Мир переживает распад общего представления о будущем

               Когда имущество сосредоточено в одних руках, народ рассеивается. Когда имущество распределяется, народ объединяется.

Конфуций

Мир меняется необратимо и неотвратимо. Публично конфликт развивается в плоскости «спора хозяйствующих субъектов», в реальности идёт война юрисдикций. Но и в такой формулировке остаются недоговорённости (недопонимание сути происходящего).

Речь не о нормах поведения (правила приличия), а о режиме фиксации собственности. Переделу подлежат не просто (не только) ресурсы роста в настоящем (что привычно и само собой разумеется), а его эффекты в будущем (ответственность за результат). Переутверждение статусов собственности внутри всё ещё (пока) единой цепочки производства мировой стоимости означает переоценку возможностей.

Речь идёт о создании нового силового каркаса мира – новых потенциалов (конкуренция социальных стратегий, образов жизни). Фактором, определяющим успех в новом мире, будет не совершенный правовой режим, а моральное превосходство – соразмерность раздела совокупного общественного продукта (оправданность и справедливость).

Если коротко, речь о формировании новой мировоззренческой картины мира (новая естественность, новая онтология). У Запада такая картина есть – постколониализм. Не в пространственно-географическом (оценка отечественного экспертного пула) смысле этого термина, а в ценностно-философском. Картинку активно куют в университетах Англии и Соединённых Штатов с конца прошлого века, системно – с середины (после ментального кризиса капитализма 1960-х).

России тут, к сожалению, похвастаться нечем. Мы всё ещё цепляемся за прошлое, в споре о будущем апеллируем исключительно к архаике. У нас пентабазис и традиционная сексуальная ориентация…

Как говорил Курт Воннегут, «я пишу про деньги, потому что я пишу про людей». Если бы я писал про пчёл, то я бы писал про мёд. Деньги только для бедных средство платежа, для богатых это – образ жизни. С деньгами сегодня главная беда.

Совокупный государственный долг мира в этом году прогнозируется на уровне 70 трлн долларов. Госдолг США уже составляет 31,4 трлн долларов (чуть менее 50 процентов от общей суммы), ещё 30 процентов приходятся на остальные страны G7. Американский долг растёт на 2 млн в минуту (взгляните на этот бег – завораживает):

Для понимания того, 31 трлн 400 млрд долларов – это много или мало, надо сказать, что на оплату процентов по госдолгу, согласно расчётам бюджетного управления конгресса, Штаты в этом году потратят 399 млрд долларов. Для сравнения: в 1971 году (отказ от золотого стандарта) весь госдолг США составлял 371 млрд долларов.

Peter G. Peterson Foundation (входит в Blackstone Group) прогнозирует, что в течение ближайших 10 лет процентные платежи по госдолгу Соединённых Штатов вырастут до 1 трлн 200 млрд долларов в год. Общая сумма процентных выплат за это время составит 8,1 трлн долларов.

Обычно на основе этих цифр аналитики делают прогнозы о грядущих финансовых катаклизмах. Но это не вся правда. Совокупный долг, зафиксированный в американских государственных гарантийных расписках (обязательства), выше на несколько порядков.

Общий мировой долг, большая часть которого номинирована в долларах (коммерческая недвижимость, корпоративные облигации и кредиты), достигает 300 трлн долларов. А общий объём мирового «бумажного» (деривативы, не обеспеченные товарной массой обязательства) рынка оценивается в сумму от 2 до 4 квадриллионов долларов.

2–4 квадриллиона долларов – это так называемый пузырь всего (его ещё называют «рынок всего»), в котором растворены мировые капитальные активы. Большая часть «пузыря» номинально является обязательствами многочисленных частных, ничего общего с госдолгом США не имеющих контрагентов, но оформлены эти обязательства (80 процентов мировых транзакций) в американских долларах.

Страхователем рисков по долларовым обязательствам и распорядителем эффектов, возникающих в ходе их исполнения (как положительных, так и отрицательных), выступает американское государство (конечный бенефициар). Обязательства эти зафиксированы в юрисдикции США и гарантированы военно-политической мощью США.

