Если некуда идти: о милосердии

В феврале СМИ дважды сообщали о новорожденных, найденных в Москве на помойке. В регионах, по словам экспертов, такое тоже случается. Женщина в сложной жизненной ситуации не находит поддержки и в лучшем случае отказывается от ребенка в роддоме, а в худшем — оставляет в укромном месте на волю случая. Малочисленные бэби-боксы и телепроповеди о семейных ценностях проблему не решают. И только помощь неравнодушных людей способна уберечь женщину от роковой ошибки. «Лента.ру» побывала в одной из немногих социальных гостиниц для матерей-одиночек, послушала рассказы ее постояльцев и попыталась понять, почему такая помощь доступна далеко не всем и не везде.

В 2004 году Лиля вышла из челябинского детдома. Ей обещали квартиру, но с условием — окончить строительно-малярное училище. По словам девушки, общежитие этого учебного заведения было настоящим притоном — сплошь наркоманы и алкоголики. В какой-то момент она поняла, что просто погибнет здесь или подсядет на наркотики.

Лиля приехала в Москву, работала на Черкизовском рынке, затем на «Садоводе». Узнав о беременности, сожитель велел ей сделать аборт и пригрозил разрывом в случае отказа. На аборт дал денег. Деньги девушка взяла, но потратила на то, чтобы снять другую квартиру. Некоторое время делила жилье с беременной украинкой.

Когда ее везли на скорой в роддом, у нее осталось всего несколько сотен рублей. На девятом месяце она уже не могла работать. Что делать дальше, не знала. В послеродовой палате Лиля рыскала по соцсетям в поисках помощи, но с ужасом поняла, что Новый год ей и младенцу предстоит встречать на улице.

Государство могло помочь только младенцу. При условии, что она от него откажется. Увы, в такой момент приходится выбирать меньшее из зол. Но Лиле повезло. Блуждая по сети, она нашла социальную гостиницу для матерей-одиночек «Дом для мамы».

«Здесь мне помогли восстановить некоторые личные документы. Теперь вот собираюсь добыть положенное мне по закону жилье», — говорит она. У нее забинтован палец — устроилась в столовую, но пока орудует кухонным ножом не слишком ловко.

 

 

В «Доме для мамы» — десять матерей с малышами. Все они, как и Лиля, приезжие. Москвички пользуются услугами трех муниципальных учреждений: «Надежда» на 25 взрослых с детьми, «Дубки» — 70 мест и «Маленькая мама» — 25.

Среднестатистическая подопечная «Дома для мамы» — провинциалка 20-35 лет, без высшего образования и профессиональных достижений.

«Многие из них крайне не самостоятельны, привыкли жить в поисках удовольствий, без больших целей и трудов, — рассказывает директор Центра Мария Студеникина. — Беременность и сам ребенок воспринимаются ими как некая преграда на жизненном пути, лишний груз».

Специфическая для столицы проблема, по словам Студеникиной, — непреодолимое желание девушек из регионов любой ценой остаться в Москве. Они отказываются вернуться в родной город, где у многих есть хотя бы какая-то крыша над головой. Но и таким здесь оказывают помощь.

Соседнюю с Лилей комнату занимает Наргиз из Киргизии и ее месячный малыш.

Как и все, приехала в столицу на заработки. Познакомилась с молодым человеком. Он русский, но не москвич. Когда забеременела, начались ссоры. Потом выгнали с работы из-за беременности. Не осталось денег на пропитание.

В столице одинокой мигрантке без работы, связей и друзей, да еще и с младенцем на руках — только попрошайничать. Поэтому некоторые землячки Наргиз попросту выбрасывают своих новорожденных детей. Возвращение на родину — не выход. В Киргизии матерей-одиночек не жалуют.

«У нас, на севере страны, пока еще терпимо, но на юге уже практически шариат, — рассказывает Наргиз. — Блудницу там могут просто казнить».

