Сход-развал, или Как коммерсант деревню спасал

Один дачник поставил на уши сельские власти в далеком уголке Подмосковья. Подбивал местных крестьян на бунт. Поводом стало закрытие больницы, которая в деревне Колионово появилась еще при царе. Сначала коммерсант Михаил Шляпников отправлял в район письма и расписывал схемы, с помощью которых он может продлить жизнь больницы. Однако руководство Егорьевского района решило, что это все несерьезно. И тогда чиновники узнали из блога Шляпникова, куда этот московский чудак собирается отправить их. Куда—нецензурно. «Мы нашли механизм,—писал он,—по которому имеем право на смещение этой плесени». 

Дачник Шляпников считает, что это его ноу-хау. Он устроил акцию протеста не в форме митинга, голодовки или перекрытия трассы. Оппозиции пора за 101-й километр—перенимать у него опыт. Копаясь в интернете, Шляпников наткнулся на 25-ю статью закона «Об общих принципах местного самоуправления», согласно которой в деревнях можно созывать сходы и объявлять местной власти импичмент. Импичмент провалился. Жители окрестных деревень выступили на стороне своих властей.

КТО ОН ТАКОЙ?

Весной, когда закрывали больницу, к Шляпникову в деревню одна за другой приезжали съемочные группы. Из их телесюжетов, которых он не видел, потому что у него нет телевизора, вырисовывалась такая картина. Он, бизнесмен с деньгами, готов тратить их на сохранение больницы, которая помнит еще чеховские времена, процветала в советские годы и не выжила при Путине. А бюрократам ничего не надо: не попадает больница под нормативы—вот ее и сокращают.

Шляпников предложил следующее: один корпус работает на платной основе как реабилитационный центр после инсульта, а в другом обслуживаются местные жители. Он почему-то уверен: спрос гарантирован, потому что таких центров больше нет: «Ближайший—в Швейцарии».

У Шляпникова за спиной большой опыт. До августовских событий 1991 года он работал в аппарате ЦК КПСС, а в лихие 1990-е занимался всем подряд. Имел отношение к церковным квотам на табак, фонду помощи чернобыльцам и строительству Москва-Сити, работал помощником в мэрии и в Думе. «Афганцы, слепые, глухие»,—усмехается Шляпников.

В те же годы он купил 12 соток напротив больницы у заболоченного пруда в Колионове. «Представился как афганец, помощник депутата. Мы люди доверчивые—документов не проверяли»,—вспоминает Валентина Соболева, которая работала в сельсовете в соседних Починках и распоряжалась землей. Теперь она староста, подрабатывает риэлтором и прислуживает в церкви.

Из двух десятков дворов в Колионове только два заняли дачники, не имеющие никакого отношения к деревне, у остальных там были родственники. У Шляпникова—теща. Она родилась в 1942 году в колионовской больнице. Время, когда тут еще было родильное отделение, считают расцветом лечебного учреждения. Люди вспоминают, что было целых четыре стоматологических кресла. Потом больница стала хиреть, но врачи продолжали принимать пациентов.

К 2000 году Шляпников достроил свой трехэтажный коттедж и одновременно помогал больнице с ремонтом. «Анализатор крови, телевизор»,—перечисляет он. «Он все врет. У него сроду копейки не было»,—не верит ему староста Соболева, хотя признает, что Шляпников помог восстановить храм в Починках, где она прислуживает. «Двадцать пять огромных витражей, три иконостаса»,—опять-таки перечисляет коммерсант.

ТАК НАЗЫВАЕМАЯ КОНСТИТУЦИОННАЯ ВЛАСТЬ

В 2005 году закрыли амбулаторный корпус—больница перестала работать в режиме поликлиники для окрестных сел, в том числе для Починок, где живут примерно 1500 из 4200 жителей сельского поселения. Это было начало конца. Двадцать больничных коек в стационаре пустовали. «Вот смотри, нормативы, по которым коечки рассчитываются»,—показывала мне глава районного управления здравоохранения Татьяна Лобанова. Свободные коечки управление решило использовать по линии социального ухода. Больница превратилась в дом престарелых. Но нормативы по койко-дням не выполнялись все равно.