Частный капитал, частные деньги, государство – «ночной сторож», мир корпоративной справедливости – это легенды и мифы онтологии рыночного мироустройства (либерализм).

Национальная кредитно-денежная система (авансирование потребностей социума) определяет (описывает) режим национальной собственности. Вне национальной юрисдикции она принципиально невозможна (ноль, пустота). Связь для подавляющего большинства пользователей денежной системы неочевидная, но она стопроцентная.

Экономический актив не существует сам по себе, как объективная, независящая от пользователей реальность (висит во времени и пространстве). Активы – порождение очень сложной системы общественных отношений (комплекс взаимных обязательств). Они зафиксированы в цепочке производства стоимости (пространство) и постоянно трансформируются в потоке инвестиций (время). Вне общественных отношений актив не имеет ни цены, ни стоимости. Его просто не существует.

В своё время Джей Пи Морган очень точно определил природу и функции кредитно-денежной системы, по крайней мере во второй части формулы: «Золото – деньги, всё остальное – кредит». Приняв американскую денежную единицу за точку отсчёта стоимости своих активов (система сбережений и инвестиций), мы де-факто приняли юрисдикцию Соединённых Штатов в качестве регулятора национальных отношений собственности в пространстве и времени.

Мы не просто закредитовались в долларах. Мы признали национальный долг Америки обеспечением (залог) своего национального долга, а систему общественных отношений США эталонной (приоритетной) по отношению к своей системе отношений (духовные скрепы).

Отсюда результат: все действия России в рамках её национальных интересов убыточны, экономически не оправданы (бесперспективны).

Конструкция относится не только к России, но и ко всем (за исключением, пожалуй, Китая) странам, принявшим Бреттон-Вудскую институциональную модель роста (формирование национального будущего). Как модель работает?

Посредником при выпуске в оборот первичного американского долга, на котором строится вся мировая кредитная пирамида, выступает Федеральная резервная система США. Она же устанавливает первичные процентные ставки по кредиту (цена будущего), а дальше включается механизм, названный Брентом Джонсоном долларовым молочным коктейлем. Суть механизма проста.

На первом шаге высокая эмиссия долларов (долг Америки) и низкая ставка вспенивают мировой рынок капитала (экспорт инфляции). Другие страны замещают свой внутренний долг дешёвым американским. В «пузыре всего» пережигаются сбережения профицитных стран и финансовые активы всего мира, включая государственные программы здравоохранения, социальные обязательства и пенсии.

Вторым шагом идёт ограничение эмиссии бюджетным и торговым дефицитом США, а ставку ФРС (стоимость долга) при этом поднимают. «Подорожавший» (быстро и объективно) доллар включает заднюю скорость, Америка начинает всасывать в себя (как молочный коктейль через соломинку) капиталы всего мира, оставляя пенку.

Потом вновь вспенивание. Совершив рыночный оборот, «вертолётные деньги» наполняются реальными обязательствами множества различных контрагентов. Штаты гоняют свой долг по кругу, постоянно наращивая его.

Механизм «долларового коктейля» чаще всего связывают с кризисом 2008 года и программами количественного смягчения (QE).

На самом деле механизм работает с момента отказа США от золотого стандарта доллара (1971 год). Этот механизм лежал в основе Смитсоновского соглашения, давшего старт безудержному росту американского долга. На нём базировалось соглашение «Плаза», запустившее новый долговой виток рынка под будущую премию от развала СССР.

По схеме инфляционного вспенивания проходила Большая приватизация (освоение советского наследства) и череда последующих финансовых кризисов (возврат капитала через соломинку на родину).

Экспорт американского долга системно заложен в Бреттон-Вудскую модель. Замена национальных валют на долговые обязательства США в приватизируемых странах (перенос местных активов в американскую юрисдикцию) не была волюнтаризмом (voluntas) со стороны Америки. Процесс был онтологически обоснован, взаимообусловлен.

