Про Петрову. Круговорот любви в природе

Петрова - моя любимая женщина вот уже 26 лет. Потому что по сравнению с Петровой все эти ваши "Кости и плоть Дзен", "Рамаяны" и Конфуции - суть прах и суета.

Но помудрела Петрова не сразу.

Когда мы с Петровой были юными, мы жили в Люберцах. Нам было по 17, жили мы одни (родители жили в командировках вдали от Родины) и Бог знает, как.

Петровой не везло - всякая ее большая любовь заканчивалась гонореей. Беда Петровой была в том (тогда Петрова еще не помудрела!), что она возбуждалась только на низколобых накачанных существ - охранников там, гаишников или просто мелких люберецких бандюков.  А от таких ничего, кроме гонореи, ждать не приходится. Петрова угрюмо лечилась, потом долго никому не давала ("Я что, столько времени не еблась, чтобы теперь вот этому дать?!"), потом, наконец, давала, потом лечила гонорею.

Наблюдая такой круговорот любви в природе, друг моего детства Иващенко (который уже тогда был мудрым) говорил: "Петрова! Залей хлоркой и зашей! Потому что так жить нельзя!".

Но Петрова не успокаивалась. Она заражалась всем и от всех. Она даже от собственной бабушки заразилась конъюктивитом. Конъюктивит был хитрый - он вел себя тихо, пока я не вытерлась Петровским полотенцем, Иващенко - моим полотенцем, пока все мы не пожили немножко половой жизнью и пока не пооставляли несколько десятков своих друзей ночевать после попойки. И только потом дал о себе знать. Человек 150 еще месяц ненавидели Петрову.

Потом Петрова бросила болеть - потому что мы с ней принялись учиться бухать. Дело было так: Петрова собралась замуж. Она купила платье, родители из своих заграниц прислали ей 8 ящиков бухла. За 2 дня до свадьбы жених испугался жениться на Петровой и сбежал. Петрова рыдала, пока не распробовала присланное бухло. На этом рыдать она прекратила, призвала меня и мы стали дегустировать 8 ящиков.

 Под это дело Петрова в ночи спилила дерево во дворе, которое мешало ей наблюдать белый свет на ее первом этаже. Соседи, естессстно, настучали на Петрову (пока Петрова не помудрела, жизни ее вообще была грустна... кроме гонореи и соседей Петрова не оставляла своим вниманием и люберецких уголовников - она никогда не забывала сказать им слово "Козел", поэтому обычно проживала на свете с бланшем под глазом). И в один прекрасный вечер к Петровой пришла Женщина Из Комитета По Охране Природы.
 
В этот самый момент происходило следующее: мы с Петровой и нашей подругой М. (М.! Ты это помнишь?:) дегустировали ром. Петрова вспомнила про свадебное платье, влезла в него - но вылезти не смогла, застряла, как Винни Пух в норе. Петрова села ждать, когда похудеет, и мы продолжили пить. М. в какой-то момент сделала невообразимое: она как сидела на табуретке, так и одеревенела вдруг, а потом упала с табуретки на пол с деревянным же стуком и принялась спать. А я принялась блевать.

И вот тут пришла Охранная Женщина. Петрова очень светски ее всетретила - прямо в свадебном платье. Принялась щебетать, как была недавно приглашена в одно Посольство на лИнч (у Петровой ни раньше, ни сейчас, когда она помудрела, не складываются отношения со словами - она до сих пор говорит "бегает как со списанной торбой", потому что слово "писаная" ее экономической голове не ясно, она говорит: "и я ему сказала - "Будь добёр!"" и много другого прекрасного). На полу в позе сидения на табуретке спала Деревянная М. Я вежливо улыбалась, щебетала - но каждые 5 минут, вежливо же извинившись, бегала в соседнее помещение громогласно блевать. Потом извинялась, присаживалась, извинялась, вставала, бежала... Ну, вот так как-то мы попробовали ром. Охранная Женщина, пугаясь и вздрагивая, выписала Петровой в свадебном платье штраф.

