Следить и наказывать

На модерации Отложенный С риском связана не только жизнь диссидентов, но и цензоров. Во всяком случае российская история учит, что человек легко может стать жертвой сделанной им самим гильотины. Весьма характерным примером этого был Сергей Ингулов, который с 1935 года возглавлял сталинское цензурное управление по работе с печатными изданиями. Так называемый Главлит тесно сотрудничал с советскими органами госбезопасности, и Ингулов рано проявил себя как настоящий кровопийца. О критиках советской власти он писал: «Критика должна иметь последствия. Аресты, юридическое разбирательство, суровые приговоры, физические или моральные расстрелы». Ингулову не повезло, так как по доносу он сам стал врагом государства. В 1937 году последовал арест и обвинение в «контрреволюционной деятельность», а в 1938 году он был расстрелян. Это было время сталинского «большого террора», однако та паранойя, которая сама создает себе врагов, продолжала оказывать влияние в этой стране вплоть до самого последнего времени.

Тем более самоубийственным представляется эта страсть к вынесению приговоров тех благочестивых цензоров, которые за пару наглых и критичных по отношению к церкви изображений готовы упрятать человека в лагерь. Не опасаются ли они того, что когда-нибудь их самих будут судить по их собственным тоталитарным критериям? Неужели они забыли о том, что Сталин приказывал в массовом порядке расстреливать своих собственных людей? Тогда были казнены трое из пяти советских маршалов, 13 из 15 командующих армиями и все 16 военных политкомиссаров. Та легкость, с которой русские совершили акробатический прыжок от советского к русско-православному авторитаризму, доказывает: догмы не вечны. И любого можно в любой момент объявить врагом государства или богохульником.

То обстоятельство, что православная церковь после банкротства коммунизма присвоила себе роль непогрешимого авторитета, является и логичным и абсурдным одновременно. С одной стороны: обществу, которое в течение десятилетий мечтало построить светлое социалистическое будущее, не так легко обходиться без привычных обещаний о спасении. Миллионам тогдашних пионеров, шагавших по улицам на майские праздники с красными гвоздиками в руках, теперь в условиях свободы не хватает кого-то, кто мог бы указать направление движения. Все эти майские парады были для них немного утомительными, однако после списания в утиль старых символов и отечественных героев они чувствуют себя теперь потерянными. Вот тут весьма кстати и появляется церковь со своими иконами и песнопениями, со своей поэтической уверенностью и окутанными облаками фимиамов обещаниями.

С другой стороны: семьдесят лет политики секуляризации должны были, по идее, принести какие-то плоды. Исключенный семинарист Сталин и враг церковнослужителей Ленин изо всех сил боролись с православием как с опорой царизма. Но насколько русские сегодня, на самом деле, набожны? Владимир Путин использует церковь, помпезным символом которой является восстановленный в Москве храм Христа Спасителя, прежде всего как инструмент власти, а также как трибуну для проявления традиционного национализма. Его избрание на должность президента отмечалось в ходе церковной службы; сам он демонстративно посещает на Рождество церковь, а недавно он купил в Париже земельный участок, на котором будет возведен крупный религиозный центр. В последнее время стало модным появление святейшего патриарха Кирилла по каждому значимому политическому поводу вместе с государственными чиновниками. Если предприниматели хотят сделать что-то хорошее, то они предоставляют средства для строительства в провинции красивой часовни. Кроме того, церковь теперь играет более значимую роль в законотворческом процессе.

Не без некоторого сочувствия можно сказать, что русские пытаются установить связь со своей предреволюционной историей, а все эти театральные представления с длиннобородыми патриархами является актом культурно-консервативной идентификации. Истерические атаки на неверующих дают повод для еще одного толкования : постсоветская церковь – это не просто орнамент. Она предоставляет необходимые догмы для проведения репрессивной политики. Набожность легитимирует принцип «следи и наказывай». Однако эти новые блюстители нравственности не могут чувствовать себя слишком спокойно. Жизнь цензоров также связана с риском. Российская история показывает, как быстро можно стать жертвой построенной собственными руками гильотины.