Две парадигмы личного богатства

 Пытаясь понять механизмы происходящих в обществе изменений на путях, проторенных современной наукой, мы должны испытать социальные модели, вполне аналогичные используемым статистической физикой при рассмотрении систем, состоящих из большого числа частиц.  В этих моделях объяснение "макроскопическим" социальным явлениям, таким, как социальные и политические институты или экономические структуры, естественно искать, обращаясь к поведению людей, являющихся фундаментальными элементами, из которых построено общество.Такой, по мнению автора, исключительно привлекательный и плодотворный подход утверждался в работах Макса Вебера, носящего у нас ярлык философского идеализма. 

 Что касается ярлыка, то он обязан своим происхождением научному методу Вебера. Он совершенно естественен для абстрагирующего склада ума, расчленяющего предмет на части и старающегося понять их взаимодействие, и совершенно неприемлем для сторонников синкретизма. Последние полагают, что человеческое общество, в силу своей уникальности  должно рассматриваться в своей целостности. А люди типа Вебера мыслят общество как элемент бесконечного виртуального "множества обществ", представляющего собой умозрительные реализации человечества на бесконечном множестве воображаемых дублей планеты.

Согласно Веберу, основная задача социолога состоит в создании "идеальных типов" социальных явлений, с которыми могла бы быть соотнесена социальная реальность. Если пользоваться языком аналогий, то идеальные типы Вебера подобны математическим абстракциям вроде геометрических понятий точки, прямой или плоскости, с которыми могут быть соотнесены реальные объекты. И, поскольку такой подход составляет фундаментальную часть современной парадигмы естественнонаучного познания, нет оснований отказывать ему в той же роли и в области социальных явлений, если, конечно, мы признаем за ними "естественность". 

  Вряд ли нужно объяснять, что такое богатство или бедность. Но за внешне однородными атрибутами того или иного из них могут стоять принципиально различные социально-экономические сущности, порождающие различные социальные отклики. Качественные различия в наличном богатстве обнаружить невозможно — деньги, как известно, не пахнут. Они обнаруживаются при рассмотрении способов их обретения.

Способы распадаются на два класса. Первый — объединяет механизмы перераспределения фиксированной суммы наличных богатств, праведные и неправедные, законные и криминальные, и т.д. При действии этих механизмов возрастание богатства одного члена общества сопровождается эквивалентным (или даже неэквивалентным) уменьшением суммарного богатства всех остальных. При этом может происходить "присвоение чужого" способом, не имеющим легитимного обоснования. Эти механизмы так же древни, как и род человеческий, и они всегда порождали антагонизм между людьми теряющими и приобретающими.

Если задуматься над происхождением "фиксированной суммы" перераспределяемых наличных богатств на заре рода человеческого, то источник их очевиден — это окружающая человека дикая природа. Таким образом, "экономическая структура" первобытного общества представляется прозрачной: в ней существует первичное присвоение непосредственно из дикой природы и вторичное перераспределение.

Вторичное перераспределение распадается на легитимное (содержание женщин и детей, воинов, остававшихся во время охоты в пещере для ее охраны и т.д.) и не легитимное. В остальном эта "структура" в своих зародышевых формах не отличима от аналогичной в стае животных. Обобщенно она может быть названа освоением непосредственно доступных ресурсов.

Фаза освоения таких ресурсов связана с использованием самых примитивных орудий и приемов труда, отсутствием интереса к техническим новациям, и все же она оказалась богатой возможностями развития. В принципе можно представить себе, что ею и ограничилась бы вся история материальной культуры. Это богатство возможностей обусловлено богатством форм человеческого поведения, объединенных общей чертой: по отношению к накоплению материальных ценностей преобладает, образно говоря, "тупое стяжательство", порождающее по отношению к себе осуждение окружающих.

Кроме этих механизмов, существуют другие, вышедшие на историческую арену в так называемое "новое время", внося в поведение людей огромное разнообразие форм и невиданный динамизм. Они состоят в приложении к косной материи организующей воли человеческого ума и рук, в результате чего возникает новое, не существовавшее ранее ни в природе, ни в обществе богатство, добавляющееся к существовавшему ранее и названное Марксом "прибавочной стоимостью".

