даже к постоянно растущим потерям финансового и человеческого капитала – вывоз капитала из России за этот период составил более $1 трлн, да и лучшие бизнесмены и профессионалы постоянно покидали страну.
2. Стерилизация дополнительных прибылей в резервы увеличивала стоимость денег, снижая привлекательность инвестирования и делая невозможным развитие капиталоемких или медленно развивающихся отраслей.
3. Переоцененный рубль и популистские меры правительства, направленные на необоснованный рост зарплат, вместе с высокими налогами резко завышали себестоимость продукции, делая внутреннее производство нерентабельным.
В конечном итоге Россия деградировала практически во всех областях экономики, так и не создав конкурентной производительной сферы, несмотря на общий рост доходов за счет экспорта углеводородов и даже опережающий рост потребления. В структуре российского ВВП до 20% заняла добыча углеводородов. Еще до 30% ВВП составила торговля, гипертрофированная из-за огромных потоков импорта за счет нефтедолларов (30% ВВП – это примерно в два раза выше, чем в среднем по развитым странам). Внутренний рынок энергии и инфраструктура заняли около 15% ВВП. Еще 15% пришлось на государственные проекты; 9% составила доля банковской сферы – в итоге не более 10% ВВП России относится совместно к сфере независимых услуг и нересурсному производству.
На это наложилась неразумная социальная политика – рост доходов населения опережал рост ВВП даже с учетом нефтяной составляющей. Бюджет стал работодателем почти 30% трудовых ресурсов напрямую и еще около 8% трудовых ресурсов косвенно, приняв на себя непомерную нагрузку. Пенсионная реформа провалилась из-за половинчатости и нерешительности власти. Вдобавок бюджет был перегружен амбициозными неэффективными проектами и гипертрофированными расходами на оборону и безопасность. Наконец, бюджетные расходы раздувались не только из-за неэффективности затрат, но и из-за высокого уровня коррупции.
В конечном счете после падения цен на нефть Россия осталась с недиверсифицированной, квазимонополизированной экономикой, в которой отсутствуют как факторы, так и ресурсы для роста.
Можно ли сказать, что Россия терпит экономический крах?
Нет, пока нельзя. За годы высокой стоимости нефти Россия накопила достаточные запасы. Золотовалютные резервы сейчас в три раза превышают ожидаемый объем импорта 2016 года. Предприятия создали достаточное количество основных фондов. Население накопило более $250 млрд в банках и, возможно, не меньше в наличной форме, увеличило более чем в два раза среднюю жилую площадь на человека, сформировало запас товаров долгосрочного пользования.
Падение доходов домохозяйств, безусловно, стало беспрецедентным, но и оно при нефти $35 за баррель возвращает нас к уровням 2004–2005 годов – временам не богатым, но вполне стабильным. В целом подушевой ВВП в России в 2016 году составит, по пессимистическим прогнозам, около $7,5 тысячи – в конце седьмого десятка стран, рядом с Туркменией, чуть ниже Китая (а ВВП по ППС, видимо, около $13–14 тысяч – где-то в девятом десятке стран, где Алжир, Доминиканская Республика, Таиланд, Колумбия, Сербия, ЮАР). Эти показатели скромны, но еще далеки от катастрофических (зона цветных революций начинается около $6 тысяч подушевого номинального ВВП и $9–10 тысяч по ППС).
При сохранении нынешней конъюнктуры (нефть не выше $35 за баррель, никаких реформ не происходит) Россия может еще как минимум года три не опасаться масштабного кризиса в экономике – при условии, что банковская система выдержит.
Комментарии