Кредитно-денежную систему приватизируемой страны отрывали от товарного производства, остававшегося в национальном режиме регулирования (пространство), и помещали в трансграничный инвестиционный поток стоимостей (время). Привязка национальной валюты к мировой резервной утверждала приоритет общих целей над местными (устойчивое развитие).

Лишённые проектности страны встраивались в осознанное (одинаково понимаемое, всех устраивающее) будущее. Государства, после краха Советского Союза потерявшиеся во времени и пространстве (смысловой хаос), получали новую систему координат (управление долгосрочными рисками), заново себя осознавали (пересоздавали). Экспорт американского долга как источника инвестиций означал для «джунглей» вступление в ойкумену (трансформация убогого настоящего).

Огромные потери в ходе приватизации оправдывались перспективами роста. Будущее всегда важнее настоящего.

Общие интересы выглядели (признавались) более значимыми и убедительными, чем узконациональные. И оно хорошо бы так, но со временем выяснилось, что за общими интересами стоят узконациональные американские интересы. Понимание этого и стало причиной глобального кризиса – дискредитация общей цели (направление и принципы развития).

Экспансия доллара сначала как способ освоения (пересборка) новых рынков, потом – создания нетрадиционных рынков (стартапы, зелёная энергетика, ESG) исчерпала себя. Новые рынки закончились (полный мир Германа Дейли), а нетрадиционные «отказались» запускаться (политизация эффектов). С 2008 года экспорт американского долга (программы QE) из способа экспансии превратился в способ компенсации системных дисбалансов.

Коктейль продолжали взбивать, но уже с непредсказуемыми (отсутствие будущего) последствиями. С 2008 по 2019 год долларовый долг Европы и Китая вырос с 30 до 60 трлн (2/3 мирового ВВП). С марта 2020 года (старт локдаунов) Соединённые Штаты эмитировали 7 трлн долларов под нулевой (отрицательный по факту) процент. Аналогичную сумму (7 трлн) Америка «заняла» за 215 лет, предшествующих кризису 2008 года.

Резко (с 0,25 до 4 процентов) подняв процентную ставку, ФРС США создала в соломинке обратную тягу. Валюты других стран падают в цене по отношению к доллару. Индонезия, Мексика, Сингапур, Канада уже упали в рамках 5 процентов; Китай, Австралия, Индия, Швейцария, Израиль – до 10 процентов; Южная Корея, Еврозона, Британия – до 15 процентов; Япония упала ниже всех.

Капиталы возвращаются в Штаты, но не под общечеловеческий (глобальный) проект, а под реиндустриализацию Америки (обрабатывающая промышленность, сырьевой сектор, энергетика).

Война за новый мир идёт и внутри Запада, США превращают Европу в новую периферию, старую (сберегающие страны) банально грабят (обнуляют).

Главный мировой должник (он же главный кредитор и инвестор) списывает свои долги и ломает общие источники доходов.

Институт глобальных сбережений объявлен контрпродуктивным. В Америке и Европе запущены программы масштабных исследований по отмыванию зелёных инвестиций. Идёт аудит не только старых, но и новых инвестпрограмм. Можно не сомневаться: выводы будут сделаны, виновные наказаны.

Американский проект глобализации (межстрановое распределение эффектов общего роста) строился на «отработке» кредитно-денежной системой Запада (главным образом ФРС США) сбережений развивающихся рынков (ресурсные и производящие страны) – их конвертации в инвестиции. Всё это время Штаты распоряжались принципиально чужими деньгами (занимали «задёшево», кредитовали «задорого»).

Американский трансграничный проект в том объёме, который нам знаком, завершён. Открытый рынок капитала закрыт на переучёт. Рынок не просто переполнен ликвидностью, как бочка с дождевой водой, – идёт внутренний подпор, создающий постоянное давление, внешний объём при этом искусственно сужается. Старая финансовая архитектура не просто избыточна для нового мира – она ему не нужна.