Петрова тогда трудилась кем-то неясным часа по 2 в день. Узрев сумму штрафа за спиленное дерево я даже перестала блевать - ровно на то время, пока посчитала, что если из нынешней Петровской зарплаты станут ежемесячно удерживать по 30%, то с долгом за вырубку дерева Петрова расплатится через 103 года.  

Петрову из платься пришлось вырезать. В смысле, платье пришлось разрезать. С этим Петрова смирилась, а со штрафом - нет.

И пока я встретила синеглазого Костика, собиравшегося принять постриг, но по дороге зарулившего воцерковить меня. И пока я его соблазняла и соблазнила.

И пока Иващенко бил Костику красивую рожу за то, что я его соблазнила.

И пока наш знакомый юный дьячок Сашка сошел с ума и кинул в пришедшего навестить его батюшку пепельницей с криком: "Что?! Веруешь?! Все в аду будем!"

И пока мы с Иващенко помирились, выгнали Костика и выпили по этому поводу в единственном тогда московском валютном баре "Садко Аркада", после чего я зачем-то залезла на колени памятнику Ленина в сквере на 1905-го года, а слезть не смогла и меня снимали пожарные.

И пока обиженный Костик пытался воцерковить нашего общего товарища, КМС-а по шахматам и бездельника Виталика. И они вдвоем отправились паломниками в Кижи. И посреди дороги их замели за бродяжничество. И в обезьяннике Виталик воцерковился окончательно (присмирел, уверовал, бросил написание диссертации и по сей день работает продавцом гуталина в люберецком рынке), а Костик познакомился с блядями и впоследствии догрешился до, опять-таки, гонореи.

И пока наш знакомый бандит Шаповалов развязал с выпивкой и по этому поводу расстрелял из АКМ балкон тещи.

И пока мы с Иващенко из-за моего сидения на памятнике не попали на день рождения к Иващенковскому однокласснику, на котором именинник застрелил гостя из-за того, что гость попытался изнасиловать именинникову жену, потом выяснилось, что гость уже много лет в розыске не только нашем, но и интерполовском, так что именинника не только не посадили, но и благодарность какую-то нарисовали.

И пока один наш дворовый товарищ вдруг стал крупным торговцем наркотиками и мы впервые увидели несколько килограммов голубовато-снежного, не разбодяженного еще кокаина.

И пока еще одному нашему товарищу Фиксу выстрелили в лоб, на вылет - а Фикс ко всеобщему изумлению не только выжил, но и сохранил все функции организма и свой небогатый интеллект.

И пока мы с Иващенко выясняли у нашего очкастого друга Ивана, студента Бауманки, была у него женщина или нет - а Иван, не отвлекаясь от компа, отвечал, что была один раз и ему не понравилось. И пока мы поили Ивана - потому что пьяный Иван немедленно отрывался от компа, выходил на улицу, сообщал прохожим, что он Король и кричал: "Целуй руки, вассал!". Проходившие мимо лберецкие вассалы по большей части были бандитами и давали Королю по ебальнику. Нас с Иващенко, злых детей, это очень смешило. Прекратили мы поить Ивана только после того, как он пьяный заснул у меня дома на унитазе, а проснувшись, наблевал в стиральную машину (у них, у бауманских, все логично потому что - где спят, там не блюют, даже если спят на унитазе). Поблагодарив Ивана за то, что он не насрал в пылесос, я велела Иващенко не давать более Ивану бухла.

И пока много чего более полезного происходило на люберецкой земле, Петрова темными ночами выкорчевала нахуй остатки дерева, вкопала поближе к дому какой-то пенек и доказала Охранной Тетеньке, что этот пенек - именно что от спиленного ею дерева, которое росло в недозволенной законом близости к дому, а потому спилила его Петрова абсолютно правильно, и пошла бы нахуй Охранная Женщина вместе со своим штрафом.