Годом раньше у Шляпникова нашли рак. «Честно говоря, приехал сюда умирать»,—говорит он. Но познакомился с местными фермерами, вступил в долю, начал продавать зерно, картошку и рулоны с газонной травой. А когда объявили о закрытии больницы, начал затею с реабилитационным центром. Говорит, потому, что приобрел много знакомых среди врачей, пока боролся с раком.

У Шляпникова появились два сподвижника—врач и строитель. В феврале они написали первое письмо в районное управление здравоохранения. Потом в апреле, когда больница закрылась, и в мае, когда из нее все уже было вывезено. Лобанова говорит, что надо было не письма писать, а ехать на переговоры в Егорьевск. Шляпников же считает, что это власти должны ухватиться за его предложение, а не он за ними бегать.

Коммерсант был готов пожертвовать 2 млн рублей на зарплату сотрудникам, пока центр не выйдет на самоокупаемость, но требовал от района погасить долги за свет и закупить угля на три года вперед. Так ничего и не добившись, Шляпников стал угрожать: разместил в своем блоге фото навозных вил и сообщил, что в соответствии с законом все семеро жителей Колионова требуют проведения схода—поговорить не только о разгроме больницы, но и о других проблемах, в частности о свалке мусора рядом с домом его тещи.

«Будем пробовать сместить так называемую конституционную муниципальную власть пока дозволенными способами,—сообщал Шляпников (в его блоге было короче и с матом).—Как метастазы, эти мелкие гоголевские чиновнички расплодились по России, окопались в кабинетах с милицией и нашли замечательный алгоритм бесконтактного управления».

КОГО СВЕРГАТЬ?

Деревня Колионово входит в Юрцовское сельское поселение. Им уже пять лет руководит агроном Нина Морш. В это глухое Подмосковье она попала по распределению после института и уже в 27 лет стала главным агрономом. Потом—директором совхоза. Она может часами говорить о сельском хозяйстве: «Вы знаете, что такое калифорнийские черви?» Эти черви могут что угодно превратить в чернозем: «Биомасса—изумительная».

И староста Соболева, и директор школы, и директор детского сада—все говорят, что Нина Морш и на чиновной должности работает с тем же рвением. Так чего этим дачникам надо?

Нина Морш сказала мне, что зря Шляпников обращался насчет больницы к ней. Во-первых, это компетенция района, куда с самого начала и писал Шляпников. Во-вторых, больница эта никакая не особенная, и другие дачники жаловались, что там им ничем не могли помочь. Добраться туда из другой деревни—проблема. Теперь прием идет в том же поселке, где администрация, и большинству жителей стало удобнее. Для этих целей отвели половину детского садика. «Там суперсовременное стоматологическое кресло»,—подчеркивает директор школы в Починках Екатерина Зубкова.

В Починки по понедельникам приезжает педиатр, по средам—терапевт. Фельдшерский пункт разместили в квартире, вместо того чтобы ремонтировать амбулаторный корпус в Колионове. Морш достает из шкафа заключения строительной экспертизы: «Видите, пошли трещины? Вот заключение: дальнейшая эксплуатация недопустима. Если бы господин Шляпников вкладывал деньги, такого не было бы». И в любом случае он не выбил бы лицензию на медицинские услуги. Ведь он даже бизнес-план не писал. Предложение погасить долги за свет и закупить уголь возмутило Морш и ее коллег: задолженности и быть не могло, а просить угля на три года вперед—это вообще наглость.

ПОНАЕХАЛИ ТУТ

Чиновники говорят, что предложение Шляпникова противоречит закону и что они предлагали ему передать деньги на нужды здравоохранения. Шляпников: было бы желание, чиновники бы придумали, как вписаться в закон. Чиновники в ответ: почему мы ему должны верить? Кто он вообще такой? Он даже не фермер и налоги платит в Москве.