Вновь стать сберегающей экономикой и восстановить статус мирового кредитора Америка при всём желании (даже полностью ограбив Европу) не сможет. Слишком велик долг, слишком высок уровень капитализации, слишком дорога рабочая сила. А в условиях сжатия юрисдикции Запада (определяет обязательства по кредиту) снизить издержки фискально в отрыве от промышленной политики невозможно.

К чему в нынешней ситуации ведёт подобная попытка и как быстро наступают последствия, продемонстрировало великое британское правительство Лиз Трасс.

Реиндустриализация – дело хлопотное и долгое. А время – деньги. Обратный процесс тоже нелёгкий.

Создание «товарными» странами (доноры прошлого проекта) самостоятельной финансовой системы – управление рисками (оборот обязательств) на трансграничном уровне по всей цепочке стоимости в пространстве и времени – требует высокого уровня координации интересов, мотивов, целей и стратегий очень широкого круга игроков. Ответа на вопрос, кто за «базар» будет отвечать, пока нет. Денег много и надолго в ближайшее время тут не предвидится.

Криптовалюта, предлагаемая (как с той, так и с другой стороны) в качестве способа решения проблемы, фиксирует ситуацию (как с той, так и с другой стороны). Цифровой доллар – обязательства по американскому долгу (будущее). Цифровой юань – торговый профицит Китая (настоящее). И в том и в другом случае это – способ сделать безотзывными существующие требования, закрепить уже сложившееся конкурентное преимущество.

Криптовалюта не имеет никакого отношения ни к крипте (тайный путь), ни к валюте. Это программное обеспечение (тот же язык описания, но на других символах). Цифровая валюта не снижает до бесконфликтного уровня политические противоречия и не создаёт новый, необходимый для запуска трансграничного инвестиционного цикла уровень доверия. Вопрос юрисдикции (долгосрочные гарантии) остаётся без ответа.

Цугцванг, однако. Война здесь представляется наиболее разумным и дешёвым (чуть ли не единственным) способом решения проблемы.

Не так давно Project Syndicate опубликовал эссе Джозефа Стиглица под говорящим названием «Войны не выигрываются с помощью экономики мирного времени». Основная мысль эссе заключается в том, что либеральные догмы о свободе движения капиталов, товаров и услуг в условиях боевых действий не работают.

«Нельзя допустить, чтобы это (Либеральные ценности. – τ.) помешало нам выиграть войну», – пишет нобелевский лауреат. Речь в эссе о войне, которую против России ведут страны G7 и их единомышленники (сателлиты).

Ничего нового в рассуждениях Стиглица нет. Либеральные догмы не работают и в мирное время. Вернее, работают избирательно всегда. То есть это не догмы, а руководство к действию. Важен факт признания на высоком экспертном уровне, что в войне с РФ Запад делает ставку на победу. О компромиссе нет и речи – только поражение России.

Война юрисдикций (переутверждение собственности) заставляет нас забыть про корпоративные войны, воюют вновь государства (агенты изменений).

Воюют за ресурсы роста. Так было всегда.

Но побеждают в конечном итоге страны, которые лучше других эти ресурсы операционализируют, институционально оформляют в социально-политическую модель развития (стратегия), создают наиболее привлекательный образ жизни.

Конкурентоспособность политической нации определяется не способом извлечения прибыли (ВВП), а целеполаганием – осмысленностью существования (осознание цели и жертв, необходимых для её достижения). Легитимной (устойчивой) власть делает не процедура (способ голосования), а общественное согласие вокруг цели (оправданность жертв: какой ценой и ради чего).

Мир вступил в стадию силовой конкуренции. Потенциал силы – необходимое условие победы, но не обязательное. Обязательное условие – способность сформулировать онтологически целостную модель мироздания (осмысленность первична) и развернуть её (следующий шаг) в проектной плоскости (задачи, ресурсы, ответственные исполнители) – пространство реальных возможностей (не путать с «Россия – страна возможностей»).