Это богатство не могло быть ни прямо изъято из природы, ни получено путем вторичного перераспределения, оно имело принципиально другую природу и относительно существовавших в обществе моральных оценок актов присвоения попадало в "серую область" неопределенности. Возникла "точка бифуркации", развилка общественного развития: осудить новый способ обогащения и отказаться от связанных с ним возможностей или оправдать и принять?

Маркс за новым способом производства увидел не столько более эффективный механизм освоения окружающей среды, сколько изменившиеся отношения между людьми, трансформировавшие в явную форму имущественного неравенства все виды естественного неравенства, ранее существовавшие в латентном виде. Движимый моральными традициями осуждения "тупого стяжательства", Маркс дал природе прибавочной стоимости толкование, превратившее ее в предмет бессмысленной, но весьма ожесточенной классовой борьбы.

Немарксистская же точка зрения на этот предмет состоит в следующем. Рабочий действительно придает своими руками косной материи высокоорганизованную форму, но он не делает этого самостоятельно, он даже не всегда отдает себе отчет в смысле производимых им операций. Поэтому и претендовать он может только на стоимость произведенной им "механической работы", в то время как смысл слова "труд" имеет более широкий творческий смысл.

Плоды человеческих рук возникают благодаря привнесению информации в "дикие" естественные ресурсы. Эту информацию кто-то создает и владеет ею. Создание этой информации — специфический труд, как и труд рабочего, а сама информация представляет собой интеллектуальный продукт, который имеет стоимостное выражение и потому может продаваться и покупаться. Кроме того, необходимы орудия труда, тоже представляющие собой капитал, за который нужно платить. Денежные средства, необходимые для закупки первичных ресурсов, оплаты труда рабочих, приобретения научно-технической информации и орудий труда, предоставляются инвестором. Разумеется, не бесплатно. Вот он-то и есть, строго говоря, капиталист. И, наконец, нужна предприимчивость предпринимателя, его организаторские способности и готовность идти на риск, оборотной стороной которого всегда является ответственность. Именно он сводит воедино все звенья производственного процесса, оплачивает их наперед и обеспечивает их эффективное взаимодействие. На выходе производства он получает отнюдь не прибыль, а всего лишь готовый продукт, который еще нужно суметь продать на рынке, подверженном всевозможным превратностям. И только после продажи предприниматель получает прибыль, которая может оказаться и отрицательной. И если читатель согласен с тем, что предприниматель должен заплатить по своим договорам в случае отрицательной прибыли, то он должен согласиться и с тем, что предприниматель имеет право на положительную.

В этом способе освоения окружающей среды появляются два совершенно новых момента: расчет и игровой элемент риска, но ни в одном ее звене не усматривается бесспорный элемент "присвоения чужого". На языке современной экономической науки сказанное можно подытожить следующим образом: существуют четыре вида ресурсов, являющихся источниками экономически обусловленных доходов. Это природные ресурсы, трудовые ресурсы, капитал и предпринимательская способность. Бывают и другие источники - воровство, находка клада, наследство и т.д., но они, при любой их моральной оценке, к экономике отношения не имеют. 

Иногда можно услышать возражение, что современный предприниматель не рискует благодаря системе страхования рисков, но оно опровергается замечанием, что застраховаться можно от кражи и землетрясения, но невозможно застраховаться от собственной глупости или непредусмотрительности. Любая система страхования рисков лишь минимизирует риск, но не сводит его к нулю.

Конечно, не всегда можно физически разграничить участников "капиталистического способа производства" — предприниматель, например, может быть одновременно и инвестором и рабочим,— но разделение функций существует всегда.

Принципиальным моментом является плата за труд и за капитал.