Местного населения—четыре тысячи, дачников примерно в пять раз больше, а все нормативы по благоустройству рассчитаны только на людей с пропиской.

Поэтому дачников и не любят. «У нас их вон какая гибель,—восклицает староста Соболева,—а еще наглеют». В Колионове своего старосты нет. Накануне схода Соболевой пришлось идти туда с уговорами не поддерживать импичмент.

Как и староста Соболева, глава Юрцовского поселения Нина Морш тоже считает, что власть сделала для колионовских жителей больше чем положено: асфальтовая дорога до деревни есть, автобус три раза в день к ним заходит, а в другие деревни—нет. Освещение выше всех нормативов: на семь жителей—пять светильников. С мусором надо разбираться. «Помойки как таковой нет,—защищает староста главу поселения.—Она сейчас заросла. Ни вони, ни запаха—ничего нету».

«Обнаглели»,—повторяет Соболева. Она боится, что в больнице поселят мигрантов: «У нас и так, знаете, сколько инорусских? Нет, я отношусь к ним лояльно. Мне их просто жалко».

Местный предприниматель Александр держит магазины в Починках и Юрцове. Он рассуждает так—ему от дачников только прибыль, но Шляпников ведет себя вызывающе: «Похабит администрацию, а я за нее голосовал—значит, он и меня похабит? Что он сделал? Пруд облагородил, которым сам пользуется? Одни распальцовки. Он же не фермер. Это сразу должно насторожить». Как и многие другие местные, Александр подозревает, что Шляпников хотел сделать реабилитационный центр не для перенесших инсульт, а для наркоманов.

МЫ НЕ ДАЧНИКИ

По закону Морш могла отправить на сход своего представителя по этой деревне Надежду Пучкову или депутатов. В итоге приехали все. На семерых колионовских—человек сто из других населенных пунктов. Приехали и директор школы Зубкова, и директор садика Горчакова, и владелец магазинов Александр, и старосты других деревень.

В поддержку Шляпникова приехал только житель Егорьевска Валерий. У него репутация городского сумасшедшего. Он приехал на ГАЗ-67 времен Великой Отечественной с транспарантом «На Берлин, в Кремль, к Путину». Про него говорят, что он на этой машине пытался въехать на Красную площадь. Сам Валерий поведал, что он предприниматель и инвалид, травмировался в армии—неудачный прыжок с парашютом. «Половина головы—пластмассовая»,—сказал он. Хмурый Шляпников молча сидел на лавочке. Дежурила милиция с собакой. Колионовские бабушки начали жаловаться. «Ни аптеки, ни больницы. Один в неделю раз принимают в Починках в комнатушке маленькой»,—сообщила Валентина Парамонова. «А зимой дороги не чистятся,—подхватила Валентина Логинова.—Мы не дачники, как нас считают». На что староста Соболева указала, что они тут не прописаны, а Логинова возражала, что они тут родились.

Тема, кто местный, а кто нет, стала сквозным мотивом схода. Жители окрестных сел себя называли местными, а колионовских—пришлыми. У противоположной стороны была иная точка зрения. «Он не фермер, он инвалид, Валь»,—не умолкала староста. «Он чей-то ставленник. Устроил здесь пиар»,—выступала агроном Татьяна Сергеевна.

Председательствовала на сходе, как это и прописано в законе, глава поселения Морш. «Уважаемые жители, приглашенные…»—она пыталась остановить делегатов, но те продолжали лаяться. «Прошу обозначить повестку данного схода»,—повторяла Морш. «Можно, я от имени жителей?»—спросил Шляпников. «Нет»,—выдохнули все. Завязалась перепалка: колионовские кричали, что доверяют Шляпникову, а все остальные—что ему доверять нельзя.

Шляпников все же огласил повестку: во-первых, отчет администрации, во-вторых, благоустройство. «Водоснабжение, дороги, мусор»,—перечислял он. «Аквапарк»,—съязвила директор клуба Елена Скорикова. Другие гостьи захихикали. В-третьих, продолжал он, судьба больницы и судьба двух ветеранов, которые продолжают жить на ее территории. «Вы согласны с этой повесткой?»—спросил жителей Шляпников. «Нет»,—ответили гости.