Силовой контур – третий шаг. Его функционал – закрыть национальную стратегию роста от вмешательства извне и обеспечить ей возможность экспансии/экспорта вовне в долгосрочной перспективе (военно-политические блоки и союзы).

Устойчивость и последовательность тут важнее разовых демонстраций (операции в Сирии и на Украине).

Силовой контур без содержания яйца выеденного не стоит, при столкновении с реальным проектом скорлупа лопается и сминается.

Нас пока спасает то, что у противоположной стороны тоже нет проекта. Модель, которая 70 лет как минимум держала Запад в общем строю (последние 30 лет – весь мир), мертва.

Мертва система гарантий, в которых эта модель взросла и существовала последние годы (ООН, ВТО, МВФ), – консенсус суверенных юрисдикций (зоны ответственности). Объединяющая идея «разбилась о быт», а новую «придумать» не успели. Непонимание происходящего – причина политического инфантилизма (апелляции к здравому смыслу, призывы к добрососедству, абсолютизация рынка). В политической терминологии есть чёткое определение для подобного поведения – оппортунизм.

Мы в ловушке идейного вакуума (прошлое как образ будущего). Отсюда желание и попытка представить традиционные ценности в качестве целевых показателей (стратегия).

Без новой картины мира (осмысление, объяснение) запустить мировую экономику как единый процесс невозможно. Вопрос будет решаться не на уровне конкуренции производства товаров и услуг (ВВП, бюджетное правило, валютная выручка, Фонд национального благосостояния и так далее). Нас ждёт соревнование ожиданий, надежд и мечтаний, столкновение вытекающих из них целей и мотиваций.

Будущее мира будут определять не исторические заслуги (культурные достижения), а эмоциональное знание (убеждённость в своей правоте и готовность умереть за неё). Без положительной картины мира (ESG-повестка – паллиатив, попытка общее будущее заменить общим страхом перед будущим) нас ждёт распад (война).

Пока (начальная фаза) война идёт за ресурсы. В первую очередь за главный мировой дефлятор – за углеводороды.

Стремление США к прямому контролю над Ближним Востоком («арабская весна», Ирак, Ливия, Сирия); разгон сланцевой добычи; вывод газа в море и превращение его в новый глобальный биржевой товар с финансовой надстройкой в виде рынка «бумажного газа»; переконфигурация транспортной основы всего энергорынка планеты, включая войну на Украине и взрыв «Северного потока»; дисконтирование (дискриминация) русской нефти… Всё это разные фронты и сражения одной войны.

Почему именно углеводороды? Потому что все мировые цепочки производства стоимости начинаются с энергии (с нефти), а все мировые цены опираются на цену углеводородов (даже цены на зелёную энергию). Плотность энергии нефти невероятная. 159-литровая бочка (баррель) сырой нефти по энергоёмкости эквивалентна 25 тыс. человеко-часов. Столько энергии тратят 12 человек, работая в течение всего года.

Из бочки нефти получается около 100 литров бензина – месяц неактивной езды на автомобиле. Получается, среднестатистический автомобилист сжигает за месяц столько энергии, сколько потратили бы 12 человек, работая на него в течение года. Это автомобилист, и это без учёта отопления, производства электроэнергии и товаров общего потребления.

В пересчёте на весь круг средний канадец в год потребляет энергию, эквивалентную 53 бочкам нефти, китаец – более 16, немец – 28,5, русский – 37, а американец – около 51 бочки. Здесь использованы данные таблиц за 2013 год, более поздних систематизированных сведений найти не удалось.

Сегодня цифры по странам выросли значительно. В Штатах, например, это уже 61,4 барреля.

Если нефтяной эквивалент перевести в человеко-часы, то получится, что на каждого американца в год работают 736 человек.

Обходится это ему в 5526 долларов (при сегодняшней цене на Brent 90 долларов за баррель). Годовая зарплата каждого работника составляет 7,5 доллара, в месяц – 62 цента.