В погоне за этим стимулом одни создают новую информацию, другие совершенствуют умения, третьи ищут наиболее эффективную сферу приложения деньгам, а четвертые соображают, какие человеческие потребности остались еще неудовлетворенными и как их ублажить. Уберите этот стимул хотя бы из одного звена, — и блестящий механизм самовозрастающего оборота капитала окажется, если не разрушенным, то низкоэффективным.

Неравенство в богатстве, возникающее при новом способе освоения окружающей среды - не то же самое, которое возникает за счет нелегитимного перераспределения, однако оно имеет сходную атрибутику и потому его отличие оказывается в значительной мере скрытым, а для его отличения и выделения в особую категорию требуется некоторая зрелость общественного сознания.   

Когда я общаюсь с другим человеком, даже когда смотрю на него издали, я невольно сравниваю себя с ним и ощущаю неравенство занимаемых нами мест. В зависимости от знака этого неравенства, я ощущаю более или менее выраженное довольство собой или, напротив, страдание, исходящее от другого. И тогда возникает почти неизбежный вопрос: могу ли я оправдать другого за причиненное мне страдание? Не правда ли, мы скорее позавидуем нищему, побирающемуся в ресторане, чем богачу, возлежащему на смертном одре? Оправдание снимает наше страдание, и оно может даже перейти в свою противоположность. Господь Бог, — и тот нуждается в оправдании за то, что создал страдания на земле, и для этого оправдания даже существует специальное слово — теодицея.

Этот тонкий психологический момент, проявляющийся в каждом акте общения, оказывает едва ли не решающее влияние как на формирование отношений между различными слоями общества, так и на формирование этих слоев. Любое неравенство должно быть оправданным, а если это не так, требование уравнительной справедливости выступает как единственно гуманное и нравственное. И тогда конфликты становятся неизбежными, а их глубина может быть такой, что они подавят самое возможность эффективного производства.

Механизмы свободной рыночной конкуренции, вынуждающие покупателей в погоне за качественным товаром набавлять цену, а конкурирующих продавцов — снижать ее, удивительным образом фальсифицируют высокий этический идеал альтруизма, согласно которому люди должны жить, служа друг другу, и поддерживая друг друга. Это совпадение рациональной целесообразности с нравственным идеалом послужило общественному оправданию капиталистического способа производства вместе с его малопонятной предпринимательской прибылью, которая стала выступать в глазах значительной части людей как заслуженная награда. 

Молодой человек, плававший вместе с Туром Хейердалом на плоту "Кон-Тики", отправился потом в некое южноамериканское государство, население которого жестоко страдало от голода, имея огромные стада мясных животных: в этой жаркой стране не было холодильников. С небольшим стартовым капиталом бывший путешественник занялся созданием сети промышленных холодильников — и преуспел. Затея его вывела страну из беды и обогатила своего автора.

На этом сюжете можно построить две совершенно разные повести. Герой первой — благородный, умный и самоотверженный человек, образец для подражания "юноше, обдумывающему житье". Герой второй — алчный стяжатель, но... "тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман".

Разница в способах приобретения богатства имеет абсолютный, а не относительный характер и именно она лежит в основе моральной оценки, даваемой цивилизованным обществом деятельности индивида. Эта оценка может быть причиной банкротства конкретного человека (например, через потерю клиентуры), но может и способствовать его восхождению на вершину успеха.

Как бы нам ни казалось это странным, в мире существуют вещи, представляющие собой высокую ценность и в то же время недостижимые нравственным образом в качестве непосредственных генеральных целей. Таково, например, научное открытие. Нобелевская премия. Звание Героя Советского Союза. То же самое относится и к личному богатству: когда оно выступает как вознаграждение за деятельность во благо других, оно нормально и оправданно. И с точки зрения конечного результата не имеет значения, является ли "благо других" искренним высоким побуждением индивидуума или же знаменитым "фиговым листком буржуазной морали". Следование этому обязательному правилу там, где его невозможно формализовать, проверяется на уровне неформальных отношений между людьми и обеспечивает многообразные положительные обратные связи, обусловливающие успех и продуктивность солидарной деятельности.