Сохранив ребенка, Наргиз сделала трудный выбор. Ей все же придется уехать в Киргизию. Другого пути для нее нет. Но она, похоже, сумела убедить родителей смириться с тем, что вернется не одна. Есть надежда, что отец ребенка официально оформит отношения и поедет с ней в Киргизию. Наргиз в это верит.

Таким, как Лиля и Наргиз, кроме как на благотворительные организации рассчитывать не на кого. Государственные социальные учреждения связаны по рукам и ногам бюрократическими процедурами, регламентами и приказами. Там просто не в состоянии действовать оперативно, взять человека с улицы без документов и регистрации.

Тех, кто оказался на улице после ссор с близкими, примерно вдвое больше чем тех, у кого вовсе нет родных.

«Мы стараемся сделать все возможное, чтобы наладить отношения наших подопечных с семьями, мужьями и сожителями, — говорит Студеникина. — Очень часто проблемы у девушек возникают из-за чрезмерной гордыни, неумения договариваться, идти на компромисс».

Молодая женщина нередко сталкивается с шантажом со стороны сожителей: «или я, или ребенок». Выбирая ребенка, будущая мать остается не только без поддержки, но, как правило, и без крыши над головой. Нередко безвыходная ситуация складывается из-за слишком пьющих или слишком «нравственных» родителей. Первым просто наплевать на своих дочерей и на то, что им приходится вынашивать ребенка в невыносимых условиях притона. Вторые — жертвы собственных предубеждений — в страхе опозориться перед родней и знакомыми отправляют «нагулявших» делать аборт.

Четырехлетняя Алиса — самая взрослая из детей в кризисном центре. За последние четыре года ее матери, Элине, пришлось через многое пройти.

Сразу после рождения Алисы началась битва за ее жизнь: ДЦП и серьезная патология пищевода. Операции и реабилитационные программы помогли: девочка самостоятельно ходит и активно развивается. Но полтора года назад случилась трагедия — умер муж Элины. В квартиру после развода вернулась сестра мужа. Они не поладили в такой тесноте, и тут родственники вспомнили, что у Элины нет московской регистрации. В общем, ее вместе с дочерью выставили на улицу.

 

 

«Полицейские сказали, что вопросы принудительного вселения они не решают, и хотели скинуться на оплату ночлежки, — вспоминает Элина.

— Но я дозвонилась до реабилитационного центра, где мы должны были пройти очередной курс с Алисой, попросила взять нас пораньше».

Родственники мужа тем временем подали иск о выписке ребенка из квартиры. На судебные тяжбы у Элины не было ни времени, ни средств — надо было готовиться к сложной операции у ребенка. Операция увенчалась успехом, и в декабре 2015-го Элину с дочерью выписали из столичной филатовской больницы.

Обратно в квартиру родственники мужа ее не пустили. А возвращение в родную чувашскую деревню поставило бы крест на дальнейшем лечении и реабилитации дочери. В отчаянии Элина обратилась в Марфо-Мариинскую православную обитель, где ей рассказали о «Доме для мамы».

«Мы главным образом занимаемся профилактикой абортов и отказов от детей. У нас живут беременные и те, кому некуда идти после роддома, — пояснила директор. — Но беремся и за нестандартные случаи вроде этого. Элину никуда больше не примут. В этом наше отличие от государственных учреждений».

Некоммерческие организации (НКО) при всех достоинствах неформального подхода все же не имеют таких полномочий и ресурсов, как у государственных структур, призванных помогать людям в трудном положении. Возможности НКО весьма ограниченны — всего 10 мест в «Доме для мамы». Кроме как на финансовую поддержку добрых людей им рассчитывать не на кого.

Первой, но не вполне удачной попыткой изменить ситуацию, стал закон «Об основах социального обслуживания граждан». Там прописали условия допуска НКО к сотрудничеству с государством в этой сфере. Документ вступил в силу 1 января 2015-го.