У мировых денег углеводородная подоплёка. Глубина мирового кредита (американский долг) измеряется объёмом мировых запасов нефти (разогнать и «обвязать» долларом рынок «бумажного газа» – актуальная задача, которую решают сегодня США). Никакие цифровые технологии этого не изменят. По потенциалу и уровню воздействия на мировую экономику они несравнимы с углеводородами.

Надо понимать, технологии как огурцы на грядках не растут. Новые решения (новые системы сборки существующих ресурсов) всегда результат целенаправленных (научная школа, госзаказ, инвестиции, встреча с бизнесом, масштабирование) усилий «группы товарищей», объединённых общей картиной мира. Технологии всегда субъектны. Попытка представить их велением времени (объективировать) означает, что «товарищи» стремятся навязать свою волю (видение будущего) пользователям, не привлекая к себе внимания.

Повоевать за сырьевые рынки придётся всем. Как выяснилось, критическим образом от сырья зависят и такие высокие технологии, как цифровая экономика и зелёная энергетика (редкоземельные, цветные металлы). Воевать тут придётся уже не только с Россией и Ираном, но и с Китаем.

Однако ключевым ресурсом будущего был и остаётся его образ, сложившийся (сложенный?) в головах большинства людей.

При выработке Бреттон-Вудских соглашений Джон Мейнард Кейнс отстаивал необходимость общей картины мира, но критиковал использование национальной валюты в качестве общего эквивалента. «Идеи, знания, наука, гостеприимство, путешествия должны быть интернациональными по своей природе. Но пусть товары будут домоткаными всякий раз, когда это разумно, удобно и возможно. И прежде всего пусть финансы будут в первую очередь национальными».

Подчинение реальной жизни финансовым критериям Кейнс называл бухгалтерским кошмаром. «Вместо того чтобы построить город чудес, используя выросшие технические возможности, люди строят трущобы, считая это правильным и целесообразным, потому что трущобы по меркам частного предпринимательства приносят доход».

Принципиально важно: инвестиции ничего общего с покупательной способностью денег не имеют. Они не выступают эквивалентом стоимости. Инвестиции – всегда мотивации, это эквивалент обещаний и ожиданий. Проекция будущей стоимости. Сберегая и инвестируя в долларах США, мы по факту признаём мотивации американского бизнеса (а как сегодня выяснилось, и политикума) определяющими для своей судьбы.

В рамках бюджетной логики развитие невозможно, только прозябание.

Что-то подкрутить, подремонтировать, подрихтовать можно, построить новое – нет. Бюджетное правило – это жизнь от зарплаты до зарплаты, без кредита, без инвестиций, без будущего. В Вашингтоне и на Уолл-стрит механизм понимают и пользуются им осознанно.

Наращивая долг, Штаты загоняют кредит дальше в будущее. Чем длиннее кредитное плечо, тем выше риски неисполнения обязательств по кредиту, тем выше запрос на общую «картину будущего» (расширение зоны доверия). Деградация «общего будущего» выталкивает старый механизм гарантий долгосрочных рисков в плоскость политики, рост военного фактора (снижение уровня взаимного доверия).

Стратегическая развилка: либо выработка новой идеи «общего» всего, либо обозначение собственного «своего». Актуальным выглядит второй сценарий (играется Соединёнными Штатами). Из него тоже два выхода: либо открытый империализм (формирование системы принуждения не «своих»), либо секвестр собственных амбиций и возможностей.

Есть ещё вариант обнуления счётчика долгов и перезапуск кредита на новом уровне (мягкий дефолт – ревальвация ведущих национальных валют по отношению к доллару). Лимит на подобные решения был исчерпан в 1971 (Смитсоновское соглашение) и 1985 (соглашение «Плаза») годах, принудить к нему может только угроза полномасштабной (ядерной) войны.

Реализация сценария «новой “Плазы”» (расчёт, видимо, на него) потребует изменения субъектности мирового порядка, расширения состава участников выработки ключевых решений. Для США здесь принципиально важно, чтобы они были тем мажордомом, который определит число мест и списочный состав «рыцарей круглого стола». Без новых универсальных (принимаемых как минимум большинством) критериев допуска за стол тут никак не обойтись.