Таков идеальный тип "классического капитализма", теоретиком и восторженным певцом которого был Макс Вебер. Разумеется, он не встречается в чистом виде, подобно тому, как не бывает в природе идеальных точек, прямых и плоскостей. Реальные экономические и социальные отношения могут находиться лишь в большем или меньшем соответствии с этим умозрительным идеалом. Более того, могут существовать (и существуют) другие формы капитализма, в том числе отвратительные и даже преступные. Неправомерное отождествление этих форм, частью проистекающее от преднамеренной недобросовестности политиков, под "крышей" одного термина служит источником многочисленных заблуждений, неразберихи, и дает богатый материал для псевдонаучных спекуляций.

Преобладание же "тупого стяжательства" приводит к возникновению обратных связей, ведущих к нарастанию взаимного недоверия и социального дискомфорта, конфронтации между людьми, разрушению связывающих их отношений и к затуханию продуктивной деятельности. Народ, в активной части которого доминирует "тупое стяжательство", обречен на массовую нищету, над которой возвышаются огороженные заборами оазисы богатства.

Специфика переживаемого нами исторического момента примечательна тем, что в государственном секторе за годы развития в рамках предшествовавшей формации было накоплено существенное богатство. И вот оно выступило как ресурс, для некоторых граждан доступный непосредственному освоению в том же смысле, в котором был доступен для первобытного человека кусок камня, валявшийся под ногами. И, поскольку в обществе возобладало мнение, что "собственность" должна обрести персонифицированных хозяев, центр человеческой активности переместился в сферу "собирания камней". Надо честно видеть, что сие носит отнюдь не капиталистический, а вполне феодальный и даже дофеодальный, как и полагается "тупому стяжательству", характер.  

Воскрешение первобытных возможностей естественным образом воскресило и первобытный инструментарий, и первобытные отношения. Отсюда общее падение уровня моральных ориентиров, интереса к приобретению сложных профессиональных умений, всплеск преступности и тяги к чрезмерным и извращенным удовольствиям.

В этих процессах не было и нет ничего противоестественного. Человек, как и животное, сначала использует наиболее простые и очевидные возможности и лишь по мере их исчерпания обращается к сложным. Но "время собирания камней" рано или поздно закончится. Оно, собственно говоря, уже вступило в фазу своего завершения, и наступает пора осмысления новых социально-экономических отношений.

 Бизнес — сравнительно новое для нас массовое занятие, не лишенное, опять-таки, национальных особенностей. Попробуйте, например, выпытать у продавца, как зовут тех, кому принадлежит магазин, в котором вы покупаете продукты, или узнать об этом из какой-нибудь бумажки, вывешенной на стене… А? То-то и оно… Чего люди хотят от бизнеса и чего добиваются на деле, ради чего живет и трудится деловой человек? Могут ли быть в этом какие-то идеалы, или только цинизм ненасытного стремления к «бабкам»? Обо всем этом давно пора бы говорить вслух, ведь все эти вопросы возникают и у седоголовых старцев и у юношей, «обдумывающих житье».

Лет 10-15 тому назад мой коллега, шестидесятипятилетний доцент-физик Николай Иванович С., рассказывал, как его сосед-бизнесмен клонировал киоски. А в один прекрасный день он продал все хозяйство за большие деньги, купил «мерседес», посадил в него девочек нетяжелого поведения и стал раскатывать с этим гаремом по городу… «Не понимаю, ради чего он свое хозяйство создавал?» — Недоуменно спрашивал Николай Иванович. «Ну как же, — пытаюсь объяснять на языке чистой

экономики, — в обществе существовал спрос на его услуги, он этот спрос удовлетворял…» «Это-то я понимаю — сам у него покупал. Но ему-то самому в какую радость был весь этот тяжкий в общем-то труд, что за удовольствие? Ради чего? Неужели все делалось ради нескольких мокрогубых продажных девок? Не понимаю,.. хоть убейте, не понимаю, — ну не может на этом мир держаться!»