Правды нет!

Стремительно приближаясь к сорока годам, начинаешь осознавать, что понятие правды само по себе ничего не означает. Правды нет! Это я сказала? Да, это я сказала!

Я поняла это давно в детстве и постепенно осознавала, пережевывала, нутром переваривала.

В восьмом классе нас собрали в кабинете директора по достаточно сакраментальному поводу: «Кто курил в туалете?» Я уже не помню, кто как из нас выкручивался, помню, что вызвали родителей и в результате влетело всем по самое, так сказать, да…

Я тогда, кстати, еще не курила. Но правду-то знала. А директор сказал: «Если никто не курил, значит, курили все!» Все! А он — директор, уважаемый человек, врать не может. Значит — это правда. И я поняла, что правд много, а значит, ни одной. Но опоры-то нужны...

И вот на смену правде-лжи пришла истина. Разница как пропасть, а объяснить невозможно, возможно только почувствовать. «Почувствовать» — это тоже приходящее. На смену «плохо-хорошо».

Первый раз решила, как говорится, взяться за перо и поспорить с главным редактором «Русского пионера» (в своей клятве в прошлом номере «РП», посвященном лжи, Андрей Колесников утверждал, что иногда можно и нужно обманывать детей. — Ред.). Именно из-за его статей я несколько лет выписывала «Коммерсант», а теперь и «Пионер». Даже пополнила свой книжный шкаф несколькими его экзерсисами. Это я к тому, что уважаю его и возражать поэтому очень сложно, как старшему перечить, как директору школы в восьмом классе. Но тема наболела, поэтому извольте.

Тридцать лет назад (а мне сейчас почти тридцать восемь) мои родители развелись. Развелись тихо, без скандалов, как подобает интеллигентным людям, то есть ничего, собственно, детям не объясняя. К нам с сестрой просто пришла мама и сказала: «Мы теперь будем жить у бабушки с дедушкой. Я с вашим папой развелась». И все. А что, собственно, тут непонятного? Особенно в семь с половиной лет? Мне было действительно все понятно и почему-то невероятно жалко отца. Он-то неизвестно где будет жить. И как-то без нас.

А мы как-то стали жить без него. Я потихонечку начинала придумывать в школе и в других более или менее временных коллективах, через которые я прошла, истории о том, где мой отец. Я никак не могла найти в себе слова или силы произнести: «Папа живет отдельно». Я не знала, как это сказать, а повторение маминой фразы звучало глупо.

Я привирала, или приукрашивала действительность вокруг себя, если говорить мягче.

Так длилось долго, года четыре, пока я не увидела фильм с Шакуровым и Гундаревой в главных ролях на тему как раз непростых отношений в семье и развода. Я позвонила отцу и попросила его приехать. Когда мы встретились, я спросила в лоб, почему они с мамой развелись. Сейчас пишу и думаю, почему я у мамы этого не спрашивала. Наверное, заранее предполагала получить тот же самый ответ, который услышала при объяснении ситуации с самого начала.

Так вот почему, спрашиваю я. И он начинает отвечать. Без скидки на возраст, опыт, пол и прочее. Говорит про свои чувства… про ситуацию, которая произошла… как пытался бороться... что значила для него та женщина… как он теперь к ней относится… что ему самому сложно и больно. Он сказал, что полюбил и не хотел притворяться (сейчас я понимаю, что он, наверное, за долгое время вообще в первый раз так много говорил вслух про свои чувства и ему было приятно, что его кто-то слушал).

А у меня был взрыв мозга. Эта информация и ее количество меня просто уничтожали. Мне было тяжело. Настолько, что я первый раз в своей жизни не могла спорить. Может быть, со временем стерлись слова и детали того разговора, но все ощущения остаются до сих пор, живо и ярко, с мурашками по телу и головной болью.

На каждую фразу отца ложился пласт чувства. Нового, тяжелого. Это было воспитание. Это была путевка в жизнь. А заключалась она в следующем: по крайней мере, не ври хотя бы себе. Потом постарайся не врать окружающим. Если спрашивают, говори, что чувствуешь и как думаешь на самом деле.

Это меня спасает. Спасает от ежеминутной лжи вокруг. Говоря мягче, вокруг — придуманная реальность или нереальность, придумывают все и вся. Проще жить в выдуманном мире. Ложь это или не ложь — пусть меня рассудят математики. Я поняла одно: правда — это истинность чувств и помыслов, остальное от лукавого.

Теперь, наверное, понятно, почему вводное слово главного редактора в предыдущем номере вызвало у меня бурю эмоций. Я с ним не согласна. Опасаясь, что мое несогласие может иметь половую почву, я опросила нескольких знакомых мне успешных, состоявшихся мужчин. Вопросы были разные, но так или иначе кружили вокруг правды.

Ответы были уникальными. Я их оставлю себе. Приведу только один : «Пусть мои дети знают, что их папка тоже писался. И ничего, вот вырос человеком». Да, его дети теперь знают, что бывают слабости, с которыми справляются, бывают ошибки, которые прощают, бывают трудности, которые решают. А я знаю, что бывают отцы, которые не боятся сказать ребенку правду. Именно не боятся, потому что ложь сил не требует.

Это я все к тому, что правда, как выясняется, это нечто поверхностное. Факт, и все. А истина — понятие глубокое, на уровне энергий и переживаний. Ты просто уверен.

Вот, например, на прошлой неделе мой сын проиграл в футбол. Это не просто правда — это неопровержимый факт при огромном количестве свидетелей. А для меня истина в том, что мой сын — выиграл! Даже если вся команда проиграла!

Или мы с мужем спорим по поводу собаки: он считает что собака —это домашнее животное и должно жить в доме. А я отвечаю, что существует огромное количество пород, которые прекрасно себя чувствуют, проживая в будке на улице, и ни тебе грязи, ни аллергии. Он называет меня живодером. Пусть так (то есть, наверное, это правда), но истина в том, что мы оба не хотим (или боимся) дополнительной ответственности за пса и придумываем аргументы для спора.

А вчера была очень важная встреча. Я ее долго добивалась и готовилась тоже долго (или наоборот?). И вот сидим мы в моднейшем ресторане с прекрасным видом на Москву, я смотрю на визави и думаю: «А тебя беспокоят перепады атмосферного давления? Или ничего? Спишь как обычно, все можешь как обычно?»

Спросите меня: в чем правда? Правда в том, что я добилась в результате всего, чего хотела от этих переговоров. А истина в том, что мое здоровье последнее время волнует меня на самом деле больше!

И проблема в том, что эту истину обсудить не с кем, в отличие от правды. Правда — снаружи, а истина — внутри. Не видно никому. Трудно. К шестидесяти, наверное, станет еще сложнее.