Пронёсшееся недавно по просторам Америки и набирающее силу во всём мире движение Black Lives Matter (BLM) ничего, кроме насмешек и обвинений в сумасшествии, у лицензированных комментаторов публичной повестки России не вызывает. Для нас обычная история. В инициативах и доктринах Запада мы всегда видим то, что соответствует нашим представлениям о Западе.

За пределами собственных представлений и интересов мира не существует.

Между тем BLM – это составная часть большой доктрины постколониализма, которую Америка реализует на обломках (теперь уже) доктрины корпоративного мира (неолиберализм), мира без политических наций и государственных границ. Кто ещё не услышал трамповское «Make America Great Again», прислушайтесь. Вопрос теперь стоит не о стирании границ, а о праве на их проведение (новые «красные линии»).

Даже поверхностное знакомство с доктриной постколониализма показывает, насколько это глубокая (исторически детерминированная) и детально проработанная теория. Обилие африканских, индийских и арабских авторов обманывать не должно, опорные институты постколониализма расположены в США, Англии и Австралии.

Возникла постколониальная теория как часть политизированных исследований феминизма и расовой теории. Она опирается на период колониализма, но сосредоточена на современности. Все, кто сегодня в мире занимается философией, культурой, социологией, антропологией и даже историей, в курсе постколониального дискурса, навязываемого всеми средствами культурно-политического доминирования Соединённых Штатов.

Сквозь доктрину постколониализма сегодня рассматриваются этические и политические аспекты империализма, проблемы глобализации и различных форм сегрегации. Постколониальная теория проникла во все области человеческой деятельности, вплоть до защиты окружающей среды и прав человека.

Фундаментальным постулатом постколониализма является тезис о том, что современный мир невозможно понять вне колониальной истории.

Всю мировую (главным образом европейскую) философию, литературу, науку следует рассматривать через период угнетения других наций.

Доктрина постулирует необходимость деконструкции и пересборки всех дискурсов, включающих в себя колониальный период, а период этот естественным образом входит в весь интеллектуальный багаж человечества. На примере BLM можно понять, до каких высот доктрина может подниматься.

Речь о разрушении евроцентричной (а она такая по определению) картины мира (метаидеология). Собственно, постколониализм лежит в основе всей послевоенной политики США по выдавливанию европейских стран из колоний (Англии в том числе). Можно тешить себя мыслью, что Россия в этой войне Нового Света со Старым лишь часть общей доктрины, но без делегитимации России делегитимировать Старый Свет не получится.

Мы тут исходная часть пазла. Именно России (не Европе) в новой геополитической доктрине Запада отводится место «тюрьмы народов». Себе Штаты, естественно, отвели роль борца с имперским прошлым за свободу угнетаемых. Готовым поспорить с этим утверждением советую внимательнее посмотреть на происходящее на Украине, в Грузии, Армении, Казахстане и на всём постсоветском пространстве.

Иран и Китай тоже проходят по статье авторитарных тиранов, душителей свободы.

Когда США сформируют постколониальный дискурс и сделают его научным мейнстримом (уже формируют, уже делают), мы чем ответим? Выложим на стол свой пентабазис, где Россия в концепте «государства будущего» представлена как страна-пирожок, который гармонично сочетает в себе горькое, кислое и сладкое?

Качество интеллектуальной экспертизы высочайшее. Тут всё как в том анекдоте, который рассказал на одном из форумов Владимир Путин. Когда человек с пистолетом в руке пришёл в дом к человеку с «Ролексом» на руке и стал оскорблять его жену и детей, а тот ему в ответ заявил: «Полвосьмого».

* * *

Проблема России не в маленьком ВВП, ограниченных бюджетных возможностях и инвестиционной ущербности. Проблема в том, что мы не понимаем природу современных инвестиций, источником которых является осознанное (одинаково понимаемое всем обществом) и спроектированное (спроектированное и «осмеченное») будущее.