Появился реестр поставщиков соцуслуг. Речь идет о самых разных форматах — от таких гостиниц, как «Дом для мамы», до помощи по дому пожилым людям. Зарегистрироваться могут организации любой формы собственности. Потребитель вправе выбрать из этого списка того, кто работает более качественно. Государство в свою очередь обязуется оплачивать эти услуги.

Ожидалось, что новая система взаимоотношений НКО с государством будет взаимовыгодной, и все от нее только выиграют. Но на деле вышло не так гладко.

«Далеко не везде и не все соцориентированные НКО включаются в реестр поставщиков услуг, — рассказал на круглом столе в Общественной палате директор некоммерческого партнерства «Максора» в Новосибирске Владимир Жижков. — Башкортостан — единственный регион, где в реестре более 50 НКО. Таких показателей больше нигде нет. В нескольких регионах речь идет о 10 организациях, а в целом по стране — от двух до пяти».

На первый взгляд, поведение НКО нелогично. Государство повернулось к ним лицом: само предоставляет клиентов и финансирование. Но это только на первый взгляд. По словам Жижкова, попадание в реестр вовсе не облегчает жизнь негосударственных организаций.

В законе не прописано, какие именно требования могут быть предъявлены к желающим попасть в реестр НКО. Каждый регион выдвигает свои условия.

«Например, минимальное количество услуг, — говорит эксперт. — В столице от НКО требуют не менее 15. В Иркутске — от 10, в Красноярском крае — 9. Это уже отсекает ряд организаций, которые качественно оказывали всего несколько услуг и не хотят, не могут взять на себя еще».

Недоумение вызывают и тарифы, по которым оплачивается работа негосударственных организаций

«Так, при надомном обслуживании в Новосибирской области закупка продуктов в магазине, включая дорогу туда и обратно, оплачивается соцработнику НКО суммой 8 рублей 60 копеек. Включая дорогу! Укол — 11 рублей 41 копейка, — рассказывает Жижков. — Часть организаций из-за столь слабой компенсации стремятся резко увеличить количество услуг. Качество из-за этого, как правило, страдает».

Наибольшего абсурда ситуация достигла в Алтайском крае, где компенсация в полном объеме предусмотрена только для муниципальных организаций. НКО же оплачивают лишь 50 процентов выполненной работы. Логику понять невозможно. То ли негосударственные соцработники ходят за продуктами вдвое медленнее, чем государственные, то ли половину продуктов забирают себе. В Иркутской области оплата производится поквартально, что тоже не облегчает жизнь соцработникам.

Еще одна и, возможно, самая большая проблема, возникшая после принятия закона, — «правило иждивенца». Суть в том, что план социальной работы носит обязательный характер для поставщика услуги и рекомендательный для потребителя.

То есть сотрудники организации, включенной в реестр, в обмен на свои услуги уже не могут требовать от клиента бросить пить и выйти на работу. Государство оплачивает — исполняйте.

«Наша деятельность направлена на развитие самостоятельности клиентов, — говорит Жижков. — Теперь же на законодательном уровне прописано, что они могут продолжать делать что хотят, или ничего вообще не делать. Ведь поставщик услуги все равно от них никуда не денется».

По словам Жижкова, люди пока не знают всех положений нового закона и не рискуют стучать кулаком по столу перед теми, кто их поддерживает. Но это вопрос времени. Рано или поздно в России появятся профессиональные иждивенцы, готовые всю жизнь сидеть на скромной, но гарантированной социальной помощи. Понимая это, крупные организации, тот же «Дом для мамы», в реестр не собираются.

К слову, на государственные службы «правило иждивенца» распространяется уже давно, но все же с оговорками. Муниципальные социальные работники могут найти управу на своих подопечных, действуя через свое руководство, органы опеки и комиссии по делам несовершеннолетних. НКО к этим административным рычагам не допускают.

Интерес к реестру и государственному финансированию, даже столь скудному, есть только у небольших НКО и обычно там, где нет крупных благотворителей. А наиболее эффективна социальная работа тогда, когда соединяются усилия местной власти, НКО и бизнеса. Но таких мест в стране с каждым годом все меньше.