«Руку-то опусти,—кричал мужику в шляпе владелец магазинов, который пришел на сход в шортах.—Ты местный что ль?» «Я такой же житель, как все. Будем разбираться в суде»,—жалобно говорил еще один дачник. «Ага, в Страсбургском»,—кивал владелец магазинов.

«Михаил Юрьевич,—наконец вмешалась Морш,—не является жителем. Он является дачником». «А вы кто такие пришли?—набросилась на гостей дачница Логинова.—Он же здесь живет». «Ну тогда мы тоже,—заявила директор клуба.—А вот вы тут не прописаны». «Боже мой, ну что же вы орете. Теть Надь, потише»,—голосила староста. Шляпникова все-таки избрали секретарем, но после этого перепалки усилились. В перерывах между ними выслушали отчет администрации и признали ее работу неудовлетворительной. «У вас чего нет? Вода есть, света хватает, дорогу чистят»,—настаивала староста. Дачники изумились: «Дорогу чистят?» «Совести у вас не хватает»,—вздохнула староста.

ДРОВА ОСТАНУТСЯ

Еще одна прописанная в деревне бабушка, Раиса Михайловна, не ругалась и вообще едва не пропустила голосование, потому что следила не за тем, что говорят гости, а за тем, когда подъедет автомагазин. В деревню он заезжает два раза в неделю. «Можно считать сход законченным»,—заулыбались гости, когда она и еще один имеющий права голоса старик пошли за покупками. Старик назвал сход пустой болтовней, купил двухлитровую бутылку пива «Волга» и отправился на речку, а Раиса Михайловна вернулась.

«Да, маленькая деревня,—отчитывалась Нина Морш.—И я бы, конечно, рада все сделать. И газифицировать вас, и клуб построить…» «Клуб нам не нужен. Мы уже устарели для клуба. Нам больница нужна»,—услышала ее бабушка Надя. «…Но нет возможности»,—закончила Морш. «Понаехали, защитнички»,—фыркнула женщина в панаме, оказавшаяся тещей Шляпникова. «Это вы понаехали»,—моментально ответили ей.

Потом долго спорили, почему так и не поставили контейнер для мусора. Ответ простой: он стоит 30 000 рублей. Директор школы рассказала, что ее ученики собирают за дачниками пакеты с мусором: «Школьники—в поселке, вдоль дорог—коллектив педагогический». Двадцать лет назад, когда проживали одни только местные жители, такого безобразия в деревнях не было, соглашалась Морш. «Приезжают дачники и гадят»,—неожиданно заявила бабушка Надя. Сто человек разразились смехом и аплодисментами. Договорились, что мусор будет вывозить мешками коммерческая фирма—по 11 рублей за мешок.

Это был едва ли не главный итог схода. Кроме того, еще раз обещали решить вопрос с переселением ветеранок и с дровами для остальных бабушек. «Языки их червивые. У них этих дров—на пять лет. Умрут, а дрова останутся»,—ворчала по этому поводу староста Соболева.

Через несколько дней из администрации приехал человек, который уже без ругани договорился со Шляпниковым и другими жителями, как разгребать свалку у тещиного дома. Что-то жители сожгут сами, а остальное вывезут самосвалами, хотя средств в поселковом бюджете на это нет и придется просить спонсоров. Зато есть немного денег, чтобы по осени дорогу в деревне подравнять грейдером.

Про больницу сейчас уже никто и не вспоминает. Шляпников понял, что поздно ее спасать. «Деревня ставится в условия, чтобы она вымерла. Это делается и местной властью»,—философствует он спустя неделю после схода. «Каким образом?»—прошу уточнить я. «Водопровод не работает»,—серьезно отвечает Шляпников. Главный вывод: местные власти должны оспаривать спущенные сверху нормативы, по которым сокращают больницы, как у них, или, например, школы, как в Ульяновске. Иначе, уверен Шляпников, будут акции протеста, повсеместно.