Мы не можем капитализировать настоящее, потому что не понимаем своё будущее. Не понимаем зачем (цель движения) и что в итоге (конечный результат). Поэтому эффекты мы считаем не по конечным результатам, а по затратам (KPI). Оцениваем не замысел, а процесс. Логика затрат заложена в систему принятия государственных решений и оценки заслуг государственных деятелей.

Проблема в слабости (реально – в отсутствии) идеологии. Мы потеряли собственное «я» (субъектность) и никак не можем себя заново изобрести, осмыслить как задачу в исторической перспективе. Мы живём в зоне неопределённости, в логике всеобщего подхода к единичному (к самим себе). Парадокс, что при этом мы декларируем самость, но в чём она заключается, сформулировать не можем.

Максимум, на что хватает возможностей (историческая смелость), – это заявить о своей гетеросексуальности.

Разработать стратегию только на основе оценки окружающей среды (ресурсы, возможности и зависимости конкурентов) нельзя, хотя и с этим у нас проблемы. Необходима трезвая оценка самого себя (ресурсы, возможности и зависимости), из которой вытекает способность менять себя (реагировать на изменение среды). Чтобы понимать цель (куда идём), надо понимать себя (кто я и где я).

Интеллектуально мы переживаем когнитивный диссонанс. Наш олигархат (большая часть бизнес-элиты, и не только бизнес, спросите у Алексея Леонидовича) считает властный режим страны политической девиацией, а наша власть убеждена, что олигархат – единственно возможная (исторически оправданная) форма существования экономики страны.

Диссонанс этот родом из 1990-х годов (Большая приватизация). Масштабный экспорт американского долга формирует в национальной администрации новую систему координат (матрица принятия решений). Наплыв чужих (извне, из ниоткуда) денег создаёт новую (неведомую ранее, потустороннюю) историю успеха, формирует класс национальных собственников, реализующих себя в потоке глобальной стоимости и обязанных своим положением этому потоку.

Деньги превращаются в источник власти, порождая системную коррупцию как способ решения «общих» задач в ущерб национальным.

Источником власти (положения элит) становится не народ, а деньги (контракт). И тогда государство из солидаристского общественного института превращается в машинку по балансировке интересов (доходов) клановых групп (сдержки и противовесы).

В итоге власть смещается от общественного консенсуса (социальная операбельность) к элитному (сговор). Контроль над денежными потоками становится важнее контроля над настроениями. Общественное мнение заменяют медийным фоном («покупают» в СМИ).

Механизм власти, базирующийся на социальной эквилибристике, не про политическую нацию, он про удержание ситуации от прямого конфликта, взрыва (способ сдерживания). Элитный корпус страны, отмобилизованный под подобную задачу, не способен думать «вдолгую» (жить надо здесь и сейчас). Это не про историческую перспективу, это про встраивание (приспособленчество). Не сможем перестроиться (останемся жить в «чужой» проекции), так и будем продолжать разрушать свою государственность (историческая самость) под броские лозунги о суверенитете.

Выстроенная на чужих деньгах система исправно работает до тех пор, пока «образ будущего» (цели и смыслы) этой системы совпадает с «образом будущего» системы, генерирующей денежный поток. Когда представления о будущем расходятся кардинально, держатель долга считает себя вправе конфисковать его, так как долг отражает его ожидания. Кейнс, кстати, и об этом тоже предупреждал в далёком 1933 году, когда писал, что национальное производство, вывезенное в погоне за финансовой прибылью в другую страну, рано или поздно будет конфисковано.

Именно это, распад «общего представления о будущем», происходит сегодня. Поэтому США арестовали золотовалютные резервы России, а страны Европы провели серию экспроприаций активов российских компаний у себя «дома». Но самым тяжёлым последствием жизни в чужом «проекте будущего» (идеологическая вторичность) является интеллектуальная атрофия внутреннего пространства смыслов.

Напечатать или намайнить новые мозги быстро не получится…

Автор: Леонид Крутаков – доцент Финансового университета при Правительстве России.